В декабре 2022-го «Нации» исполняется 10 лет. Давайте вспомним, что интересного было у нас за это время. (Впервые текст был опубликован в июне 2016 года.)
Они пьют оленью кровь, хранят память о предках в виде безголовых кукол, их дети спят прямо на снегу. Казалось бы, что-то очень далекое от нас, инопланетяне. Но сами ненцы считают себя неотъемлемой частью России и очень горды этим.
Я работаю в тундре геологом уже 20 лет. У меня много призов за фотографии, но я до сих пор считаю себя любителем, потому что не зарабатываю этим на жизнь. Мне просто так повезло, что к месторождениям, где я работаю, близко подходят стойбища ненцев, я могу путешествовать и снимать их жизнь. Гостинцы привожу, вещи детские. Вот на этой фотографии(см. заглавное фото наверху) я привез детям конфеты, угостил их, они были безумно счастливы. Просто повезло, что я момент этот поймал, когда они конфеты грызли. Фотографию я сделал осенью 2012 года на Тазовском полуострове. Малышей этих я очень хорошо знаю и знаю их родителей. Можно сказать, эти дети растут у меня на глазах.
Само слово «ненец» означает «настоящий человек». Ненец, знаете, как в людях разбирается!
Вообще я живу в Тюмени. Вахтой летаю через месяц в Ямбург — заполярный вахтовый поселок в Надымском районе Ямало-Ненецкого автономного округа. В тот мой приезд на стойбище было три семьи, это их малыши. Дети ненцев живут с родителями до первого класса. Как только подрастают, их вертолетом забирают в поселок Антипаюту, в детский интернат. Там они учатся до 11-го класса, а потом уж кто как. Кто-то уезжает в Питер учиться в Институт народов Севера, кто-то возвращается в поселок. Честно говоря, мало кто возвращается в тундру. Но есть такие, кто без нее не может жить: без свободы, без оленей.
Сейчас у ненцев хорошая тенденция — очень много детей. Недавно вроде снимал, было четверо детей в семье, а сейчас смотрю — уже семеро. Каждый год по ребенку. Можете представить, в каких условиях эти дети растут? Наши бы точно не выжили. Морозы, 40-50 градусов ниже нуля. Так вот дети спят прямо на снегу. Потому что чум топится, только когда воду для чая надо вскипятить или приготовить пищу. Дрова — это ведь большая ценность здесь. Потому что редкость: иногда кустов нарубят каких-нибудь или геологи дров привезут, только этим и отапливаются. А так согреваются шкурами. Доски кладут на снег, потом стелют шкуру, сами в шкуры одеваются.
Они кочуют, ходят вслед за солнцем по часовой стрелке. Идут за оленями. Неделю стоят в одной точке, потом снимают чум, переходят на новое место. Вот выел олень ягель на этом пастбище — пошли дальше. Оленя они не режут. Они его душат. Это часть ритуала очищения. Потом они пьют кровь. Я тоже пил, нормально. Просто им негде купить овощей и фруктов. Витамины могут получить только из крови оленя. Если они перестанут ее пить, иммунитет ослабнет, человек сразу заболеет цингой.
Ученые говорят, ненцы существуют уже более 600 лет. На территории Ямало-Ненецкого округа было около 150 народностей. На протяжении многих лет они воевали за территории, за пастбища для оленей. Можно сказать, ненцы поглотили другие народности. Даже если по карте посмотрите, Ямало-Ненецкий автономный округ больше, чем тот же Ханты-Мансийский.
Ближе к северу ненцы более самобытные, у них очень сложный мир. Мы живем с представлениями об аде и рае. А у них 7 миров. Три относятся к раю, три — к аду, а живут они в центральном мире, срединном. Они очень четко соблюдают ритуалы. Главная ценность в их жизни — это родные и природа.
Я знаю своих предков до прабабушки и прадедушки. А они знают родственников до шестого колена. Этих родственников они везде возят с собой. Серьезно, у них есть специальные куклы — маленькие, без головы. Эти куклы символизируют их родственников. Иногда у человека есть символизирующий его предмет. Вот они мне рассказывали про родственника, который ехал как-то по Обской губе, вокруг слепящий белый снег и вдруг видит он — черный камень. Мы понимаем, что это осколок метеорита. А для них — знак, он этот камень понес шаману, тот сказал: этот камень будет внутри твоей куклы, когда умрешь. Так и сделали. У них нет фотографий, чтобы сказать: это моя прабабушка, это прадедушка. У них есть куклы. Они помнят, кто это, знают имена, истории этих людей. То есть, представляете: чум, шесть-семь детей, взрослые, старики и еще все эти родственники. Что вы, это мир в мире. Когда к ним в чум попадаешь, такая движуха начинается, это правда очень интересно.
Я слышал, сейчас в Уренгое и Салехарде открывают этнические туристические маршруты. К нам сложнее попасть, здесь закрытая зона, нужно получить множество разрешений, пропусков. Мне просто повезло, что я здесь работаю. Собственно, кроме меня, никто в этих местах и не снимает. Но в районе Салехарда можно увидеть тех же ненцев. Они там стоят и тоже вполне самобытно живут. В прошлом году я ходил в экспедицию на лодках в Надым, мне очень понравилось. Почему, вы думаете, иностранцы хотят туда поехать?Потому что это исконная культура. И люди спешат сюда, потому что самобытность потихоньку уходит. Мобильные, планшеты, снегоходы, квадроциклы — все это появляется и у народов Севера. Зарабатывают они на рыбе и оленине. У них есть богатые и бедные. И сейчас это очень заметно. У богатой ненецкой семьи есть спутниковый телефон, спутниковая тарелка на чуме, все сидят — смотрят телевизор. Но что интересно. Вот стоят их лодки, отличные японские, где один только двигатель тысяч двести-триста стоит, без замков. Просто стоят посреди тундры, как-то они доверяют друг другу.
Само слово «ненец» означает «настоящий человек». Ненец, знаете, как в людях разбирается! Как только порог чума переступаешь, он сразу знает, с чем ты пришел — с коммерческим предложением или просто пообщаться, поинтересоваться его жизнью. Вообще они же ужасно болтливые. И когда расспрашиваешь об их жизни, они охотно делятся. Легенды свои очень любят рассказывать. Они так обожают поговорить, что целый день могут гонять оленей просто для того, чтобы сделать упряжку. А для чего? Только для того, чтобы из одного чума к другому поехать, пообщаться. Но сейчас уже они избалованы мобильными телефонами.
Дети у них играют все время. Игрушки в основном национальные. Одну они подарили моей дочери. Клюв лебедя, обшитый тряпочкой так, что клюв — это вроде голова, а тряпочка — наряд. От дочери я им привычные для нас игрушки привожу, им тоже очень нравится. Они радуются малому. Знаете, здесь каждую мелочь одушевляют. Вообще очень ценят предметы, передают их из поколения в поколение. Вот у них дети спят до сих пор в люльках. Я видел такие люльки, которым лет по 200-300. Представляете, сколько там поколений выросло. Они замечательно живут, у них нет ничего лишнего.
Мне 43 года. И я только сейчас начинаю многие вещи переосмысливать. Вот мы так живем, что нам все надо: коттедж, машину, надо кучу всего. С возрастом понимаешь, что нужно на самом деле не так много: когда умрешь, ничего с собой не возьмешь. Вот у них это знание не с возрастом приходит, а как будто врожденное.
Они очень любят Россию. Считают и чувствуют себя частью России. Я приезжаю к ним, привожу новости об Украине. Их все это очень волнует. Они не могут понять того, что сейчас между нашими странами происходит. Ведь их деды воевали на фронте во время Великой Отечественной, и тогда все были вместе; не верят они в такое, понять не могут, как это возможно.
Фотографию с детьми ( см. заглавное фото вверху) назвали «Веселый разговор». Она мне кучу призов принесла. Даже National Geographic покупал этот снимок для своей книги, чтобы использовать в качестве учебного пособия, как снимать народы Севера. Все это приятно, но замечательно другое. Один мужчина написал мне: после операции мне эта фотография прямо помогла восстановиться — такая у нее добрая энергия. Конечно, посмотрите, какие снимки сейчас на всех мировых фотоконкурсах выигрывают? Трагедии, войны, конфликты. Нет радости. А эта фотография — чистая радость!
