Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения
Люди

Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения

Монологи, записанные в стенах женского реабилитационного центра «Ростов без наркотиков».

автор Ольга Майдельман-Костюкова / фото Михаил Малышев

Станислав Горяинов

руководитель общественной организации «Ростов без наркотиков», 38 лет

Употреблял опиаты, барбитураты, алкоголь — 12 лет

Трезв — 15 лет

Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения
 
Ко мне обращался ростовчанин, к нему прибежали дети: «Папа, папа, там ножиком режут». А просто дети копались под тем деревом, где лежала «закладка» с наркотой. Пришли трое неадекватных. Решили, что их кинули, что ли. И ребенку отвертку под ребро сунули. Родители их скрутили, вызвали «скорую», полицию. А полиция говорит: «Давайте все замнем. Не будем ломать им жизнь. Родители просят».

Власти говорят, что наркоманов становится меньше — это не так. Просто теперь наркоманы умирают быстрее. Становится все хуже. Наркоманов больше с каждым годом. Сейчас уже не приходится говорить, кого больше — мужчин или женщин. Дети пошли.
Бояться за детей надо начинать с 10 лет. Моей дочке — 10, и она уже в соцсетях. Хочет быть блогершей. Сколько вашему?

Какой я вижу выход… Расстреливать за торговлю наркотиками и за крышевание этого бизнеса. Создавать ЧК, раздавать маузеры. Можно и нас привлекать, мы знаем, как это больно, тяжело и как из этого выйти.

Я знаю, как медики ко мне относятся — «когда ты сорвешься?» Наркомания — это же неизлечимо. Я с ними наполовину согласен. Все мои внутривенные дружки умерли. Но надо же где-то взять веру в себя. И я говорю ребятам в центре: посмотрите, я живой и здоровый. 12 лет у меня стаж употребления, но 15 лет я хожу чистый и трезвый.

Мне было 14. Мы жили в Михайловске, городок — сто тысяч населения, 7 км от Ставрополя. Мать работала в комиссии по делам несовершеннолетних, замглавы администрации. Мало того, возглавила отдел по борьбе с наркоманией.
Никогда мать не думала, что я могу оступиться. Круг общения был какой? На те же дни рождения — милицейские чины, прокуратура, адвокаты, юристы. Мать все в городе знали и уважали. Трудоголик, идейный человек. Всегда пыталась помочь, а не сразу засадить в колонию. Я-то пересекался со многими ее подопечными и знал, как к ней относились. Те же цыгане, торговавшие героином, из уважения к ней давали мне лучшие дозы, чистые, не бодяженные.

Сотрудники милиции меня часто отпускали, жалея мать. Как-то мы попались, мне уже было лет 20. «Ханку» кололи, технический героин. «Чек» — 15 рублей. Дешево, а хватало на двоих-троих, тем более, сначала он продавался чистым, это потом в него стали кофе добавлять, а потом и подешевле что — песок. Так вот, менты мне сами подсказали, что надо говорить, чтоб не забрали.
Многие говорят: трава — не наркотик, ничего страшного. Некоторые считают, что это лучше водки. Мол, водка вызывает агрессию, а анаша расслабляет. Я скажу — страшнейший наркотик. Я анашу попробовал в 90-е, старшак угостил с района. В свое время мама им, кстати, занималась. Мы с соседом пришли на дискотеку, а старшак нам дал «молока» из конопли: «Попробуешь? Давай!» Глотнули и понеслось. Какие там танцы, мы часов на 6 просто выпали из реальности, стояли и смотрели по сторонам. Фонарики горят, музыка тум-дум, интересно. А потом такие: что это было? На выпивку не похоже, алкоголь-то мы пробовали.

В группе риска — дети депутатов, чиновников, ФСБ, бизнесменов. Вот кого дилеры пытаются подсадить в первую очередь. Бояться за детей надо начинать с 10 лет.

Матери страшно было признаться... ну, как? Я понимал, какой пост она занимает, понимал, что я ее подставляю. Прокурил 4 года, втихаря. Хотел в 18 соскочить. На алкоголь. Но там тоже замкнутый круг: пьянка — опохмел, опохмел — пьянка. А в том кругу, куда я был вхож, появились блатные. Они кололись. У меня были деньги. Пошел и первый раз укололся. И меня так вставило, что я больше не пил, не курил, а только кололся 2 года. Это были опиаты.
Мы называли это «воткнуть». После двух лет деньги кончились, и как-то на ломке я напился и угнал машину. Не умея ездить. Мужик забыл ключи в зажигании. И я по рычагу скоростей, там была схема управления, доехал до притона, где мы сдали аккумулятор, взяли деньги. И те, с кем я «вмазал», меня же и сдали.

Апостол Павел говорил: «Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю».
Я пробовал барбитуру, «ханку», «химгрязь», героин, «винт».

Трое из тех, с кем я кололся, были из «золотой молодежи». Те, кто сегодня подсаживают на соли и спайсы, делают рекламу именно возле институтов, зная, что там учатся ребята не из бедных семей. Им нужен стабильный заработок. А стабильная зарплата у кого? У депутатов, чиновников, работников прокуратуры, ФСБ, полиции. Плюс дети бизнесменов. Вот первая группа риска.
Родители на работе, дети сами по себе. Тогда пугали «улицей», теперь есть вещь похуже. Интернет. Я недавно предложил на заседании: не пускать детей до 16 лет в интернет. Не сложно это, ничего не сложно в этой жизни, было бы желание.

Вот мы закрашиваем эти надписи на стенах («соли, спайсы»), а нам говорят: «Не боитесь, что вас привлекут за вандализм?» Не барыг, а нас! И ведь каждый трафарет — это 500 рублей заработка. А «закладчики» в неделю имеют до 50 тысяч. Мне журналистка рассказывала: дочке ее, студентке, пришла рассылка на телефон «Хорошая работа — 40-50 000». Деньги сами в руки идут.
Как-то мне один опер сказал: «Да что вы бьете тревогу! Половина того, что вы затираете, фейк. Наркоманов разводят на деньги». А ты как же? Твоя задача и наркомана защищать. А, может, ты просто имеешь с этого что-то?

Нам 11 лет. В 2006-м начали. А вообще-то с 2005-го. Тогда на базе бывшей учебной бригады в станице Темнолесской мы на руинах строили первое место, где учились жить без наркотиков (сегодня известный Спасо-Преображенский реабилитационный центр. — «Нация»). Нищета была. И мы как выжили: зайцев ловили и ели, дед местный научил силки ставить.
Потом бог дал меценатов: Иван Игнатьевич Саввиди, Юрий Иванович Муковоз, Юрий Иванович Иванов — мы давно дружим, и они нам помогают. В поселке Наливной, рядом с Батайском, мы с помощью таких людей уже три года строим большой центр. У нас там есть барашки, лошадки, огород сажаем.
Еще спасибо большое нашему духовнику — протоиерею Иоанну Осяку (секретарю митрополита Ростовского и Новочеркасского Меркурия по Ростову-на-Дону).

Мы когда начали кормить бездомных, всех потрясли: наркоманы кормят бомжей! В чем прикол? Может, они органы у них вырезают? О милосердии никто не думает. Какой-то чиновник назвал «городскими сумасшедшими». Я сначала обиделся, а потом решил: чего я обижаюсь? Наша задача — стать областными сумасшедшими. А потом всероссийскими и международными.

Нормальный обычный человек, он нолик. Или 0,1. Хотя и «десятки» бывают, конечно. А наркоман и алкоголик — в минусе. И я за год жизни в центре возвращаю его к нолю. А вот дальше что? Он вышел, и куда?
Некоторые к нам возвращаются. Но счастливых историй больше. Лена из Пензы к нам попала в 21. Наркоманка. Теперь нашла хорошую работу, не нарадуются на нее. Муж вернулся, бросил ради нее колоться. Дом у них, трое детей. Наташа из Сочи — все удалось, не сорвалась. Менеджер на заводе, ипотеку взяла в Краснодаре. Катя из Питера больше года трезвая, все хорошо.

Если видите на улице странных голых людей, это не сумасшедшие — это соли и спайсы.

11 лет назад торговали героином и анашой. Потом появился «крокодил» — это дезоморфин, самый дешевый способ начать гнить заживо, из кодеиносодержащих лекарств. Сейчас есть героин, амфетамины, ЛСД, соли, спайсы. Те обычно с Китая заходят. У кого денег меньше — покупают препараты от эпилепсии, глазные капли.
Мы в 2010-м пикетировали ростовские аптеки. И подняли волну на всю страну. После наших пикетов губернатор Голубев один из первых запретил к свободной продаже кодеиносодержащие. Такой же пикет был в Ставропольском крае. А в 2012-м вышел приказ минздрава о запрете на всю страну. Но и сейчас есть ряд аптек, которым плевать на все. Они зарабатывают.

Знаете, что такое «заместительная терапия»? Наркоману дают метадон, по каплям, снижая дозу. Дескать, так он плавно выйдет на ноль, бросит воровать, пойдет работать и учиться. Но я же знаю их, если есть бесплатный источник, они никуда не пойдут. Мне один рассказал: «Раньше я работал, выходил в море, а теперь привязан к этому диспансеру, я каждый день здесь». Это же метадон! Если от «ханки» можно перекумарить за 3 дня, то после метадона не прет ни героин, ни «ханка». На Украине эта терапия есть до сих пор. В Крыму, когда он отошел, было 800 метадоновых наркоманов, и мы поехали, чтобы с ними встретиться и забрать на реабилитацию. В Керчи за 2 часа до выдачи метадона собираются 300 человек. Врачи говорят: «Заберите, они нас задолбали». А некоторые не пьют капли, а сливают изо рта и — в шприц. Так не лечатся. Бред. Или ты полностью отказался, или сидишь. Да тяжело, но ты же мужик. Кстати, женщины себя чаще лучше ведут, чем мужики.

На «ханке», это все же органика, могли протянуть 20-30 лет. На солях — 2-3 года. С солью переборщил немного, и ты уже голый бегаешь по улице. Вот если видите на улице странных людей, то это не сумасшедшие, не белая горячка, это соли и спайсы. Парень 14-летний рассказывал мне: хотел просто выйти на улицу, а оказалось, что это не дверь, а окно третьего этажа. Легко отделался — ногу сломал.

Следить за статистикой я не успеваю. Но за три последних года в Ростове появились еще три десятка клиник с реабилитационными услугами. Только они коммерческие, а мы пока нет.

Мне один говорит: «Как я могу бросить? Если я прохожу мимо аптек и знаю, что могу зайти, купить и мне ничего за это не будет». И что я могу ему ответить? «Держись, брат. Держись».



Настя

студентка из Рязани, 20 лет

Соли, спайсы — 1,3 года

Трезва — 6 месяцев

Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения
 
Я солями никогда не кололась, слава богу. Я только курила.
В школе была хорошисткой, 11-й класс окончила без троек. С 4 лет занималась танцами, потом еще пошла на гитару, но там надо ногти обрезать, а я же девочка, мне хочется следить за собой. В итоге год играла на барабанах, у нас была своя группа, но распалась. Очень я хотела в театральный поступить. «Заяц, заяц, ты меня слышишь?» — (отвечает детским голоском Клары Румяновой) «Слышу, слышу, я тебя слышу» (смеется). Ну, хотела, не получилось. А потом любовь началась.
Он на 4 года был меня старше. Такой взрослый, высокий, красивый. Пахло от него приятно, я влюбилась в этот аромат. И у меня сразу, ну, 15 лет девочке, голова закружилась. Три с половиной года мы встречались. Он курил спайсы. Иногда траву.

Я поступила в университет, первый год даже была старостой. Работала в престижном автосалоне администратором. Еще хотела стать моделью. Но я тогда уже на соли села. А там как? Мне на кастинг, а у меня такие глаза! Зрачки — то точками, то во-от такие болты! И белок мутный, желтый. Стала отмазываться: то болею, то машина сломалась. Сняли с одного кастинга, со второго... Да это было уже и не нужно. Я через 4 месяца бросила все: и работу, и универ.

Мне тогда мальчик изменил. И вот в 2016-м, перед 8 Марта, я попробовала первый раз соли. Ну, на них сразу садишься. Я курила медленные наркотики, а это — быстрые. Я вообще энергичный человек, а тут так ускорилась! 9 часов не замолкала. Стояла перед зеркалом и читала рэп. Во рту сухо, а я — та-та-та-та-та-та.
Потом мы пошли с девочками в клуб. Но там было не очень. Выпьешь — и соль начинает отпускать. Но вот с того момента я 12 суток не спала и не ела. Похудела на 12 кило. Нет, вру! Это я здесь за две недели на 12 потолстела, а тогда во мне было 49, а я стала весить 42. За пару недель.

Просто хочется сразу еще. После первого же раза! Хочешь, и все. Если нет, ломает — не могу передать, как плохо! Не больно, но трясет, так хочется. Я позвонила тому молодому человеку, с которым впервые попробовала. «Мне плохо», — говорю. Он сразу: «Приезжай, у меня много». Вызвал мне такси. И у нас заново все началось. Там была такая... блатхата. Все употребляли
Сидишь с курительной смесью в руке и засыпаешь просто. Через 4 часа: «Насть, открой рот». И дают трубку. «Тяни». Глаза открыла: «О, доброе утро». 4 часа поспала и на 8 суток еще...
Мама? Я в другом городе была. Я из области, а жила в Рязани. Мама не знала. Она меня даже найти не могла. Меня найти невозможно, я то там, то тут. Из общаги ушла. Когда приезжала, они видели, как я дико быстро говорю и дико нервная. Говорили: «Насть, прекрати, что с тобой?» Я психую, ору.

На меня смотрел парень, и видно было, что ему и страшно, и хочется кинуться на меня. Потом он рассказал: «У тебя было три головы и рога».

Потом появился у меня молодой человек, ему 28 было. Захотел меня вытянуть. 4 месяца я не употребляла, была на седьмом небе от счастья. А потом мы с ним дико поссорились! И — мне ничего не надо, я во все тяжкие.
Дикий срыв был, стала мешать соли и спайсы, «ловить качели». Связалась с барыгами. У них «этого» было море, жили в коттеджах, у всех машины. И я была с ними, ни в чем себе не отказывала. Стала жить на коттедже. Нет, с барыгой не спала. Да там и не спишь даже. Шиза начинается, и все зависают сутками.
Там был человек, который любил «ловить качели» — уколется и еще спайс покурит. У него глаза реально в разные стороны смотрели. Стоит, раскачивается. И кайфует от этого.
Как-то на меня смотрел парень, и видно было, что ему и страшно, и хочется кинуться на меня. Потом он рассказал: «У тебя было три головы и рога». Еще часто накатывает паранойя: стоят, в щелочку смотрят, им кажется, что всюду полиция.
Я однажды под солями пошла в магазин и чуть с ума не сошла, мне было так страшно! Казалось, что вот-вот примут. На кассе говорят: «Паспорт». Паспорта нет, я так растерялась. Расплакалась. Убежала. Сказала, что не пойду в магазин никогда. А ребята с балкона смотрели: «Ты никого за собой не привела?»

На коттедже были девочки, которые кололись и за наркотик ложились, им уже было по 28. Волосы сальные, зубы желтые. Все отсидели. Да и ребята сидели почти все. Кто условно, кто год-два. За кражу, мелкие хулиганства.

Ребята из другой компании, они на коттедже отмечали дэрэ. У меня голова болела, я попросила таблетку от головы. А через пару часов меня так крыть начало! Помню, что лежала лицом в пол и орала. Очнулась утром в больнице, привязана к кровати. Капельницы стоят. В туалете посмотрела в зеркало: лицо в синяках, руки, кофта в крови. В больнице сказали, что меня привезли в передозе. Какой передоз, я ничего не принимала! Потом я узнала, что пыталась убежать на улицу, а те ребята меня сбили машиной.

Соль, она сжигает. Вот у нас была Танюха из Пятигорска, у нее носовых перегородок почти нет. Все болит и постоянно насморк. У меня всегда жутко горло болело, голос грубый такой. Кашляешь. Цвет кожи — сине-зелено-желтый какой-то. И постоянно потеешь.

У меня растет сестренка, она еще маленькая. Я так за нее переживаю. Вот ее фото (показывает снимки на тумбочке). Ей семь.

Привела мама. Поняла, что я в зависимости. Сначала сказала: «Не поеду!» Приехала в обед, а в пять вечера стала просить: дайте мне телефон, хочу домой. Плакала два часа. Потом пришел Станислав Викторович (Горяинов. — «Нация»), рассказал о своей жизни, сказал: подумай о родителях. А я о них и думала как раз. Мама заболела, бабушка поседела.

Я здесь полгода. Помогаю с письмами, молюсь, раньше темы вела: зачем нужно ходить в храм, что такое святая вода, для чего ставят свечу. Привыкла. Только вода в Ростове плохая, кожа очень сохнет.

Хочу окончить университет, но не в Рязани. Думаю о Москве, там и возможности есть.
Еще я стихи люблю. Любимые? О, я «Машеньку» могу рассказать. Не помню, кто написал, вроде женщина. Я первое место заняла в конкурсе чтецов в школе (очень проникновенно, с блестящими глазами читает стихи Юлии Друниной): «Машенька, связистка, умирала На руках беспомощных моих. А в окопе пахло снегом талым, И налет артиллерийский стих. Подожди меня немного, Маша! Мне ведь тоже уцелеть навряд. Поклялась тогда я дружбой нашей. Если только возвращусь назад...»
Я в него влюбилась, в стихотворение это. Когда в школе читала, учительница плакала. Смотрит и плачет.



Олеся

из Пятигорска, без образования и работы, 34 года

Героин, барбитураты, соли, «химия», лекарства, алкоголь — 15 лет

Трезва — 8 месяцев

Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения
 
Я попробовала героин в 18 лет. Меня тогда (запинается, снижает голос) изнасиловали. В спортшколе. Я волейбол очень любила, и мы с подругой пошли знакомиться с ребятами из спортшколы. Подруга меня и подставила, получается. Я никому не говорила, что со мной произошло, ни маме, ни папе, ни друзьям. Очень стыдно было.
Это 1999 год. Я тогда жила в Оренбурге. Героин у нас был самый распространенный наркотик. Полгорода на нем сидело. Поставки из Казахстана, граница же рядом.
На моем этаже жил барыга, Саша. Я пошла к Саше, говорю: «Плохо так, не могу, продай мне героина». Я знала, что есть героин, кокаин. Я до этого, наверное, неделю сидела дома и смотрела в одну точку. Школа? Да каникулы же были. Весенние.
Барыга говорит: «Олесь, ну не тебе!» Но я его уговорила. Он сделал «дорожку», и я понюхала. Кайфа не было. Тошнило. И второй раз я решила уколоться. Хотя я так боюсь шприцов. Кто колол? Да много кого можно найти, чтобы вместе уколоться, почувствовать «приход».
Есть под героином не хочется совсем, тянет только на сладкое. Халва, сгущенка, конфеты. И так сильно хочется, что даже украсть можешь. Никто не понимал, чего я так похудела — у меня кости начали выпирать.

Директор моей школы, завуч, они все так плакали, когда узнали, что я колюсь. Я же отличницей была. Во всех школьных мероприятиях участвовала. Старостой избирали каждый год. Моя фотография даже на Доске почета висела. Я сама собиралась учителем стать. Или воспитателем. Детей очень люблю.
Но я даже последний класс не закончила. Не было интереса учиться. Мы приходили в школу, садились на задние парты и думали о том, как бы взять дозу.
Да что может милиция? Ну, ловили тех, которые банкуют. Милиция свой процент имела, даже больший, чем барыга. Спроси, кто тебя крышует? Да милиция и крышует. И все, с чем ловят — шмаль, героин, соли, себе забирают. Кто продает, а кто и употребляет. И все это прекрасно знают. Это было и есть.

Гепатит С почти у всех героинщиков. Много ВИЧ-инфицированных. Многие поумирали, молодые совсем. Когда есть раствор и всего один шприц, то им могут колоться 5-6 человек. Хоть после кого — он уколется!
Героин бывает белый, бывает желтоватый, смотря что добавить. Он неразбавленный сильный очень. А так из 1 грамма можно получить 4-5, большая прибыль для барыг. Добавляют димедрол. Или сахарную пудру, например. И никто не знает, что она там. А когда человека «кумарит», он вообще не будет проверять героин. Да и не сможет.
Человек в «кумаре» когда видит героин, у него такая жадность! Главное, чтобы ему досталось, на остальных пофиг. Он берет себе побольше. И вот он — передоз. Дыхание замирает. Лицо синеет. Надо его сразу повернуть и язык достать, чтобы не проглотил. Он тебе, конечно, может руки прокусить: у него такая сила! Потом умываешь и делаешь искусственное дыхание. Всему научишься, чтобы спасти человека.

Как-то я очнулась: голова в крови, на мне только джинсы и лежу я в реке Подкумок. Течение там сильное, спасло, что возле берега лежала.

На моих руках трое лежало в доле секунды от смерти: моя подруга и двое наших парней. Они укололись, а я говорю: «Не буду». Вот не знаю, почему. Если бы тогда укололась — все, было бы четыре трупа. Они друг за другом синели. И я всех по очереди откачивала. Слава богу, что не стало плохо всем сразу! Молилась: «Господи, прости и помоги». И я смогла даже сделать искусственное дыхание. Никогда в жизни не делала.

Я никак не могла понять, почему со мной это все случилось. Это как будто не я была! Решила сказать тете, что я делаю уколы. Маму боялась. Мама у меня большой начальник, всегда занята. Но когда сказала тете, и до мамы дошло. Они меня закрыли дома. Начались ломки: кости ломит, тело выкручивает, зубная боль вдруг. Реально по полу каталась: «Мама, пожалуйста, помоги!» Мама со мной вместе плакала: «Как я тебе могу помочь, как?»

Я вышла замуж за сына маминой подруги. И мы уехали в Пятигорск. Он почему на мне женился — ему надо было в другой город. А я… после насилия… вам первой говорю: думала, никогда никто не женится на мне. Ну, поженились. Он меня бил. Если не куплю пива, например. А деньги мама высылала, за квартиру платить. В общем, я не выдержала, сбежала. Позвонила родителям, они приехали через неделю. А за три дня до этого меня «чистили» — он отбил мне двойню. Первая беременность.
Стала пить. Рюмок 5 и уже хорошо. Вышла замуж второй раз. Он был беженец из Чечни, но русский. То ли любил, то ли нет, я не поняла. Изменял. И тоже бил меня. Оказалось, он пять раз в тюрьме сидел. И его опять посадили.

Было такое, что я попала к «солевому». Он меня раздел, выставил ночью на площадку. Голую. Потом держал за ноги с балкона. Топил в ванной. Это все соли. Потом закрыл в комнате, до крови меня избил. Держал меня полторы недели. Давал по сигарете в день и воду. Я в милицию не написала ничего. Ну да, со мной такое произошло, но Господь все видит, сам разберется.
Жизнь такая — пьянки, гулянки. Как-то я очнулась: голова в крови, на мне только джинсы и лежу я в реке Подкумок. Течение там сильное, спасло, что возле берега лежала.

Настойка боярышника, пустырника. Жидкость для протирки больничная. Ее разводят в литровой бутылке, и получается водка. Все алкоголики на этом сидят, если на водку не хватает. Посмотрите под ноги возле аптек, везде эти пустые баночки и конвалюты.

Наркоману говорить бесполезно. Если у него внутри пусто, не достучишься. Я только в центре начала понимать, что есть жизнь хорошая. Станислав Викторович тоже много чего прошел, добрые слова доносит до нас. И Вера Михайловна (следующая героиня, мама Горяинова), она держится, она с нами. Этот центр, я бы ему поставила памятник. Я же в разных центрах была, в «Исходе», в клинике Воробьева. У дедов, бабок. И ничего.

Сейчас все хорошо. Только зубы у меня полностью почернели и сыпятся. Руки немеют, это полинейропатия (множественное поражение периферических нервов).
Сегодня меня спасает то, что кому-то могу помочь. Даже бутерброд просто сделать. Подойти к человеку, поцеловать, сказать: «Какой ты хороший». А больше всего я хочу дружную семью. И детей. Два мальчика и девочку.



Вера Михайловна Кононова,

мама Станислава Горяинова

председатель родительского комитета Ассоциации реабилитационных центров Северного Кавказа

Истории обыкновенного безумия, падения и возрождения
 
Я раньше очень гордая была. Через полгода, как Стасик родился, ушла от его отца. Он... неправильно себя повел. А я не смогла его простить. Это была, по сути, моя первая ошибка: я лишила сына отца. И, конечно, он рос под моей юбкой. Но все больше с бабушками, с тетушками. Мне некогда было.

Я по специальности учитель биологии и географии, работала в школе. А тут освободилось место в комиссии по делам несовершеннолетних. Я прониклась сразу этой работой! Боролась за судьбы. А когда появилась комиссия по борьбе с наркотиками — это еще больше меня затронуло. Такая острая и важная тема! Я прямо горела на работе.
Ну, что комиссия? Ну, вызвали, выговор дали, выписали штраф 30 рублей, только-то. И этих несчастных детей с их еще более несчастными родителями такой поток! А я им ничем помочь не могу. Меня это мучило.
Я инициативная была. Стала делать выездные заседания комиссии — на окраинах ситуация еще похуже. Собрала бригаду с наркологом, психиатром, разработали систему, возили программы театрализованные, обобщали опыт. Выступала много. Съезжался весь край. Старалась весь мир охватить. Весь мир хотела спасти, написано в Библии, а душу свою загубила.

Сына своего я не знала. Но он такой послушный был... Когда только началась беда эта, я подсуетилась — знакомых много, все меня знают — показала его невропатологу, хотела в больницу класть, а он говорит: «Ой, слушай, да его там забьют, затюкают. Он у тебя совсем домашний».

Я видела, что с ним что-то не так. Понимала: это наркотик. Понимала вот тут (касается головы), а сердце не принимало, нет. «Он сошел с ума. За наркотиком — смерть! И его, и моя». И я его — в психбольницу, в дорогую клинику, к экстрасенсам, бабкам, чуть в секту не попали.
Страшные моменты были. Доза тогда стоила 50 рублей, цыгане продавали. Часами мог стоять, биться лбом об угол: «Дай 50 рублей, дай 50 рублей». Так ему плохо было. Но я не давала. Так он другим путем доставал.

Не все меня понимали: совсем, мол, с ума сошла, с наркоманами живет. Муж, отчим Стаса, меня бросил. Очень многие отцы не выдерживают. А женщина терпеливо несет свой крест.

Иду по улице, а люди встречные очень странно на меня смотрят. Оказывается, Стас на заводе (он тогда работал) деньги у всех собирает: мать, мол, при смерти, на лечение нужно. Ну, может такое сделать нормальный человек?

Я получила медаль за заслуги перед Отечеством. Моя программа заняла III место в России. Последний указ Ельцина, 2000 год. А в 2001-м я отправляю сына на реабилитацию. И ухожу сама, разочаровавшись полностью! В системе, в своей работе. Потому что результата там нет. Вот (обводит рукой «келью» реабилитационного центра) результат.

Начинали мы оттуда, где я работала. Стас и Николай Олегович Новопашин, сейчас депутат в Ставропольском крае, тоже бывший наркоман, обратились за поддержкой к владыке Феофану. Николай тогда продал свою машину дорогущую, купил «Ниву», чтобы ездить по бездорожью. Стас безвылазно на этой горе. И я все оставила и пошла за сыном.
Не все меня понимали: совсем, мол, сбрендила, с наркоманами живет. Муж, отчим его, меня бросил. Мужья, они очень интересные в этом отношении, считают, что это предательство. Очень многие отцы не выдерживают. А женщина терпеливо несет свой крест.

Первыми, конечно, к нам обращаются родители. Эту беду не каждый разделит с тобой в миру. И они потихоньку сплачиваются. Поэтому родительский комитет — при каждом центре. Но и родители должны идти тем же путем — через покаяние. А это труд! Нужно пройти воцерковление — исповедь, причастие. И психолог должен заниматься, а батюшка — каждую неделю. Ведь глаза открываются.
Я помню себя: «За что?!» Ненавидишь весь мир, государство это. А что хаять государство? С них спросится. Давайте начнем с себя.

Почему сюда едут люди со всей России? У нас библейский принцип: бежать мест, где происходил грех. Потому мы и не остановились на Ставрополе, создали центр в Невинномысске, потом в Армавире, Пятигорске, потом пошли на Ростов, и теперь есть в Санкт-Петербурге филиал. В Ростове открыли центр социализации для тех, кто прошел реабилитацию. Там готовят консультантов по зависимостям, по работе в социуме. Наркоман прислушается к наркоману. Бывшему, конечно. Когда тот говорит, что у меня получилось, чем ты хуже, это лучше всего работает.

Истерики — ладно, но бывают бесноватые: и орут, и судороги, и припадки, и мужскими голосами говорят. Особенно «солевые». «Солевой» может и в окно выпрыгнуть, и порезать себя. Мы рекомендуем их сначала в психбольницу, на капельницы. Одну возили на читки к батюшке. Это старинные молитвы против бесов. Там такое… Ее ломало, крутило, она лаяла, кидалась на всех. Настоящий экзорцизм.

«Солевые» мрут, как мухи. Психика разрушается за 2-3 года. Тело покрыто язвами. И таких, прямо деток, туда втягивают!
Наша со Стасом история не редкая. Сын председателя суда нашего города — наркоман, повесился; в Афгане мальчик подсел, мать лечила, он даже в суде стал работать, а все равно... Дочка начальника ГАИ — повесилась. Наркотики. Это те, кого лично знаю! Сын главврача больницы — наркоман. «Давайте ребенка к нам», — говорю. Не послушал, направил в клинику Назаралиева в Бишкеке. Так он оттуда когда вышел, набрал местной конопли. В итоге— смерть от передоза, до дома не доехал. Из семи человек компании Стаса один только выжил, Степка. И то без глаза, родная мать выколола в драке. Все — из хороших, благополучных семей.





ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: ЕВГЕНИЙ РОЙЗМАН: «НАРКОТОРГОВЦЫ — ЛЮДОЕДЫ. ПОЭТОМУ РАССТРЕЛ ИЛИ ПОЖИЗНЕННОЕ»

ОЙСЯ ТЫ ОЙСЯ. КАК КАЗАКИ МУЖИКОВ В ЮБКАХ ПОБЕДИЛИ
Логотип Журнала Нация

Похожие

Новое

Популярное
1euromedia Оперативно о событиях
Вся власть РФ
Маркетплейсы