«Я не могу это объяснить, но Россия — мое призвание. В молодости я увлеклась русской литературой. Достоевский привел меня к православию. Потом была иконопись. Но самое большое влияние на мою душу оказал «Андрей Рублев» Тарковского. Поэтому другого пути, кроме России, у меня не было», — Лоранс прижимает к груди собачку Риту, и мы идем дальше вдоль реки Трубеж, которая надвое разрезает Переславль-Залесский.
Трубеж впадает в Плещеево озеро — по его берегам ходил царь Иван Грозный, юный Петр I строил здесь свой потешный флот. Сюда приезжали на богомолье Романовы. А сегодня эта земля манит христиан из других стран.
Лоранс Гийон приехала одной из первых. Она пишет книги и картины, играет на старинных инструментах и ведет блог на французском Chroniques de Pereslavl («Переславские хроники»), в котором рассказывает, что жить на Руси — хорошо.
Свято-Троицкий Данилов монастырь в Переславле-Залесском. Основан в 1508 году. Объект культурного наследия народов РФ федерального значения.
— Да, наконец-то получилось!.. Всю молодость я провела в России, 16 лет проработала в школе при посольстве в Москве: занималась французским языком с русскими детьми. В 2014-м ушла на пенсию и уехала на родину, потому что тяжело заболела мама. Уезжать было непросто, я очень любила Россию, здесь у меня оставалось много друзей.
Когда прогремел Донбасс, сразу поняла, что творится. Я давно чувствовала, что НАТО хочет войны. И когда сегодня либералы говорят, что мы ни с того ни с сего напали на соседнюю страну, это неправда. Они просто не хотели видеть то, что происходило. А я видела. Смотрела и русские новости, и европейские — и могла сравнить. Euronews постоянно врали. И не замечали, что в балтийских странах прославляли нацизм. Я думала: ничего себе, у нас преследуют левых-правых, а этим балтам все позволено! Я помню, как разжигали ненависть к русским на Украине — и это тоже был способ навредить России.
В 2014 году я и другие европейцы с такими же взглядами создали сообщество в соцсетях — «Антимайдан». Я делала переводы русских статей, сама писала для журналов Донбасса. А когда вернулась жить в Россию, все думала: надо бы там побывать, но как?
В 2018-м мне звонит человек. Говорит, что он батюшка из Донбасса, отец Никита Панасюк, занимается русским фольклором, скоро приедет в Переславль и хочет со мной познакомиться. Мы увиделись, подружились, начали переписываться.
Отец Никита стал звать меня к себе. Но я все откладывала. Однажды попросил, чтобы я написала икону «Чудо архистратига Михаила». Писала я ее долго, и в Донбасс икона попала уже после начала СВО. А потом моя молодая подруга Катя повезла на фронт гуманитарную помощь, и я поехала с ней.
Дорога была непростая, но если бы вы знали, как нам были рады и ребята на фронте, и местные жители! Я выступала в ДНР и ЛНР, рассказывала о себе, слушала истории людей, видела разрушенные дома и церкви — и все, что я сама понимала, подтверждалось.
«На берегу Трубежа». Автор Лоранс Гийон.
— Что и всегда — как я полюбила Россию. И все удивляются, что я хорошо знаю русский фольклор, а для них многие песни неизвестны. Бывает, просят спеть любимую казачью, а я не могу одну любимую, потому что их у меня очень много! «Берестечко», «На горе ячмень» и (поет) «Вы казаки, казаки, военные люди, военные люди, вас никто не любит»…
— Вы поете наши старинные песни и французские. Есть между ними что-то общее?
— Думаю, да. Я и полюбила русский фольклор из-за этой общности. В средневековье, когда письменность шла из монастырей, у нас была одна культура. Но потом французский фольклор попал под влияние дворянской культуры. А русский — нет. И то, что он сохранил свою первозданность, очень ценно.
— Вы как-то признались, в молодости думали, что у вас русская душа. Откуда такая мысль?
— Потому что у меня архаическая душа, крестьянская. А Россия — это страна, которая сохранила многие черты крестьянского характера. Я встречалась с казаками-некрасовцами, их поведение, юмор напомнили мне крестьян южной Франции, хотя внешне они совсем непохожи. Но у крестьян всего мира есть общие черты в поведении, как есть они, например, у военных и преподавателей.
Моя семья мелкобуржуазная, мы средние французы, но у нас в роду всегда была какая-то эксцентричность, чрезвычайная чувствительность, спонтанность. У французов так вести себя не принято: они не ценят искренность, не любят, когда им кто-то вываливает свои чувства. А я только так и делала! (Смеется.) В России спонтанность — норма, люди что думают, то и говорят. Я здесь — своя.
Во Франции считают, что русские нелюбезные. Но это не так. Русские хотят показаться серьезными; если ты улыбаешься просто так, значит, ты легковесный человек. Русские улыбаются, когда действительно счастливы. И даже сволочей тут сразу видно. У нас же за маской вежливости не всегда поймешь, с кем имеешь дело.
Лоранс и Рита.
— У них не было высшего образования, но они были умные и тонкие, много читали. Мама рисовала, на старости лет увлеклась лепкой из глины и делала интересные вещи.
Папа ушел, когда мне исполнился всего годик. У него был дефект сердца.
Его молодость пришлась на Вторую мировую войну. Сам он не воевал, но немцы послали его на вынужденную работу. Папа возвращался из Германии под бомбежками, тащил на себе своего лучшего друга. Все это позже сказалось на здоровье.
Он вспоминал о своих встречах с русскими и польскими пленными. Русские были абсолютно другие: ум у них был коммунистический, их с детства перековали на этот лад, но сердце доброе.
После войны папа встретился с мамой. Они очень любили друг друга и могли бы прожить вместе дольше, если бы отец себя берег…
— Вы похожи на папу?
— Да. Он тоже был голубоглазый. Судя по фотографиям, мы одно лицо. Папу все обожали. Для мамы его уход был ударом. Она, к сожалению, разочаровалась в вере: ей казалось, что такого человека, как мой отец, Бог должен был спасти. Так что к моему переходу в православие в 18 лет она отнеслась не очень. Но мне не мешали, а потом поняли, что это не очередная выходка, а осознанный выбор.
Еще раньше я полюбила русскую культуру — благодаря литературе и фильму Эйзенштейна про Ивана Грозного. Там его образ описан положительно, и в юности царь был для меня отцовской фигурой, вызывал восхищение. Я начала сочинять про Ивана Грозного сказки. Потом поступила в Институт восточных языков, учила, конечно, русский. И в 1973-м впервые приехала в СССР. Мне тогда был 21 год.
Переславль в цифрах и фактах. Дизайнер Наталья Виноградова.
— И какими оказались впечатления?
— Расстроилась до слез! В голове сидели иллюстрации Билибина, я ждала сказочную Россию, а тут серость и бетон. Нет, я знала, что такое существует, но пусть квартал, ну пара кварталов... а в остальном я представляла себе старинные дома, как во Франции.
Ладно, так было при коммунистах, тогда царила другая идеология. Но сейчас? Я живу в старинном русском городе — как же его изуродовали за последние годы! Ведь можно оставить нормальный фасад, но нет, надо все зашить в пластик и превратить в лего.
За моей избой появился дом — весь покрыт черным металлом и забор у него черный. А по периметру косые фонари. Знаете, что мне это напоминает? Концлагерь! Колючей проволоки только не хватает. И я думаю: что же случилось с этим народом, который делал красивейшие избы?
— И как вы себе отвечаете на этот вопрос?
— Это общее явление, во Франции идет похожий процесс. Мы вообще во многом схожи, но разошлись во времени: у вас уже были диктатура и тирания, а у нас они сейчас. Здесь это оставило следы в культуре: людям навязывали, что красота — это музей, опера, кино, а в ежедневной жизни красота не нужна.
Или вот я слышу «идет благоустройство». Что это значит? Вырвут по берегу реки все русские деревья и посадят идиотские нерусские туи. Потому что если «оттуда» — это точно хорошо. А еще они могут установить — я это сама видела — пластмассовые деревья! Но это же дурновкусие!
Я раньше возмущалась, но уже молчу. И только там, где живу сама, стараюсь маскировать то, что мешает взгляду.
— У вас какой дом?
— Мне повезло. Изначально это русская изба, она была перестроена, но довольно гармонично. Я ее доработала, сделала что-то более сказочное. Но вскоре оказалось, что дом для меня велик. Буду его продавать, а пока сдаю комнаты французам, которые хотят переехать в Россию. Я показываю им город, вожу в миграционную службу, знакомлю с людьми и так далее.
Русская изба на французский лад.
— В 1990 году историк и кинорежиссер Вячеслав Лопатин, с которым мы дружили, пригласил меня в экспедицию «По следам Радищева» из Петербурга до Москвы. Это была невероятно интересная поездка: много выступлений, знакомств с творческими людьми. Тогда я поняла, что русские именно такие, какими я их себе и представляла. И решила остаться.
При этом были вещи, которые меня удивляли и до сих пор удивляют в русских. Например, как хаотично вы едите. Это самый быстрый путь к набору веса. Или что женщины, особенно моего возраста, заваливают вас советами, объясняют, как жить. И делают это они, конечно, для вашего блага. (Смеется.)
— А давно вы были во Франции?
— Полтора года назад. Мне хотелось бы еще, но я боюсь. И потом это очень дорого. Отношения между нашими странами совсем ухудшились, я опасаюсь, что поеду и там застряну. А у меня здесь всё.
— Всё — это дом, шпиц Рита и ..?
— И коты. Их пять. Первый — француз Ром. Ромами у нас называют цыган из Румынии. Этот полосатый кот пришел ко мне сам и с первой минуты по сей день ведет себя ужасно. Наглый, кошмарный кот! Вот с ним и двумя французскими кошками, Жоржет и Шушей, я и переехала в Россию. Кошки, правда, были пожилые, вскоре умерли. Но я нашла в купленном доме черного кота — «подарок» от прежних хозяев. Он два года жил в подвале один. И тут вдруг — свет, отопление, еда... Я назвала его Блакоз — в переводе «черный человек».
Потом моя подруга Катя подобрала очаровательного котенка, не могла пристроить, и я взяла его к себе. Назвала Мусташон — «усатый». Потом появился Робер — друг Мусташона, кот соседа, который его не кормил и не пускал в дом. Он тоже кошмар на ногах. Ну и Василина, донбасская кошка. Она в возрасте, 15 лет. И хотя замечательно выглядит, красавица и умница, никто ее не брал.
У Василины прекрасный характер. И у Мусташона ничего. А остальные — мои головные боли.
Рите 12 лет, принцесса городская, когда есть кому ее поносить, гуляет. Сама, лапами, гулять не хочет. Коты ревнуют Риту ко мне и сами между собой соревнуются. Мне с ними нескучно. Хотя мне и с самой собой никогда не было скучно: я много рисую, пишу иконы, музыка, книги…
Донбасская кошка Василина на окошке у Лоранс.
— Я тоже не люблю жестоких людей. Поэтому старалась понять царя. И мне кажется, поняла: Иван Грозный был очень сложным человеком, нервным, тревожным. Он рано остался один, его не раз предавали. И он был идеалистом: верил, что у него святая миссия и он должен ее выполнить. Если действительность не совпадала с его взглядами, он как умел ее поправлял. А когда у тебя абсолютнейшая власть, делать можно что угодно.
Но, мне кажется, на него немало и клеветали. Генрих VIII, король Англии, был хуже Ивана Грозного. Он свой народ не любил. А Грозный не любил свое окружение — бояр. К народу он не имел претензий. Я не говорю, что простой люд не страдал, но в конечном итоге Грозный убил восемь тысяч человек. А Генрих VIII — десятки тысяч. В русском фольклоре нет следов ненависти к этому царю, а это о многом говорит.
Опричнина — да, мрачное явление. И в книге я объясняю, что у царя были причины ее начать. Грозный, учитывая его характер и травмы, связался не с лучшими персонажами своей эпохи, и они создали такую штуку, как опричнина. А дальше, это моя теория, случился эгрегор — групповое биополе, которое трудно было контролировать. От вседозволенности опричники теряли голову.
Вообще Иван Грозный для меня — персонаж Достоевского, который хотел как лучше, а получилось как всегда.
— Вы играете на старинном струнном инструменте — колесной лире. Слушала ваши записи: и звук лиры, и ваш голос как будто не из этого времени...
— Да, мне об этом говорили профессиональные люди: во мне есть архаика, коллективная душа, это слышно.
В 1990-х, когда я встретилась с казаками, была в таком восторге от их пения! Вокруг очень тяжелая жизнь, они нищие, но во время пения все проблемы уходили на второй план — передо мной стояли красивые наполненные люди. Это было чудо!
Вначале я просто слушала, а потом стала немножко подпевать и призналась, что у меня с молодости была мечта — научиться играть на гуслях. Их руководитель сказал: гусли — это довольно сложно, давай лучше на колесной лире, это общеевропейский инструмент, ты сможешь петь и французские песни. Знакомый мастер сделал мне лиру. Я научилась играть на ней, а потом и на гуслях. Стала выступать, порой даже бывает страшный успех. (Смеется.)
— Лоранс, почему Переславль?
— Я люблю этот город. Впервые приехала в 1999 году, чтобы отдохнуть. Остановилась в Доме творчества имени художника Кардовского, пришло вдохновение, начала писать пейзажи. Природа, атмосфера Переславля так мне понравились, что я приобрела дачу в соседней деревне, приезжала на выходные. А когда вернулась в Россию насовсем, уже и мысли другой не было, кроме как остаться здесь.
Таким увидела француженка город Переславль в 1999 году.
— Больше того, он растет. И это было предсказано. В наших краях жил старец — игумен Борис Храмцов. Он восстановил много церквей и монастырей и говорил, что в Ярославскую область будет наплыв иностранцев-христиан. И это действительно так. В соседний Ростов Великий, например, приехал американский батюшка. Сейчас он православный, а был протестантом. Подтянул за собой под Ростов 50 американских семей. Да, в сторону России есть серьезное движение.
— Как вы чувствуете, в чем за эти годы стали русской?
— У меня всегда была склонность положить на авось. А здесь это развилось, потому что в России нельзя жить иначе. Ты все сделаешь как надо, со всеми гарантиями, но наступит завтра — и все исчезнет: может произойти катастрофа или поменяется строй, придут и все заберут. Поэтому — надо жить сегодня, а завтра посмотрим. Вот сейчас у меня проблемы с французской пенсией: не могу дозвониться в банк, не работает карта. Учитывая ситуацию, они же могут совсем меня заблокировать и все забрать? А я очень тревожный человек, по идее могла бы впасть в панику, но нет. Потому что я живу в России. Смотрю на своих русских друзей и думаю: а ничего, как-нибудь разберемся.
— Так жить легче или сложнее?
— В конечном итоге легче. В России есть свобода. Свобода в быту, которой нет у нас. Когда говорят, что здесь нет политического выбора, я отвечаю: а разве он есть во Франции? Все французские политики только делают вид, что у них разногласия, а на деле поддерживают одну и ту же олигархию.
Да, внутри России есть свои бесы: коррупция, воровство, другие проблемы. И главный бес — отклонение от русского духа. Мне хочется, чтобы возродился этот дух, чтобы люди полюбили свое прошлое. Ведь уникальность христианской культуры в том, что она лечит души людей. Именно за этим иностранцы сюда и едут.
«Из России с любовью. Четвертый сезон» — проект журнала «Нация», создаваемый при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Это истории иностранцев, которые однажды приехали в нашу страну, прониклись русской культурой, просторами, людьми — и в конце концов сами стали немножко русскими.
Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этой историей в своих соцсетях.
