Художник Авдей Тер-Оганьян: «Из Ростова мало кто уезжает с концами, насовсем»

— Собственно я все время хотел вернуться. Гражданство я не менял, я гражданин России, был и остаюсь. Я и уезжать-то не хотел. Обстоятельства так сложились (обстоятельства таковы: в 1998 году на выставке «Арт Манеж» в Москве Авдей Тер-Оганьян показал перформанс «Юный безбожник», он рубил топором репродукции икон. На художника завели уголовное дело по ст. УК РФ 282 (возбуждение ненависти либо вражды), и он, не дожидаясь результатов, эмигрировал в Чехию). Но дело-то уже давно закрыли. Я сам тормозил, то да се. А вообще я давно собирался. И собрался наконец.

Первое, что бросилось мне в глаза — это то, что на самом деле в России за 20 лет мало что изменилось. В сущности, все такое же и осталось. Изменились мелочи: небоскребы какие-то дурацкие построили в Москве и в Ростове. Деревьев, конечно, много срубили, Ростов был более зеленый 20 лет назад. Центральная часть набережной — просто какой-то ужасный Лас-Вегас. А зато мы прошли за Ворошиловский, и там все, как раньше. Ростов все-таки огромный, и совершенно его изменить тяжело. Это меня радует.

Авдей Тер-Оганьян, 1961 г.р.. В 1988 году основал в Ростове товарищество «Искусство или смерть». Через год перебрался в Москву, руководил там галереей в Трехпрудном переулке, галереей «Вперед!». Некоторые критики считают, что Тер-Оганьян и все художники «Трехпрудного» относились к категории художников, которые в Москве «определили дух девяностых». Работы Тер-Оганьяна находятся в собраниях Русского музея в Петербурге, Третьяковской галерее и Центре современного искусства в Москве.

Ростов — очень важный для меня город. Я коренной ростовчанин, родился в доме на улице Ульяновской. И остаюсь ростовчанином все время. А дед мой приехал из Западной Армении.
Авдей Степанович гулял с детьми около «Солнца в бокале» и встретил знакомую, которая купила авоську вина для какого-то праздника. Решили они одну выпить. Нашли местечко, только открыли — милиция!
Посадили их с детьми в «уазик», повезли в отделение. По дороге домой Авдей Степанович говорит детям:
— Только бабушке не рассказывайте, где мы были!
— Конечно, папа, мы не расскажем!
На другой день мама ему говорит:
— Ты что же, в милиции был?
Оказывается, когда Авдей Степанович ушел, дети у бабушки спрашивают:
— Бабушка, отгадай, в какой машинке мы вчера катались?
— Не знаю, — говорит бабушка, — в какой?
— На букву «м».
— В «Москвиче»?
— Нет!
— В маленькой?
— Не угадала!
— В медицинской «скорой помощи»?
— Нет!
Тут дедушка, который лежал на диване, и угадал.

Люди тоже мало изменились — постарели только. Но сущность та же самая, мои друзья остались советскими людьми. Я и сам советский человек. Тогда мы, конечно, не думали об этом, но сейчас, когда сравниваешь себя с молодежью, — конечно, мы советские.Это в книжке Макса (Белозора) так кажется, что я везде. Но это просто наш ростовский круг. А было много чего вокруг. Та же музыкальная тусовка — она существовала как-то отдельно, я там не присутствовал. А вот художники и литераторы в Ростове вместе тусовались.

Что есть было нечего в 80-х — это полная чепуха. Обывательский миф. Деликатесов не было — кофе, икры, да. И что? Сейчас большинство людей живут без этих деликатесов и питаются гораздо хуже, чем в советское время, не сравнить просто, как хуже. Зато все очень дешево стоило, никто не голодал. В Ростове всегда можно было пойти на рынок или в кооперативный магазин и купить что угодно, только чуть дороже. Ну не было французских сыров и близко, конечно. За сыром, обычным, российским, надо было с утра идти в «Маслопром» и там стоять в очереди, что мы с бабушкой и проделывали, когда я был маленький. И если у вас в семье не было бабушки, то приходилось обходиться без сыра.

Мы очень свободные были люди. Можно было работать на полставки художником или сторожем и получать небольшие деньги, которых хватало. Я, просыпаясь, либо рисовал либо шел тусоваться с друзьями; телефоны были не у всех, поэтому чаще мы все ходили в гости без приглашения. У тех, кто жил в центре, были тусовочные квартиры. А в Чехии вообще не принято ходить в гости: все встречаются в пивных. Сказать «я к тебе приду» может позволить только очень близкий друг. Чехи и сами не приглашают и тебе не навязываются. И как-то мне очень это мешало. У меня была огромная квартира, я всех звал: «Приходите, приходите», но как-то не особенно чехи откликались. А ростовчане, конечно, откликались. В Праге своя ростовская тусовка, половина моих друзей там — из Ростова.

Авдей Степанович Тер-Оганьян и Сергей Тимофеев (лидер культовой ростовской группы «Пекин Роу-Роу». — «Нация») зашли во двор выпить. Авдей Степанович выпил, передал бутылку Тиме. Стал тот пить. Вдруг Авдей Степанович видит: входят в подворотню несколько человек в фуражках. Он говорит:
— Тима, менты!
Тима стал пить быстрее. А темно и не видно особенно. Авдей Степанович присмотрелся:
— Не, Тима, это не менты. Это солдаты!
Опять присмотрелся — не разобрать!
— Или менты?
Темень, не видно.
— Не, не менты, солдаты.
А те все подходят.
— Старик, — говорит Авдей Степанович наконец, разглядев, — это менты!
— Менты, менты, — говорят менты, — ну что, пошли?

Ростовчане, в отличие от других, очень общительные люди, есть у нас тяга к коллективизму. Расслабленность такая особая, юмор. Но эта общительность повышенная часто переходит в панибратство. Излишняя короткость, меньшая дистанция, чем у москвичей, и вообще у северян. А вот меркантильность ростовчан, мне кажется, скорее новое качество. В наше время не было такой деловитости в людях. Особенно в нашей тусовке. Мы вообще о будущем не думали.

Что может ростовчанина привести в Прагу — черт его знает. Это же общая тенденция: вот там Европа, надо ехать. Я сам всех критиковал: куда вас несет? Мало кто достигает там хороших результатов. Потому что человек, уезжающий за границу, он очень много теряет — прежде всего в языке, и становится неполноценным в культурном смысле. Можно и по-английски общаться, но своим ты не станешь все равно.Да, для живописи не нужен язык, но все равно, есть особые, свои, культурные коды. Чтобы в чужой стране стать своим, на это надо ухлопать лет двадцать. У меня ушло двадцать лет, да, но я все равно был недоволен и стремился уехать.

Я страшно скучал по ростовскому солнцу. И в Москве, и в Праге все время холодно, чудовищное лето сейчас было в Москве — 11-22 градусов днем. В Праге не холодно зимой, но довольно противно: облака, ветер. Морозов не бывает, но и настоящей жары тоже. Для меня Ростов — это чистое небо и солнце, и это очень важные вещи.

Ростов — очень комфортный город для творчества. Дико комфортный. Но все-таки российская культура так устроена, что Москва оттягивает все творческие силы. Рано или поздно человек все-таки уезжает туда, потому что там больше возможностей, значительно больше. Стекаются люди отовсюду, и это интересно. Вот был у нас свой ростовский круг — хороший, да. Но когда я поехал в Москву, то увидел, что, если в Ростове таких десять человек, то в Москве — их триста. Но это не недостаток Ростова, это специфика России. Во Франции то же самое: есть Париж, и все уезжают в Париж. В Германии все иначе, там много центров. И в Америке много. А у Франции и России — один центр, и все сваливают рано или поздно. В Марселе художники мне жаловались, что это жуткая провинция, всего четыре галереи, ничего не происходит, полная жопа. А вокруг — прекрасный город, дико красиво, экзотично, солнце, море. Но — полная жопа, жить невозможно, искусство это никому не нужно.

Авдей Степанович слетал в Париж, а как вернулся — не запомнил. Ночью он заблудился и испугался. Видит: в машине сидит человек. Он подошел и спрашивает кое-как по-английски:
— Ай эм сорри! Хелп ми, плиз!
А тот отвечает по-русски:
— Тебе чего?
Авдей Степанович обрадовался.
— Старик, — говорит, — ты русский! И я русский! Ты откуда?
— Из Тулы.
— А я из Москвы!
— А сейчас ты где? — спрашивает человек.
— Как где? В Париже.
— А, — говорит человек. — Ты вон туда посмотри.
Авдей Степанович посмотрел, а там Курский вокзал.

В Ростове искусство тоже толком никому не нужно. Гастрономическая столица — это да, насчет пожрать в Ростове всегда было шикарно, это правда. А культурный ли? Если судить по выходцам из Ростова, по тем, кто свалил — очень культурный.

Ростов, думаю, входит в первую пятерку крупных городов. Просто Москва все всасывает в себя, как пылесос. 80% денег вращается в Москве, в советское время было хотя бы 50 на 50. Но это еще и просто человеческий ресурс. Ростов никогда не станет больше Москвы: тут 1,5 миллиона, там — 15. В 10 раз больше! А в целом мне кажется и так все отлично, ничего не надо менять, появляются же галереи, театры. Но частный бизнес не везде сработает. Есть искусство на государственном уровне. Есть Третьяковка, а есть ростовский музей ИЗО, как они могут сравниться?Меня немного удивляет такое ростовское качество: сидит человек в городе и на весь мир обижается, вот, мол, у них круче, чем у нас. Какая-то зависть странная. А что мешает ростовчанам почаще поднимать задницу и ездить в Москву? Все же близко. Можно жить в Ростове и просто больше двигаться, общаться. Преодолеть нужно инерцию, и поменьше сепаратизма. Вот в этом и надо менять ситуацию.

Я по-прежнему собираюсь заниматься искусством, еще меня пригласили преподавать в интернет-проекте. Выставка? Ну, вот эта, «Хорошо-плохо», пройдет только в Москве, там старые вещи собраны. Обязательно сделаю выставку в Ростове, я чувствую, что это нужно сделать, но сначала надо что-то наработать. Ретроспективу здесь делать не хочу, это чисто коммерческая история.

Однажды сидели очень сильно пьяный Авдей Степанович с Сергеем Тимофеевым, тоже выпившим. О чем-то они спорили. Авдей Степанович, очень уже уставший, смотрит в одну точку и твердит:
— Ты козел, Тима… ты козел. Какой же ты козел, Тима!.. Козел…
Потом замолчал надолго, сник и вдруг, встрепенувшись, говорит Тимофееву:
— Сам ты козел!

Из Ростова мало кто с концами уезжает, московские ростовчане, они же все время туда-сюда ездят. Ростов — любимый город для всех. В нем есть свой кайф: все в пешей доступности, прекрасная черта города. Жить собираюсь в Москве, но на старости лет вернуться в Ростов — эта мысль меня очень греет.