Сергей Горшков — ветеринарный врач, которого знают не только в Новосибирске, но и по всей России, и далеко за ее пределами. То, что он делает, уникально. А делает Горшков титановые протезы для кошек и собак, с которыми животные могут полноценно жить годами. Он поставил на новые лапы уже почти 40 животных.
— Расскажите для начала, как вы стали ветеринаром.
— У нас в семье всегда были собаки. И они были полноценными членами семьи. Однажды наша Фиджи, ризеншнауцер, заболела, у нее на животе появилось какое-то новообразование. Сейчас уже я знаю, что это был рак молочный железы, который на ранних стадиях вполне излечим. Но тогда, в 90-е годы, ветеринария в России была развита довольно слабо. Врач, к которому мы обратились за помощью, оказать ее не смог, просто сказал, что ничего нельзя сделать, и наша собака скоро умрет. Но нам удалось найти специалиста, который взялся прооперировать Фиджи. Она прожила еще несколько лет. Именно тогда я понял, как важно и круто иметь знания, опыт, которые могут спасти чью-то жизнь.
Кроме того, в школе меня всегда привлекали биология и химия. Видя мою увлеченность, знакомая моей мамы, работавшая в морге, подарила мне списанный микроскоп. Что я только не рассматривал через него. А спустя время попросился к этой знакомой на работу, на вскрытие. Уже тогда было понятно, что медицина — это мое.
И какое-то время я хотел быть именно судмедэкспертом. При поступлении выбирал между РУДН, Санкт-Петербургской военно-медицинской академией и Московской ветеринарной академией имени Скрябина. Как-то так сложилось, что выбрал именно ветеринарию. И закрутилось! Профессия меня просто затянула. Каждый день я прихожу в клинику не работать, а заниматься любимым делом.
Сергей Горшков и пациентка — овчарка Брунгильда.
— Когда и как к вам пришла идея заняться созданием протезов для животных на основе титана?
— Вообще первые разработки в этом направлении появились в 1970-х годах. Ингвар Бранемарк, профессор, возглавлявший группу ученых в Университете Гетеборга (Швеция), в ходе исследований обнаружил, что титан имеет свойство не отторгаться организмом. Именно он стал основателем современной дентальной имплантологии.
Новые лапы овчарки Брунгильды.
Мы с коллегами пытались выспросить у доктора, что и как, но подробностями он не поделился. Пришлось копать самостоятельно. Тогда еще я жил в Петербурге, в городе как раз стали более или менее доступны 3D-принтеры, и я начал планировать свои разработки. В 2015 году я перебрался в Новосибирск, идея протезирования переехала со мной. В том же 2015-м я изготовил первые прототипы, некоторое время они просто лежали пылились, пока ко мне не попали два кота без лапок Кока и Котузов.
В клинику их привезли волонтеры, я поделился с ними идеей протезирования. Я был уверен, что все сработает. Операции и восстановление пациентов прошли невероятно успешно. Потом еще 5 лет у нас ушло на отработку технологии. И сегодня мы проводим эти операции рутинно. К слову, Кока живет у кардиолога нашей клиники. И он единственный кот в мире, у кого так долго, 6 лет, стоит протез.
— С чего начинается и как проходит работа с пациентами, потерявшими лапки?
— Технология называется «Чрезкожное остеоинтегрируемое протезирование лап у животных после ампутации протезами SerGoFIX». Начинаем мы с компьютерной томографии, затем вместе с биоинженерами в программе-планировщике разрабатываем индивидуальный протез, далее печатаем его на 3D-принтере. Принтер позволяет нам создавать пористое покрытие импланта, и кость животного врастает в сетку титанового протеза с надежной фиксацией, которая не вызывает болевых ощущений. Вдобавок мы еще обрабатываем имплант гидроксиапатитом, он погружается в раствор электролитов, и на него «налипает» слой кальция и фосфора: это необходимо для лучшего сращения с костью. Этот этап мы проводим вместе с коллегами из Томского политехнического университета.
Вот так выглядит протез у кота по имени Кока через 5 лет после операции.
Больше нет никого, кто делает протезы по такой технологии, рутинно, с таким эффектом, причем даже собакам больших размеров. Мне недавно прислали видео: наша пациентка из Краснодара Брунгильда носится наперегонки со здоровыми собаками. А она, между прочим, весит 40 кг, и у нее заменены протезами обе задние лапы.
Знаю, что в Кургане коллеги проводили похожие экспериментальные исследования. Они сделали несколько протезов для собаки, выступили с докладом на конференции, но больше я не видел никаких данных по их работе.
В Англии протезирование делали нескольким собакам, но все они были онкобольными и погибли через год-полтора. А наши пациенты живут 5 и более лет.
Ну так вот, после микродугового оксидирования (а именно так называется процесс напыления кальция и фосфора) протез поступает к нам, и мы имплантируем его по своей запатентованной методике. Сейчас я готовлю протезы также для пациентов в Австрии, Сербии, Румынии, Белоруссии. Мы дистанционно проводим томографию и другие необходимые процедуры. Тамошним врачам остается только поставить сделанный мною имплант. Это невероятно здорово, что люди в других странах могут с нашей помощью делать такие операции.
С момента поступления пациента в клинику и до того, как мы можем провести операцию, обычно проходит 10–14 дней. Реабилитация занимает тоже около двух недель, а дальше ждем, пока протез прирастет. Окончательное сращение наступает через 4–6 недель. Процент приживления достигает 97 единиц. У нас не было еще ни одного пациента с серьезными отторжениями. Были только те, кто через какое-то время ломал протез, но это поправимо. Вообще животные переносят имплантацию лучше людей: у них более высокий порог подверженности инфекционным заболеваниям.
Сергей Горшков и его пациентка Моника без всех четырех лап.
— Стоимость складывается из конфигурации импланта. Если это маленький протез для кошки, то 10–15 тысяч рублей. Если это большая собака и размер протеза 80 см, он может стоить до 50 тысяч. Я бы сказал, что это практически даром. На лечение кота Оскара у доктора Фитцпатрика ушло в рублевом эквиваленте около 4 млн.
Вообще сейчас в России на 3D-принтерах печатается большое количество изделий для Европы, потому что у нас это стоит копейки.
— Скольких животных вы уже поставили на лапы?
— На сегодня мы помогли 36 животным, из них 25 — кошки, остальные — собаки. Поступали просьбы помочь и другим животным: тигру, медведю, косуле, пустельге, вороне и даже черепашке. Но все они так и не доехали до нас.
Да, конечно, поставить протез тигру не очень рациональное решение. Все-таки это дикое животное, с ним сложно работать, куда труднее организовать его реабилитацию. Но более миролюбивым животным меньших размеров мы готовы помогать, даже птицам. Просто такой задачи перед нами пока не стояло.
Главный плюс в том, что мы ничем не рискуем. Пациент уже попал к нам без лапки. Процент приживаемости протеза, как я уже сказал, очень высок, но если вдруг что-то пойдет не так, мы просто вернемся к точке отсчета. Мы бы ни за что не стали ставить имплант, если бы это грозило животному тяжкими последствиями.
У меня были пациенты из Москвы, Санкт-Петербурга, Уссурийска, Хабаровска, Петропавловска-Камчатского, Омска, Кемерова. Вот сейчас в клинике находится Моника из Краснодара. Если все пройдет успешно, она станет первой в мире собакой, передвигающейся на четырех протезах.
— Получается, ваш опыт действительно уникален?
— Да, такой комплексной технологии создания лап, адаптированных внутренне и внешне под здоровую конечность, в рутинном режиме нет ни в одной другой ветеринарной клинике мира.
И это на самом деле проблема. В сложных случаях нам даже не с кем посоветоваться, приходится до всего доходить самостоятельно.
— Никакой регламентации этой деятельности в России нет. И в этом есть как плюсы, так и минусы. Начнем с плюсов. Мы можем внедрять свои разработки куда быстрее. Нам не нужно проходить сертификацию. Недавно, например, проводили операцию на сердце, которую в мире не делал еще никто. Мы просто купили электрокардиостимулятор и спасли жизнь животному.
Плохая новость в том, что не все понимают, что можно делать, а чего нельзя. Некоторые недостаточно квалифицированные специалисты в других городах пытаются повторить наш опыт по фотографиям и чуть ли, простите, не гвозди вставляют в лапы. Животные, конечно, от этого очень страдают.
Ветеринарной медициной у нас в России занимается Минсельхоз. А сельское хозяйство это что? Это то, что едят…
К животным по российскому законодательству применимы общие правила имущества, собака — это как телевизор. Да, есть множество судебных разбирательств, связанных с убийством животных или издевательствами над ними, но чаще всего серьезных наказаний за это никто не несет. Животные не защищены от человека.
— Как пациенты воспринимают новые лапки? Не кажутся ли они им чем-то чужеродным, может, пытаются кусать их?
— У животных нет такого самоосознания, как у нас. Если пес потеряет лапу, то не будет думать о том, что теперь от него уйдет жена или его из-за этого не примут на работу. Отсутствие социальных факторов позволяет даже парализованным животным при должном уходе жить прекрасной жизнью.
То же самое с протезами. Допустим, кошка лишается лапок, пытается встать, чувствует боль, ложится обратно. У животных режим простой: больно — не больно, могу ходить — не могу. Они начинают вставать и пытаются двигаться буквально в первый же день после операции. Когда все срастается через 4–6 недель, они бегают и радуются жизни.
Мы часто сталкиваемся с распространенным мифом, нам говорят: «Как они бедные ходят на этих стержнях, что вы мучаете животных». Но есть свидетельства людей, которым установили металлические вживляемые протезы. По их словам, они ощущают продолжение своих конечностей. Из-за того, что кость врастает в титан, такие пациенты даже могут чувствовать своим протезом поверхность. А еще эти люди говорят, что больше никогда не вернутся к обычным культеприемным протезам. Гигиена проще, опора лучше, можно переносить большие нагрузки.
Животные не разлизывают места сращения протеза и кости, не грызут импланты, а это значит, что они их не беспокоят. Протезы становятся естественным продолжением лапок, животные живут здоровой полноценной жизнью.
Очередная пациента Горшкова — тигрица.
— О, у нас практически каждый день случается что-то интересное. На прошлой неделе самка питона не могла разродиться, вытаскивали яйцо. Делали сложную операцию бобру. Еноты и лошади — наши постоянные пациенты. Львы были, вот клык удаляли самке. У тигра из цирка Багдасарова во время выступления случился эпилептический припадок, его привезли к нам. Недавно в клинику попал хромающий олень. Чего стоило только протиснуть его рога через проем двери… Был розовый фламинго с парализованной лапой. Мы очень тесно сотрудничаем с зоопарком, поэтому я могу бесконечно рассказывать интересные случаи.
Если вернуться к протезированию, то не могу не вспомнить кошку Дымку, она стала первой в мире, кому установили протезы на все четыре конечности. Для меня это просто чудо. Животное отморозило себе лапки, потеряло возможность двигаться. И вот ты делаешь что-то, что полностью меняет жизнь другого существа.
К сожалению, грустные истории тоже имеют свойство запоминаться. Я чувствую свою ответственность за жизнь пациентов чрезмерно остро. От меня зависит жизнь не просто кошки или собаки — жизнь настоящего члена семьи.
Нужно уметь абстрагироваться от работы в часы отдыха, но у меня не получается (смеется). Наоборот, по пятницам беру всегда долгие и сложные операции. И домой мы уходим чаще всего после девяти вечера, а то и значительно позже. У нас ведь еще звонки владельцам, корректировка лечения, заполнение карточек, плюс экстренные случаи: иногда приходится все бросать и бежать в операционную. Все же стараюсь на выходных найти время для хобби: сейчас начал интересоваться мотоспортом и игрой на гитаре. И все равно в свободные часы читаю много статей по ветеринарии, продумываю планы лечения пациентов. Для меня это не просто работа, это вся моя жизнь.
Это проект журнала «Нация» — «Соль земли. Второй сезон»: о современниках, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение. Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этим текстом в своих соцсетях.
