Бизнесмен ушел в тюремные батюшки и отдал свой дом под приют для бывших заключенных
Люди

Бизнесмен ушел в тюремные батюшки и отдал свой дом под приют для бывших заключенных

Отец Андрей — герой проекта «Соль земли. Второй сезон».

Иерей Андрей (Мнацаганов) — настоятель храма Святых Царственных Страстотерпцев, ответственный секретарь отделов по тюремному служению Донской митрополии. Родился в 1963 году. В детстве 8 лет прожил с родителями за полярным кругом на алмазных приисках в Якутии. Окончил Ростовский автотранспортный техникум. Большую часть взрослой жизни занимался строительным бизнесом. Но потом, неожиданно для многих, ушел в священники, а свой новый дом отдал под реабилитационный центр для бывших заключенных.

— Господь меня призвал, когда я вверх ногами повис на скале. Это случилось в 1990 году на горе Кара-Кая. При восхождении я упал и завис на страховке вниз головой, потерял сознание, рядом никого. Когда очнулся, то уже сидел на гребне. Как это произошло? Непонятно. Видно, Господь меня тогда перевернул — в обоих смыслах. Правда, я потом долго не мог в горы ходить…

А еще раньше, помню, был дружком на свадьбе, и во время венчания батюшка меня спросил: «А вы что, католик?» — «Почему же? Я православный». Оказалось, я крестился не справа налево, а слева направо. «Неправильно креститесь», — сказал батюшка, и тут что-то меня кольнуло, может, гордыня, а может, стыд. Пожалуй, тогда я начал об этих вещах задумываться.

С 1992-го по 2005 год я был руководителем строительной фирмы. Но я был такой руководитель, который наравне с другими работал, хотя фирма была довольно серьезная, мы строили большие объекты: например, несколько ростовских рынков. Однажды я приехал в храм на улице Каяни — по работе, делать ворота — и понял, что хочу быть в церкви. Ощущение было, как будто я в семье.
Такое же чувство я испытал подростком, когда пришел заниматься альпинизмом: все связаны, все друг другу помогают. Родители мои целыми днями работали, и я подростком как только не самовыражался, даже приводы в милицию были. Мой тренер Михаил Васильевич Митряев, можно сказать, отбил меня у улицы.
Отец Андрей с семьей: матушкой Ольгой, дочерью Ксенией и младшей приемной дочкой Никой.
Отец Андрей с семьей: матушкой Ольгой, дочерью Ксенией и младшей приемной дочкой Никой.
Я полностью поменял свою жизнь и жизнь своей семьи в 43 года: ушел из бизнеса, пришел в церковь. Поступил в университет на исторический факультет — на религиоведа. И учиться мне было тяжело, и жить по-новому, но семья меня поддержала. Матушка, даже когда я бизнесменом был и достаток имелся, не гонялась за золотом и бриллиантами, всегда у нее были другие интересы. Ей пришлось уйти из своей статистики и научиться петь.
А сейчас, вы знаете, она меня на старости лет отцом сделала? Да, взяла девочку из детдома. Говорит: наши дети выросли, мне надо о ком-то заботиться. Ника с нами уже четыре года живет, сейчас ей 7.

Рукоположен я в 2007 году, а в исправительную колонию священником пришел в 2011-м. Мне сказали: «Ты у нас самый взрослый, пойдешь 15 колонию окормлять». Конечно, сначала было не по себе: железные двери стучат, замки гремят. А особенно когда в камеру заходишь: как узнать, что там у людей на уме?
Зона — сосредоточение зла и скорби. И та исповедь, что мы слышим в храме, это младенческая исповедь в сравнении с той, что мы слышим в колонии. А знаете, как я понял смысл своего служения? Я же за решеткой встретил своих друзей — тех, с кем в юности в одной компании в Нахичевани хулиганил. Я помнил их прежними, они были хорошие ребята; и я понял, что далеко не все люди, которые здесь оказались, плохие. Что многие просто свернули не на тот путь, что, в принципе, и я мог бы тут оказаться.
Беседа с осужденным в штрафном изоляторе.
Беседа с осужденным в штрафном изоляторе.
Десять лет я здесь служу. За это время многое изменилось, служба наша окрепла, сейчас уже семеро священников работают в исправительных учреждениях области. Недавно смотрел фотографии тех лет: многие мои первые подопечные уже освободились, началась другая жизнь, семья, дети, работа. Думаю, процентам семидесяти удается вернуться к нормальной жизни. Эти люди, конечно, не руководят предприятиями и не владеют бизнесами, но живут вполне достойно.

Знаете же это зековское выражение «не верь, не бойся, не проси»? Это первое, с чем там сталкивается священник, главная преграда в нашей службе. Попробуй пробей эту стену, попробуй еще им помоги. Ко мне только через два года служения в колонии стали приходить на исповедь неформальные лидеры.

У нас есть проект, финансируемый благотворительным фондом «Соработничество» — называется «С надеждой на завтра». Захожу я недавно в барак, рассказываю об этом проекте, так и так, есть возможность адресной помощи, говорите, кому нужно помочь. Молчок. Ладно, я здесь в уголочке посижу, а вы пока подумайте. Думали-думали, скрипели-скрипели: мы напишем вам список нуждающихся. Человек пять насобирали.

До последнего будут делать вид, что все хорошо, хорохориться изо всех сил. А на самом деле человек может быть в глубочайшей депрессии. Я не провидец, не всегда могу по внешнему виду понять. Вроде все нормально, а потом родственники звонят: «Батюшка, а что же делать, с Романом совсем плохо». А я Романа видел вчера, ходил бодрый по бараку. Это опасно, человек незаметно впадает в уныние, и от этого все плохое происходит. А сейчас еще коронавирус этот: кто-то из близких на воле болеет, умирает — состояние внутреннего стресса на зоне усиливается.

Как на зоне сохранить в себе человека? У меня один рецепт: аутотренинг и молитва. Чтобы не сломаться в самых тяжелых обстоятельствах, нужно убедить себя, что впереди есть цель, что обязательно будет хорошее. Это стратегия, а тактика — это смирение, главная наша христианская заповедь.

Моя правая рука и по делам реабилитационного центра, и по делам храма, Александр Георгиевич Трушкин: вот с кого пример брать надо, вот где смирение. Профессор, доктор наук, получил 7 лет — я считаю, просто по прихоти одного человека. Четыре с половиной года отсидел, вышел условно-досрочно. Он о тюрьме вспоминать не может, это для него был непроглядный мрак, но он не ожесточился. И даже человека того простил, а ведь из колонии вышел, считай, на пепелище: ни дома, ни семьи, ни работы.
Сейчас занимается делами нашего центра, много мне в храме помогает, проводит собеседования с крещаемыми, пономарит. Такой молодец, я бы без него вообще ничего не успевал сделать. Судимость с него сняли, все у него сейчас хорошо, машину даже недавно купили ему.
В ростовском СИЗО.
В ростовском СИЗО.
К сожалению, очень редко так бывает, что человек, который ведет себя как законченный негодяй, который обрек себя на бездну, вдруг находит силы из этой бездны выкарабкаться. Грустно это говорить, но за 10 лет я такой истории, пожалуй, не припомню. Зато много других, когда ты практически уверен, что человек встал на путь праведный, но вот звонок — и ты понимаешь, что все пропало, опять сорвался. Такие истории камнем лежат на душе. Был у нас староста, долго сидел, лет восемь, настроен все годы был на лучшее, много молился, не унывал. Освободился, через полтора года звонит мне: отец Андрей, все, меня берут под стражу. Что случилось? Вез друзей, машину остановили и взяли их с запрещенными веществами. Говорит, я же ничего не делал, я же шофером только, поработать меня попросили. И что тут скажешь? Бесконечно им повторяю: вышел из тюрьмы — порви все старые связи, забудь. Возник человек из прошлого с любым предложением — это твое искушение, возьми себя в руки и откажись, даже если ничего подозрительного и близко там нет. Не представляете, сколько мы об этом говорим. Но слова человек очень быстро забывает. Да все от самости этой: «Я сам! Бог со мной!» Бог, конечно, с тобой, но не в том смысле, в каком ты думаешь.

Наш реабилитационный центр для людей, освободившихся из мест лишения свободы, официально открылся в 2016 году. Вообще этот дом, 2-этажный, 250 кв. м., я строил для своей семьи. Но потом понял, что людям, которые из тюрьмы выходят, он нужнее.
В этом доме они живут, там их кормят, психологически и юридически поддерживают. Многие же выходят из колонии в никуда: нет жилья, родственников, нет денег, часто даже одежды нормальной нет. Нужен хотя бы временный приют, чтобы голова не болела от мыслей, где поспать и что поесть, чтобы можно было подумать о поиске работы. Нужна передышка, человек из мест лишения свободы выходит, как без кожи: любое прикосновение болезненно, нужно успеть нарастить защиту. За эти 5 лет уже больше 4 тысяч человек прошли через наш дом.
Социальная беседа в штрафном изоляторе.
Социальная беседа в штрафном изоляторе.
Я стараюсь, чтобы наша поддержка не вызывала в ответ потребительское отношение. Всегда говорю: живете в доме, начали работать — купите сюда хотя бы лампочку или хлеба батон. Это не потому, что мы в лампочке очень нуждаемся, а чтобы человек свою причастность ощутил. Каждый год силами центра собираем и развозим 6500 пасхальных и столько же рождественских подарков тем, кто отбывает наказание.
А еще я всегда прошу тех, кто из центра уходит, чтобы позвонили через какое-то время и просто сказали: «Проверка связи. У меня все нормально». Звонят еще как. Им это даже больше нужно.

А некоторые прилипают к нам. Это я в хорошем смысле говорю. В 15 колонии сидел пожилой уже человек. Ему 12 лет дали, но он освободился раньше по УДО. Определили его в наш дом к старосте. За 70 лет человеку, и никого у него нет совершенно, никаких социальных связей — смотрим, сошелся с женщиной, смотрим, уже и расписались! Помогли им с жильем. Хорошо живут. Для меня эта история очень пользительная: все возможно для человека, было бы хотение.
Бизнесмен ушел в тюремные батюшки и отдал свой дом под приют для бывших заключенных
Но бывает и по-другому. Полгода назад мы одной женщине помогали; она жила у нас в центре, освоилась и начала всякие глупости делать, я попросил ее уйти. Так она на нас миграционную службу наслала; начала писать и губернатору, и президенту, что права ее ущемляют, на улицу выгоняют. Я же прописываю людей в центре на первое время, чтобы они могли свои проблемы с документами решить. В общем, еле мы от полиции отбились. И вот вроде сделал человеку добро, а это такими бедами обернулось. Но как-то я претерпел это, пережил. И сейчас думаю, что не держу на нее зла, стараюсь понять даже.

Чудес мало. Если бы у меня была одна работа с заключенными, я бы так и думал. Но у меня еще есть воскресная служба в церкви, реабилитационный центр и походы в горы с детьми. Каждую неделю я вижу чудо, каждое воскресение на литургии хлеб и вино преосвящаются в Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа.
Когда я пришел в свой храм, там, в общем-то, были одни стены, без крыши, а прихожан всего пять бабушек. Служили два года рядом в бывшей мастерской, но все равно очень трепетно было, когда мне, сказали, что в этот храм тебя ставят настоятелем. Довелось и крышу строить, и врата, и иконостас своими руками делать, конечно, с помощниками. Мне кажется, у нас один из самых красивых иконостасов получился. Все оклады на иконах вырезаны из дерева: что-то сделано в колонии, а что-то уже теми, кто освободился, в нашем центре. Многих, кстати, резьба по дереву спасала первое время после освобождения.
Храм мы полностью закончили, сейчас построили причтовый дом: там моя комнатка, помещение для воскресной школы, большая столовая. И кажется, на этом со строительством я покончил окончательно. Недавно пытался сделать дома ремонт, чуть походил перед матушкой с отверткой, но быстро вспомнил про свою бесконечную писанину и пошел доделывать отчет.

Когда я начинал служить, боялся того, что тексты нужно запоминать в огромных количествах, думал, обязательно что-нибудь забуду, шпаргалки для службы даже писал, правда, ни разу не пользовался. Сейчас у меня другая забота. Есть специальные молитвы, предназначенные исключительно для священников, например, молитва перед литургией. Молитвы эти очень красивые и сложные. Я не так давно, лет пять назад, начал их читать и осознал, что хочу понять их глубинный смысл. Как я всегда читал книги? Любой рассказ, любую историю я пытался себе представить, какой-то образ в сознании нарисовать. А молитву представить нельзя, там нечего визуализировать. И сейчас мне хочется приблизиться к смыслу молитвы — не через образ, а через понимание, через слово.
«Огненные перевалы» — альпинистский проект отца Андрея.
«Огненные перевалы» — альпинистский проект отца Андрея.
В 2013 году мы организовали при храме «Клуб путешественников», придумали проект «Огненные перевалы» — для молодежи от 14 до 32 лет, но в первую очередь для подростков. С 2017 года нас финансово поддерживает Фонд президентских грантов. В рамках проекта ежегодно организуем курсы теоретических и практических занятий, проводим тренировочные выезды на природные полигоны в Ростовской области, а в финале, в августе или в сентябре, проводим 15-дневный спортивный сбор в высокогорье Кавказа.
Мы задумали этот проект для подростков, многие из которых впервые в жизни так надолго отрываются от компьютера и остаются без телефонной связи. Только здесь узнают, как это — самостоятельно заботится о собственном быте. Многие просто впервые оказываются в горах, и это производит на них неизгладимое впечатление.
Мы показываем ребятам, как можно жить и работать в коллективе, как преодолевать физические немощи и моральную слабость; рассказываем о героическом прошлом нашей земли, об истории России.
Альпинизм вообще добавляет житейской мудрости: позволяет проявить лидерские качества и в то же самое время учит подчиняться правилам группы.

Это проект журнала «Нация» — «Соль земли. Второй сезон»: о современниках, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение. Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этим текстом в своих соцсетях.
Логотип Журнала Нация

Похожие

Новое

Популярное
1euromedia Оперативно о событиях
Вся власть РФ
Маркетплейсы