В этом году банку «Центр-инвест» исполняется 30 лет. Обычно подарки дарят юбилярам, но в данном случае «Нация» и «Центр-инвест» сообща придумали подарок родному городу — проект «Гражданин Ростова-на-Дону». Мы расскажем истории 30 наших земляков, которые много сделали для города, прославили его не только в пределах России, но и за рубежом.
В рамках проекта уже опубликовано 25 очерков, среди них, например, истории об авторе главного гола отечественного футбола Викторе Понедельнике, о создательнице французского журнала Elle Элен Гордон-Лазарефф, о великом актере Александре Кайдановском.
Сегодняшняя история — о Герое Социалистического Труда, академике РАМН, авторе 523 научных работ, 234 изобретений, 108 патентов, офтальмологе Святославе Федорове.
Вот что говорят о нем коллеги: «Он произвел подлинную революцию в офтальмологии: из скромной размеренной науки превратил ее в яркую, бурно прогрессирующую, престижную отрасль медицины. Его лозунгом было «Прекрасные глаза каждому». Его разработки и операции, проведенные лично и учениками, вернули зрение миллионам людей».
Это все — о Святославе Федорове (1927-2000). О человеке, судьба которого тесно связана с Ростовом. Здесь он стал инвалидом (лишился ноги), здесь стал чемпионом по плаванию, здесь нашел призвание на всю жизнь. Да-да, именно в такой последовательности.
Вместо колыбельных Славе негромко пели «Мы красные кавалеристы, и про нас былинники речистые ведут рассказ». Судьба, казалось, предопределена с самого начала: мальчишка твердо знал, что станет военным. Ну, как же, перед глазами такой пример — герой Гражданской, командир кавалерийской дивизии. Его отец Николай Федорович.
Детство случилось счастливым и безоблачным: собственный дом с большим садом, личным поваром, мальчишеские забавы и проказы. При этом благодаря отцу он уже в юные годы постигал военные премудрости, например, научился неплохо стрелять. Как и его мама: Александра Даниловна имела даже значок «Ворошиловский стрелок».
Все закончилось внезапно, как будто кто-то резко остановил пластинку. Славе было 11, когда ночью за отцом приехал «черный воронок». Комдива Федорова обвинили в военном заговоре и отправили отбывать большой срок в колымские лагеря. (Сын снова увидит отца только спустя 17 лет.)
Мальчик остался с мамой, у которой не было работы, и бабушкой, которая не получала пенсию. Чтобы как-то выжить, они перебрались из украинского Каменец-Подольского к родне в Новочеркасск.
С клеймом «сын врага народа» тогда жилось непросто: сверстники его сторонились или даже принимали в штыки. Тогда Славка ушел во «внутреннюю эмиграцию»: записался сразу в три городские библиотеки и начала запоем читать — Эмиля Золя, Бальзака, Джека Лондона... «Я уходил в книги, мне хотелось убежать от действительности, забыть о том, что отца нет рядом. Казалось, я просто заснул, и скоро нелепый сон кончится. Я открою глаза и увижу, что все на своем месте: мы по-прежнему живем в Каменец-Подольском, отец, смеясь, входит в комнату...»
Когда началась Великая Отечественная, ему почти исполнилось 14. В октябре 1941 года они с матерью эвакуировались из Новочеркасска в Ереван. Повезло попасть в первый эшелон: поезд, который вышел следом, попал под бомбежку и был уничтожен.
В Армении прибывших принимали гостеприимно, а главное, здесь с неба не падали бомбы. Но скоро и сюда добрался другой враг рода человеческого — голод.
Александра Даниловна, работавшая в военном госпитале, выпросила там винтовку «для хозяйственных нужд» и вручила ее сыну. Слава ходил к реке Раздан, стрелял уток и нырков, ловил рыбу. В совсем уже плохие дни довольствовались лепешками из жмыха. Особое лакомство — кисель из жареной муки, разведенной на воде. Мальчишка мечтал, как после войны наестся вдоволь этого киселя.
В Ереване он поступил в 19-ю артиллерийскую спецшколу. Среди сокурсников выделялся, во-первых, худобой, во-вторых, начитанностью и эрудицией. Правда к военной науке курсант Федоров быстро остыл — раздражала ежедневная муштра: «Всей толпой куда-то бежать, всей толпой ложиться в грязь. Командир нашего батальона Башко меня сразу невзлюбил. И со старшиной были сложные отношения. Очень скоро возникло желание уйти из этой школы куда-нибудь. Хотелось более свободной специальности. Казалось, если буду летчиком, то хотя бы в небе смогу решать все вопросы сам, без подсказок».
В это самое время родственник Федоровых был назначен начальником управления учебных заведений Северо-Кавказского военного округа. Он помог племяннику перевестись из артиллерийской школы в ростовскую спецшколу ВВС. Располагалась она по адресу Гвардейский переулок, 2. Атмосфера в летной спецшколе и правда была совершенно иной: меньше армейской шагистики, больше технических знаний и романтики.
...В марте 45-го курсант Федоров спешил в училище. Догонял трамвай. Уже схватился за поручень, но сорвался под колеса. Очнулся в госпитале — врачи ампутировали ступню левой ноги и третью часть голени. Это была большая личная трагедия — и судьбоносный момент. Авиация, возможно, лишилась хорошего летчика, но медицина точно приобрела великого глазного микрохирурга и ученого.
«Сначала, правда, я думал, что буду, как Мересьев, летать без ноги. Но, естественно, все это оказалось юношескими мечтами, — вспоминал Федоров. — Я перешел учиться в обычную школу. Причем пошел в нее с запозданием, потому что нужно было еще сделать протез. Потеряв ногу, я не впал в транс и не чувствовал, что жизнь кончена. Когда ко мне приходили друзья, я им говорил, подумаешь, нога, главное — голова есть».
На той самой обычной ростовской школе №49 (угол Горького и Газетного), которую он окончил в 1946 году, теперь висит памятная табличка. Славе в ней пришлось непросто: во-первых, долгое время добирался в школу на костылях, а во-вторых, быстро оброс двойками (в военных спецшколах общеобразовательным предметам времени уделялось не так много). Пришлось даже нанимать репетиторов. И все-таки аттестат зрелости его был хорош: лишь одна тройка по химии.
Профессию он хотел получить такую, чтобы связана была с техникой. Правда, было одно препятствие: черчение ненавидел, а ребята, учившиеся в строительном и машиностроительном, рассказывали, что чертить приходиться чуть ли не каждую ночь. Путем исключения парень выбрал медицину — там тоже приборы, а человеческий организм не менее сложен по устройству, чем какой-нибудь автомобиль.
Правда в Ростовский мединститут поступил с трудом. Спасло лишь то, что мужчин в медицине катастрофически не хватало.
Учиться в меде нравилось. Особенно увлекла биология, да и другие предметы. При этом известно, что студент Федоров «не любил писанину» и упрямо не конспектировал лекции.
В ту пору он влюбился. Чтобы покорить сердце однокурсницы Вали, стал усиленно заниматься спортом. Однажды поплыл наперегонки с ватерполистами, которые тренировались на Дону. И многих обогнал! Тренер по плаванию предложил выступить за команду на общегородских соревнованиях — не хватало одного человека. Была поставлена задача-минимум — просто добраться до финиша, команда должна получить зачет. «И тут, — рассказывал Святослав Николаевич, — такая злость на меня нашла! Вдруг захотелось перегнать и победить. Метров за триста до финиша я лидера обошел и, к своему удивлению, стал победителем. На набережной собралась большая толпа, все хлопали, что-то кричали. Было необычайно приятно сознавать, что я могу то, чего не могут другие. В ту минуту впервые понял, что все по силам».
В 1947 году Святослав Федоров, человек с ампутированной ногой, стал чемпионом Ростова по плаванию.
А еще он увлекся фотографией, чтобы заработать и купить что-то из одежды (ничего приличного, кроме спортивного костюма, в гардеробе не было, а мама получала копейки).
К концу института Слава стал очень неплохим фотографом. По воскресеньям фотографировал по 50-70 человек желающих, потом несколько ночей печатал снимки.
Увлекшись фотографией, он проштудировал всю доступную литературу по устройству фотоаппаратов и объективов, по оптическим системам и прочему. Именно увлечение оптикой привело его к офтальмологии.
На 5-м курсе, когда начали изучать эту область медицины, Слава не пропускал ни одного занятия, записался в профильный кружок, часто бывал в клинике: изучал оборудование, осматривал больных. Все было очень интересно и ясно. Он часто ассистировал, даже начал делать первые операции самостоятельно. Конечно, собирался поступать в ординатуру.
Но вдруг все переменилось. Как-то раз за игрой в шахматы с ученым секретарем института, с которым у студента были доверительные отношения, Слава обмолвился, мол, переживаю, нужно ли при поступлении сообщать о репрессированном отце. Вскоре после этого разговора Федоров узнал, что его не приняли — по неясной причине.
Дело усугублялось тем, что он уже подписал свое направление в Тюмень: был уверен, что это чистая формальность, его железно обещали оставить в ординатуре.
Ехать в Тюмень не хотелось. Не хотелось оставлять в Ростове одинокую маму, не хотелось бросать плавание (спорту он посвящал все свободное время).
Святослав Николаевич рассказывал: «С приятелем Веней Лебедевым, не имея почти ни копейки денег, мы решили ехать в Москву менять направления. Где-то зайцами, где-то заплатив проводнице десять рублей, мы добрались до Москвы. Здесь Веня, обладавший удивительной способностью мгновенно находить контакт с людьми, быстро очаровал всех секретарш; короче говоря, нас допустили к заместителю министра по кадрам. Для изменения назначения у меня было основание: я инвалид, и в холода у меня открывались трофические язвы на ноге, а в Тюмени совсем не жарко. Назначения нам поменяли. Вернувшись в Ростов, я пошел в облздравотдел. К этому времени все назначения неподалеку от Ростова были разобраны, и мне дали Вешенский район. Это «Тихий Дон», это Шолохов, это возможность плавать. Я с удовольствием согласился».
Райбольница в Вешенской, по сути, представляла собой казачий дом из нескольких комнат. В кабинете офтальмолога, которого сельчане называли «глазником», никакого оборудования не было. За пару месяцев Федоров раздобыл необходимое: щелевую лампу, аппаратуру для измерения глазного давления, набор хирургических инструментов. Так как зарплата была небольшой, он на полставки устроился еще и терапевтом. «Контакт с населением установился быстро, я начал оперировать. Больные были не только из Вешенской, но приезжали и из соседней станицы Базковской. За зиму я умудрился сделать 15 операций по экстракции катаракты, несколько операций при глаукоме, какие-то простые операции амбулаторного типа».
Во время страды, когда в поликлинике было пусто, он спускался к Дону, садился в лодку и плыл на другой берег, где был прекрасный пляж. «Немного загорал, потом плавал. Если кто-то приходил, какая-нибудь старушка подобрать очки, то тетя Ксеня — санитарка выходила на крыльцо и махала косынкой. Это был знак — надо возвращаться. Я снова переплывал Дон, одевался и через 15 минут принимал эту старушку».
Конечно, это было не то, о чем мечтал Федоров — доктор честолюбивый и талантливый (время покажет, что гениальный). Он как раз женился на студентке химфака РГУ Лиле, которая, получив диплом, была распределена работать в уральскую Лысьву. Святослав как супруг мог на законных основаниях поехать с ней.
Лысьва — город совсем небольшой, но глазное отделение здесь было получше, чем в Вешках. Были деньги, инструменты, а недалеко — крупная Пермь. Святослав устраивается в Лысьве начальником скорой помощи (одна машина, две лошади), начинает оперировать. За год — около сотни операций. Как раз в это время освобождают его отца. Николай Федорович, которому запрещено проживание в крупных городах, приезжает к сыну на Урал.
«Только через 2 года, в 55-м, отец получил разрешение съездить в Москву и получить паспорт, — рассказывал Святослав Николаевич. — Я же написал официальное письмо с просьбой принять меня в ростовский институт в ординатуру. Написал и тому ученому секретарю, с которым играл в шахматы, о том, что я уже не сын врага народа и меня можно спокойно принять. Когда в 57-м году я оканчивал ординатуру, просмотрел свое личное дело: в нем находилось это письмо, хотя оно было личным и к документам не имело никакого отношения».
В 1958 году в родном мединституте Федоров защитил кандидатскую диccертацию по теме «Сосок зрительного нерва и слепое пятно при заболеваниях центральной нервной системы». Защита прошла успешно, хотя некоторые коллеги усмотрели в ней «ересь».
«Я сразу стал искать работу. В Ростове ее не было: глазных врачей больше, чем нужно, многие работают на полставки. Каждый ждет вакансии, а она может появиться, если кто-то уйдет на пенсию. Первое время, месяцев восемь, я работал ординатором в Ростовской областной больнице. Наконец, случайно встретился с женщиной, вместе с которой учился в ординатуре. Теперь она работала в Чебоксарах. Она мне предложила ехать к ним в филиал института Гельмгольца, где как раз нужен был заведующий клиническим отделением. У них имелись небольшие научные лаборатории и связь с Москвой. Она меня убедила. Я подал туда на конкурс, приехал в Чебоксары и получил в свое распоряжение глазное отделение».
Собственно, в Чебоксарах Федоров и создал первые в СССР искусственные хрусталики глаза. (По своим свойствам такой хрусталик похож на очки, которые находятся внутри глазного яблока.) Случайно наткнулся на статью в иностранном журнале: узнал, что такие операции уже проводились в Англии и Голландии. С журнальных фотографий Федоров снял параметры хрусталика...
Тут нужно оговориться, что да, операции такие делались в мире и до Святослава Николаевича, его заслуга в том, что он довел их до совершенства, приучил, как будут позже писать в газетах, миллионы наших соотечественников к тому, что сложнейшие микрохирургические операции — обыденное дело.
А помогали ему в самом начале энтузиасты, которых он нашел через знакомых. Самую первую линзу из пластмассы выточил слесарь Мильман. Потом часовщик Смирнов изготовил пресс для дужек, закрепляющих линзы, мастер Венценосцев изготовил микросверла, а ленинградский механик Лебедев соорудил специальный токарный станок. Все работали бесплатно.
Первые в Советском Союзе хрусталики были имплантированы кроликам. Затем в сентябре 1960 года операцию сделали человеку — 12-летней Леночке Петровой, которая из-за врожденной катаракты с 2 лет не видела правым глазом. Девочка прозрела. Всех волновало, приживется ли инородное тело в глазу у ребенка…
Об уникальном для СССР опыте молодого перспективного врача написала чебоксарская газета, затем и всесоюзная «Правда». Тут и начались неприятности. Против новшества резко отрицательно высказался главный офтальмолог страны. Федоров отстаивал прогрессивность своего метода; говорил, что намерен оперировать только тех людей, у которых хрусталик уже удален, и глаз все равно уже не видит. Все впустую, запретили и сослали в долгую командировку в Таджикистан.
Федоров потом рассказывал в интервью: «Как-то получилось, что у меня вообще полностью отсутствует животный страх. Когда был пацаном, не боялся утонуть, не боялся, что набьют морду, что в темном углу убьют. И потом много разных ситуаций было… Помню, когда в Чебоксарах совсем за горло взяли, в угол загнали — ночь не спал, думал: что же это я так мучаюсь, страдаю? Голова есть, руки тоже, одна нога как-никак тоже есть — хватит! Утром пошел, написал заявление об уходе, покидал два чемодана в машину — и вперед! Ехал, голову в окно высунул и орал как сумасшедший: «Я свободен! Я свободен!»
Святославу Николаевичу удается перебраться в Архангельск. Там он возглавил кафедру глазных болезней, собрал вокруг себя единомышленников. Архангельский период удачен и плодотворен: Федоров занимается поиском более качественных материалов для производства хрусталиков, много оперирует.
Долгое время он и его врачи ставят хрусталики без одобрения министерства здравоохранения. «Архангельск — это где-то далеко, откуда даже Ломоносов удрал. Он был для нас роскошной стартовой площадкой, потому что туда не тянулась рука Москвы, и мы могли делать, что хотели. Если бы мы были где-то в центре, нас бы быстро засекли, сказали бы, что эти операции делать нельзя», — объяснял Святослав Николаевич.
А потом о методе доктора Федорова в «Известиях» написал знаменитый и авторитетный журналист Анатолий Аграновский. На следующий же день после выхода статьи у института в Архангельске толпились пациенты со всей области. К Федорову начинают приезжать, прилетать больные из других городов.
В 1967 году ему предлагают лабораторию в Москве; позже она разрастется до научно-исследовательского института, а в 1986 году превратится в Межотраслевой научно-технический комплекс (МНТК) «Микрохирургия глаза».
...В 1977 году газета «Молот» писала о визите известного советского ученого, профессора Федорова в Ростов-на-Дону: «Наш гость поделился воспоминаниями о годах учебы в Ростовском мединституте, который он окончил в 1952 году и где защитил кандидатскую диссертацию... В заключение профессор С. Н. Федоров рассказал о своей поездке в США и о предстоящей поездке в Индию».
Любопытная деталь, которой не было в «молотовской» заметке»: в нью-йоркском госпитале «Мэйфлауер» Федоров провел несколько операций: установил американским пациентам советские хрусталики, на которых, по легенде, его специалисты ухитрились поместить надпись «Сделано в СССР».
Условия, в которых трудились сотрудники «Микрохирургии глаза», были для советских времен беспрецедентными: МНТК имел валютный счет, мог принимать иностранных пациентов, вести непрофильную хозяйственную деятельность, самостоятельно устанавливать размер зарплат. Рядовые хирурги здесь зарабатывали больше замминистра! Это 1986 год.
Живые очереди в клинику выстраивались, говорят, на несколько сот метров. Тогда Федоров решает открыть филиалы в регионах страны.
«Разве может конкурировать с нами маленький индивидуал или даже какой-нибудь институт в Америке. Все институты — это 15-20 врачей самое большее. У нас здесь армия — 450 глазных врачей, только в Москве — 220 человек. Это непобедимая армия», — гордился он своим детищем.
В конце 1980 — середине 90-х годов МНТК «Микрохирургия глаза» — это головной институт в Москве, 11 региональных клиник в России и филиалы в Италии, Польше, Германии, Испании, Йемене, ОАЭ, Японии. Исполнилась и еще одна мечта Федорова — о первой в мире плавучей клинике. Морское судно «Петр Первый» с лучшими специалистами и оборудованием на борту ходит по Средиземному морю и Индийскому океану и приносит в год 14 млн долларов дохода. По стране беспрерывно курсируют два автобуса и ж/д вагон, в которых людям тоже возвращают зрение.
В Московской области создано сельхозпредприятие «Протасово-МГ»: молочный комбинат, фабрика племенных лошадей, завод питьевой воды, шампиньонная ферма. «Мы делаем свою маленькую страну. Мы ее называем «Эмэнтэковией», — рассказывал Федоров журналистам. — Купили 1020 га земли под Москвой. Построили 40 км асфальтовых дорог, 28 км газовых магистралей, канализационные системы, водопровод. У нас 45 лошадей, 60 домов, где живут наши ветераны. У нас своя пенсионная система: каждый человек, уходя на пенсию, получает от нас от 200 до 500 тысяч рублей (это 1990 годы. — Авт.). Сейчас пытаемся довести пенсию до 1 миллиона.
Мы в России инородное образование, оазис новой будущей жизни. Не только России, но и любой другой страны, где люди хотят быть свободными. Мы соединили человека с результатами его труда. У нас нет зарплаты, у нас есть процент от общего пирога. Поэтому все пекут максимально большой пирог».
Рассказывают, что однажды президент Ельцин предложил Федорову пост премьер-министра, но тот наотрез отказался. Но все-таки он был и политиком: народным депутатом СССР, депутатом Госдумы России. В 1995-м создал и возглавил Партию самоуправления трудящихся, а через год даже выдвинул свою кандидатуру на президентских выборах. Объяснял все это тем, что если бы не пошел в политику, то его «Эмэнтэковию» давно бы разогнали и национализировали. Еще говорил: «Я не могу быть счастлив в одиночку. Я хочу построить другую жизнь в своей стране, ту жизнь, которая должна быть у всех, у каждого. И которая когда-то непременно будет. Так я решил обустроить уголок России у себя. Пусть в этом уголке живут по-человечески и крестьяне, и наши врачи».
В 72 года Святослав Николаевич получил права на управлением вертолетом. Сбылась юношеская мечта, раздавленная больше полувека назад трамвайным колесом.
Как рассказывала его третья жена Ирэн Федорова, возможность взлететь была для него высшей степенью свободы.
«Полеты на вертолете — это сказка, — говорил он сам. — Наш вертолет называется «Газель», его по французской лицензии делали в Белграде. Прекрасная машина. Управляю и легким спортивным самолетом».
Вечером 2 июня 2000 года Федоров, еще один пилот, штурман и пассажир летели из Тамбова, с юбилея местного филиала МНТК. По неустановленной причине, немного не дотянув до московского аэродрома, вертолет потерял управление. Пилоту удалось увести машину от падения на МКАД или жилые кварталы. Все четверо погибли.
«Страха нет никакого, — говорил он незадолго перед смертью о своих полетах и, наверное, о жизни вообще. — Может быть, к счастью, а может, к несчастью. Я фаталист, наверное. Отношусь к тем людям, которых риск возбуждает».
Партнер проекта «Гражданин Ростова-на-Дону» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 600 тысяч человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.«Центр-инвест» известен также как учредитель и организатор ежегодного Всероссийского конкурса среди журналистов на соискание премии им. В. В. Смирнова «Поколение S».
Если вы хотите не пропустить новые выпуски проекта «Гражданин Ростова-на-Дону», подпишитесь на нас в Яндекс.Дзене, «ВКонтакте», Телеграме.
