«Виктор, какая у вас группа крови?» Что Цой рассказывал о себе «Утренней почте» и газете «Пограничник»

Главный цоевед страны Виталий Калгин выпускает в издательстве «АСТ» в редакции «ОГИЗ» книгу «Виктор Цой. Своими словами». Это сборник всех обнаруженных автором интервью Цоя, которые он дал с 1983-го по 1990 год. Здесь и беседы с медиа-звездами Сергеем Шолоховым и Юрием Николаевым, всесоюзными «Взглядом», «АиФ», «МК», и разговоры с менее массовыми «Советским цирком» и «Пограничником». И даже ответы на вопросы ленинградских школьников из с/ш №344. 

Книга появится в продаже в начале июля. Сегодня же, в день рождения Виктора Цоя, мы публикуем отрывки из нее с согласия автора и издательства. (Отрывки приводятся с сокращениями.)

Из интервью журналу «РИО», апрель 1988 года

— Как ты объясняешь заметный прогресс Юры (Каспаряна) как гитариста? Просто в глаза бросается.
— Не знаю. Я как только с ним познакомился, сразу понял, что это человек, который является моим единомышленником. Единственное, он тогда не очень хорошо умел играть, но это настолько ничего не значит… Он очень мелодичный человек. Он действительно прогрессирует.

— Что из западной музыки ты сейчас слушаешь?
— Исключительно развлекательную музыку. Раньше я слушал независимые группы. Они все очень мрачные, занудные такие. Но, как показала практика, независимость группы не всегда следствие ее хорошего качества. Я не вижу сейчас ничего особенно интересного в западной музыке. Ни одной новой группы я назвать не могу.

— «Кино» сейчас чуть ли не единственная у нас группа, песни которой можно спеть.
— Не единственная. Вот «Калинов мост» — она мне как раз и понравилась тем, что ее песни можно спеть.

— А в Ленинграде?
— По-моему, Костя Кинчев пишет песни, которые можно спеть. Во всяком случае, раньше писал — я его давно не слышал.

— Как ты относишься к тому, что в Ленинграде в последнее время возникла тенденция к появлению групп, у которых в творчестве мало музыки, но зато очень большое внимание уделяется социально-политической тематике песен?
— Вот это меня всегда просто раздражало. Может быть, это и надо, но мне очень не нравится. Не нравится, что группы как-то размениваются. Очень похоже на… Существуют же роман и статья в газете. Статья, например, о «Семи Симеонах», которые угнали самолет. Сейчас ее все читают, вырывая друг у друга из рук. А есть роман… Роман — это художественное произведение, а статья в газете — это статья в газете. И вот, мне кажется, что в последнее время очень много групп, особенно в Ленинграде, почему-то занимаются публицистикой, а не написанием песен.

— Слушай, а тебе не кажется, что все это следствие того, что у нас произошел скачок от советской эстрады к собственно концептуальному року, минуя нормальную поп-музыку, лучшие образцы которой как раз «Восьмиклассница», «Когда твоя девушка больна»?
— Не знаю. Лично я стараюсь заниматься именно поп-музыкой, а не роком.

— А ты не боишься, учитывая сегодняшнюю конъюнктуру, заявлять, что Виктор Цой занимается поп-музыкой?
— Да, я занимаюсь поп-музыкой. Музыка должна охватывать все: она должна, когда надо, смешить, а когда надо, и заставлять думать. Музыка не должна только призывать идти громить Зимний дворец. Ее должны слушать.

— А ты не замечал, что у некоторых твоих песен появляются другие, часто полностью неверные трактовки? У тех же «Перемен» — песни, в общем-то, личной, обращенной к самому себе — возникла другая трактовка, превратившая ее в призыв типа «Дайте миру шанс».
— В общем, да. Так получилось: как только началась гласность — все как с цепи сорвались говорить правду. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то эдакое. И в результате «Перемены» стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я ее написал давно и совершенно не имел в виду никаких перестроек.— Какие отношения с телевидением? И, в частности, как тебе песня «Война» в передаче «Взгляд» как иллюстрация к Афганистану?
— Я пробовал несколько лет назад иметь дело с телевидением — мы записали песню «Фильмы». Позже сняли песню «Война». Они похожи, как братья-близнецы. Мы посмотрели эти ролики, и тогда я решил вообще не иметь дела с телевидением. А что касается передачи «Взгляд» — ну что я могу с ними поделать? С большим юмором отнесся.

— Сталкивался ли ты где-нибудь, в каком-нибудь городе с неприятием вашей музыки?
— Никогда. Последние годы точно. Естественно, в разных местах по-разному. Бывает, более вяло и прохладно, чем в Ленинграде, но все равно, как правило, когда я ухожу, люди хотят послушать еще.

— Любишь петь на бис?
— Не то что люблю — просто мне не трудно.

Из интервью Александру Милкусу для «Красноярского комсомольца», фестиваль «Золотой Дюк», Одесса, август 1988 года

— Скажите, почему вы, популярный рок-музыкант, решили сняться в кино? Хотели повторить опыт Кинчева из «Алисы», который играл главную роль во «Взломщике»?
— Во-первых, мне было интересно. А во-вторых, режиссер (Рашид Нугманов) — молодой парень, мы с ним старые приятели. Я никогда не пошел бы сниматься к более или менее известному режиссеру. Мне важно было участвовать в изготовлении фильма. Поработать, делая то, что я хочу, а не то, что от меня хотят.

— В последнее время представители рок-культуры появляются на киноэкране в обрамлении криминальных историй: наркомания, преступность. И в «Игле» сюжет, в общем-то, построен на том, что главный герой противостоит банде торговцев наркотиками. Отражают ли, по-вашему, эти фильмы жизнь молодежи?
— Я не считаю, что появился на экране в обрамлении криминальных конфликтов. В фильме «Асса» я выглядел вставным зубом и никакого отношения к сюжету не имел. «Взломщика» я не видел, но все мои знакомые говорят, что это очень плохой фильм. «Игла» — фильм не о том, как плохо быть наркоманом, а о том, как нас одурманивают. И не только наркотиками.

— Вы — один из представителей «андеграунда». Только в последние годы вам дали возможность легализироваться, давать официальные концерты. Но все равно многие представители того же андеграунда предпочитают «не засвечиваться» в государственных мероприятиях. Вы — «засветились». Не боитесь, что ваша аудитория, увидев, что вы стали достоянием всех, от вас отвернется?
— В свое время Бунюэль сказал примерно такую вещь: «Кино существует для того, чтобы развлекать себя и своих друзей». И когда предоставляется возможность сделать это за государственный счет…— Вы не боитесь своей власти над людьми?
— Нет.

— Откуда у вас уверенность, что вам есть что сказать аудитории, собирающейся на концерты?
— Я говорю — они слушают. Объективная ценность — информация. Каждый человек имеет право сказать. И каждый человек имеет право слушать или не слушать.

— Как вы относитесь к своей нынешней популярности?
— С юмором.

— Если ваша популярность начнет спадать, вы будете продолжать то, что делаете сейчас?
— Я всегда делаю только то, что мне нравится. Я не знаю, чем буду заниматься в будущем. Но то, что я буду делать — мне будет нравиться. Это основной критерий в жизни для меня.

— Один из сюжетов фильма «Рок», снятого режиссером Алексеем Учителем, посвящен вам. Снимался он в той самой, теперь уже знаменитой, котельной. Со времени съемок у вас что-то изменилось?
— Конечно. Теперь я имею возможность заниматься только музыкой и не тратить много времени на зарабатывание денег. Хотя мне немножко жаль, что котельная покинута. Там тепло было.

Передача «До 16 и старше», эфир 1 ноября 1988 года

— Почему группа называется «Кино»?
— Почему-то все задают этот вопрос.

— Это интересно.
— Так, сейчас объясняю. Молодая группа, которая только что собралась, еще не очень представляет, чем она будет заниматься. Поэтому собирается группа, придумывает название «Хулиганы», скажем. А потом выясняется, что она вполне благопристойная, и название не совпадает. Соответственно, название надо брать максимально размытое, абстрактное и какое-то запоминающееся. И когда придумывали название, я исходил из того, что слово «кино» употребляется в языке, на кинотеатрах часто висит, и его даже нельзя толковать никак… Конечно, найти людей, которые были бы единомышленниками, друзьями и хотя бы немножко музыкантами, очень трудно. Для меня, конечно, важнее всего, чтобы люди были моими друзьями.

— (Критик) Додолев написал о тебе, что ты из тех музыкантов, которым просто грозит звездная болезнь.
— Я не знаю, откуда можно было сделать такой вывод. Я отношусь к этому очень прохладно. Я не люблю, когда меня узнают на улицах, останавливают и так далее. Вообще мне чужда демонстративность такая — смотрите, кто идет. Мне приятно, что людям нравится музыка, что люди приходят на концерты, что зал всегда полный. Но я прекрасно понимаю, насколько это вопрос попадания во время. Я в каком-то смысле в него попал, но точно также мог и не попасть. Песни от этого хуже не стали бы, музыка тоже, но это было бы…

— Почему ты не хочешь ехать в зарубежные гастроли?
— Потому что я прекрасно отдаю себе отчет, что это никому там неинтересно. И что не может быть интересна группа, поющая на иностранном языке, и неизвестная. А ехать, чтобы, наконец, купить себе что-то, магнитофон, и посмотреть, какие там замечательные машины, какие там замечательные гостиницы, конечно, только время терять. Зачем?

Из интервью Сергею Черникову для радио «Новосибирск», декабрь 1988 года

— Какой из этапов был самым трудным и почему?
— Ну это все цельная вещь. Мне везде было интересно. Мне было интересно жить. Ну да, я там считался врагом народа, мне запрещали выступать и петь. Я мог записывать пленки какие-то, редко время от времени в очень маленьких залах мы давали нелегальные концерты. Сейчас можно сделать более-менее официально. Я не враг народа. Но, вы знаете, мне все равно, что происходит. «Кино» — это такой маленький мирок, который связывается постольку-поскольку с материальным. Для нас гораздо важнее заниматься тем же, чем мы и занимались. Моя задача — написать песню, делать как можно лучше, как я могу это сделать. Где я буду их петь — я считаю, это не моя проблема, я не администратор, я не должен пробиваться на стадион. Если я имею возможность, я буду петь на стадионе. Если нет — я буду петь в подвале, где 10 человек соберутся.

— Рассказывают, что вы случайно узнали о том, что ваша пластинка (альбом «Ночь») выпущена фирмой «Мелодия», вы могли бы сказать, как это произошло?
— Я не знаю, каким образом это случилось, со мной никто не связывался. Не было ни содержания текста на обложке, ни фотографии, ни оформления.

— А как вы вообще узнали, что он появился?
— Я увидел у своих знакомых. Ходили слухи, что вроде как выпускают. Но мне ничего не оставалось, как признать свершившийся факт.

— Ну а как вы относитесь к этому, вообще к появлению первой пластинки группы «Кино» в Советском Союзе?
— Вы знаете, это неприятно. Я бы хотел иметь возможность расписаться на той вещи, которую я сделал. А здесь вещь, которая прошла через другие головы и деформировалась.

— Если бы вам предложили подвести какой-то итог жизненный, как бы вы оценили свою жизнь? Довольны вы или нет? Довольны вы тем миром, в котором живете, или нет?
— Я достаточно замкнут, озабочен сохранением внутренней свободы. Что касается существования какого-то… мне жалеть не о чем. Пока мне повезло.

— Вы действительно чувствуете себя одиноким?
— Есть друзья… их немного. Но я считаю, что друзей и не может быть много. Но если есть хоть один человек, с которым я могу поговорить... Поэтому я не считаю себя одиноким.

Из интервью Натали Минц для журнала «7 a Paris», Париж, 1989 год

Бывший кочегар, парень из пригорода Ленинграда, Виктор Цой с его группой «Кино». Сегодня это звезда нового советского рока. Под давлением их возрастающей популярности власти позволили группе записать 45-минутный альбом на «Мелодии». Пластинку, от которой, впрочем, Виктор Цой отрекается, обвиняя бюрократов в саботаже. Русский рок, какой он? Как он живет? Версия Виктора Цоя.

— Что такое русский рок?
— Я думаю, что русский рок — это выражение оригинального течения мысли, рожденного в политических условиях, в которых мы живем. Если мы адаптировались к западному звучанию, то это потому, что наш мир похож на ваш. Те же мертвые пригороды, промышленные зоны, тот же мир бетона и асфальта. Вот что определяет грядущие музыкальные вкусы. Вначале группы копировали англичан и скандинавов, и многие отказывались петь по-русски. Это закончилось. Никто теперь не отрицает национальный характер нашего рока. Даже если поклонник до сих пор напоминает западного. Сегодня есть такие группы, которые используют аккордеон в своем исполнении.

— А рок известен всей советской молодежи?
— Есть республики и регионы, где он не существует, особенно на юге. На Украине, например, его не приемлют, кроме как в Киеве и Харькове. По всей Сибири он, напротив, очень распространен. На Урале он закрепился за последний десяток лет. Столицы рока — это Рига (Латвия), Свердловск (Урал) и Ленинград. У нас больше шестидесяти групп состоят в нашем рок-клубе.— Выгодное ли дело — рок-клубы?
— Да, там каждый может шуметь, как хочет, и петь все, что хочет. Можно располагать нашими залами и объявлять наши концерты.

— Но за вами присматривают?
— На концерте — да. Все песни представляются предварительной цензуре. Нельзя, чтобы содержание текстов было открыто политическим. Ловкие люди протаскивают все, что они хотят сказать, но власти не обманешь. Они как публика: понимают с полуслова. Они подавляют все, что оценивают как запрещенное. В этом пункте они очень суровы. Ругань и грубость запрещены.

— Перестройка — это хорошо?
— Прошло всего два года с тех пор, как мы можем открывать рот, и никто не знает, сколько времени это продлится, поэтому никто не теряет ни минуты.

Евгений Додолев: «На пресс-конференции, посвященной выходу «Черного альбома», справа от меня восседала Натали Минц. И она мне рассказывала про первый визит Юрия Шевчука и его команды в Париж. Из-за того, что начало визита выпало на выходные, там случилась какая-то накладка с валютой (в советские времена перед поездкой меняли скромное количество франков). Короче, оказались музыканты без средств во Франции. То есть совсем. Французы, щедростью и гостеприимством никогда не отличавшиеся, подкармливали рокеров мороженым и леденцами. Натали Минц, рулившая гастролями, предложила Шевчуку пообщаться на эту тему с местными СМИ. По ее словам, тот пришел просто в ужас: умолял не допустить утечки, говорил, что «за границу больше не выпустят никогда». В общем, не самым героическим образом выступил.
Приятель Натали, Жоэль Бастенер любит приводить этот пример при «сравнительном анализе» «ДДТ» и «Кино». Потому что Цой с товарищами приехал в Париж спустя некоторое время с подачи тех же устроителей. Группу прямо из аэропорта повезли то ли на репетицию, то ли на прессуху. «Сперва в гостиницу», — жестко поставил условие Виктор. Натали, уже зная, что советские рокеры панически боятся скандалов, таковым и пригрозила несговорчивым визитерам. На что Цой совершенно хладнокровно заявил: «Разворачиваемся, возвращаемся в аэропорт». Словом, ультиматум «Кино» был организаторами выполнен. И французы были впечатлены принципиальностью лидера группы. Респект и все дела… Впоследствии Натали Минц еще долго рассказывала журналистам про покладистого и сговорчивого Шевчука, с комментом, что только Цой не готов строиться».

Из интервью Татьяне Бавыкиной для газеты «Комсомолец Заполярья», Мурманск, апрель 1989 года

— Ваш хит-парад советских рок-групп? С учетом «Кино».
— «Наутилус» мне нравится больше всех. И «Алиса». «Кино» оценивать не стану. Если я буду скромность разыгрывать, тогда, конечно, поставлю на последнее место. Но какой смысл?

— Ленинградский критик Евгений Додолев сравнил как-то ваши стихи и стихи Ахматовой. Как вы это оцениваете?
— Понимаете, поэты — это поэты. А я не поэт, я песни пишу. Сравнивать смысла нет. Я считаю, что мои тексты не могут существовать без потери в отрыве от музыки. Они рассчитаны на музыку, написаны вместе с музыкой.

— О «Кино», как правило, очень убогая информация, что в прессе, что в народе. Слухи всякие ходят...
— Я хочу, чтобы нас воспринимали и показывали такими, какие мы есть. А то ведь даже в интервью так все изменят, что себя не узнаешь. Или пишут, например, мол, я сказал: «Хочу быть честным и искренним». По-моему, такое только идиот может заявить. Ведь любому ясно, что честным хорошо, а нечестным плохо.— В нашем роке наступает кризис, рокеры стали сытыми, а хороший рок на сытый желудок не пишется — это мое мнение. Вы согласны?
— Нет. С чего вы взяли, что мы много добились, стали сытыми? Получили возможность выступать, зарабатывать? Так и должно быть! Раньше я играл где-нибудь в подвале для тридцати, скажем, человек. Появлялась милиция и начинала выспрашивать, почему и по какому праву. А сейчас как раз все нормально.

— Ваша характеристика фильмов «Рок», «Асса», «Игла»?
— «Рок» — он какой-то немножко сентиментальный, слюнявый: Гребенщиков с детишками и прочее. «Асса» тоже создана человеком не нашего поколения. «Игла» мне нравится больше. Почему? Наглый фильм.

— Вам когда-нибудь надоедает музыка?
— Бывает, не могу же я играть 24 часа в сутки.

— А как отводите душу?
— Мне живопись нравится, но мало времени.

— Ваше отношение к славе?
— Палка о двух концах. Я, с одной стороны, рад, что мои песни нравятся. Но, с другой стороны, не рад, когда меня воспринимают как учителя жизни.

Из интервью Анне Гончаровой для газеты «Молодой ленинец», Волгоград, апрель 1989 года

— После концерта памяти Александра Башлачева, в котором не участвовала группа «Аквариум», в адрес Гребенщикова было сказано: «Боб, ты предатель». Как вы к этому относитесь?
— Я не хочу браться кого-либо судить. Если человек делает так, как я бы не сделал, все равно я не могу сказать, что он не прав, предатель. Каждый сам творит свою биографию.

— А почему вы участвовали в этом концерте, кем был для вас Башлачев?
— Приятелем. Мы очень хорошо относились друг к другу, но не были особенно близкими друзьями.

— В последнее время в aдpec Константина Кинчева все чаще раздается, что акцент в его песнях смещается со слова «мы» на слово «я»…
— Я хорошо знаю Костю: он не болен «звездной болезнью», у него другие причины. К тому же, когда речь идет о песнях, я как раз сторонник слова «я». Оно честнее.

— Года полтора назад свой отказ от поездок за рубеж вы объяснили тем, что песни ваши в первую очередь смысловые, иностранцы не поймут. Недавно вы вернулись из Франции...
— Сейчас на Западе очень сильна мода на Россию: на советскую символику и все остальное. Но отношение ко всему этому очень несерьезное, как к матрешкам: мол, смотрите, русские на гитарах играют, почти так же, как мы. И масса групп, используя возможность, бросилась просто очертя голову за границу, сознательно идя на то, что их там будут принимать на самых плохих условиях — как финансовых, так и концертных. Мне меньше всего хотелось выглядеть такой «матрешкой». Ведь дело тут уже не столько в деньгах, сколько в престиже страны. Если так хочется за рубеж, то лучше уж ехать туристом. Что касается нас, мы все-таки совершили попытку сделать иначе. Во-первых, сначала выпустили во Франции пластинку. Во-вторых, это было не просто мероприятие типа «концерт из России», а очень известный в Европе фестиваль рок-музыки. Поэтому я решил поехать и посмотреть, насколько можно установить коммуникацию. Не могу сказать, что это было очень удачно, потому что от нас скорее ждали какой-то русской экзотики, а увидели собственно рок-музыку.— Как вы думаете, молодым талантам нужно помогать или, как говорится, талант сам пробьет себе дорогу?
— Для настоящего музыканта обстоятельства внешней жизни не имеют почти никакого значения. Ему для того, чтобы что-то делать, нужен инструмент и больше ничего. Я знаю массу людей, которые говорят: вот если бы у нac была аппаратура… У нашей группы аппаратуры нет вообще, кроме инструментов. Однако мы продолжаем что-то делать, а те сидят и ждут, пока у них аппаратура появится.

— Вы противоречивый человек?
— Нет, я совершенно монолитный.

Из интервью Юрию Николаеву для программы «Утренняя почта», 19 ноября 1989 года

— Ты собираешь многотысячные стадионы, это, конечно же, показатель популярности. Скажи, для тебя важно, сколько людей в зале?
— Очень. Очень важно. То есть я боюсь, у меня просто страх такой, я боюсь пустых мест в зале. Когда мне предлагают какие-то концерты, я всегда стараюсь, чтобы их было меньше, внимательно расспрашиваю, как покупают билеты, идут на концерт или не идут.

— А бывает так, что сидящие зрители в зале тебя раздражают?
— Бывает. Человек залезает на сцену, начинает меня обнимать, кулаками махать. Это неприятно и мешает. Я понимаю, что это у человека такие чувства, я не злюсь, но все равно это мешает, конечно.

— Вот сейчас ты бы мог сказать, что да, я независим в своем творчестве?
— Я всегда мог это сказать.

— У тебя образ молчаливого человека, который говорит только песнями. Это придуманный образ или выражение индивидуальности?
— Я вообще молчаливый, стараюсь не говорить, когда можно не говорить. Никакого образа я не создавал, просто я такой.

Из интервью Леониду Чебанюку для газеты «Северный комсомолец», Архангельск, июнь 1990 года

— Почему вы так не любите вопросов о личной жизни?
— Каждый человек, если он не извращенец, этого не любит. Когда у меня не будет возможности петь, я начну зарабатывать рассказами о себе и близких.

— Как Вы относитесь к Богу?
— Как к Богу и отношусь. Это не кумир и не повальный целитель. Это Бог, и к нему неуместно применять обычные наши эмоции.

— Виктор, вы бы хотели родиться и жить в Архангельске?
— Ну, нет! И не потому, что мне не нравится Архангельск. Я и города-то толком не видел. Просто если уж я родился в каком-то другом месте, то почему, какой смысл хотеть иного.

— Почему? Такой милый город — сиренька вот зацвела к концу июня, тротуары деревянные, река красивая...
— Ради бога. Я этого не видел, но это вряд ли что-либо изменило бы. Зачем это?

— А почему вы не посмотрели город? Он, на мой взгляд, яркая индивидуальность. Не было возможности?
— Ну, наверное, не было желания. За последний месяц это уже не помню какой по счету гастрольный город. Сил не хватит разглядеть каждую индивидуальность. Особенно, если это носит не развлекательный, а познавательный характер и связанно с каким-то душевным расходом.— Вы боитесь смерти?
— Ну… Вы почему-то задаете вопросы, которые меньше всего меня волнуют.

— Поговорил с вами, и родным повеяло. У меня брат такой же немногословный, и любимое слово у него тоже «нормально». Правда его сильно утомляет общение со мной. Надеюсь, вы не слишком устали?
— Да нет, все нормально.

— Большое спасибо за разговор.
— Пожалуйста. Буду рад, если ваши читатели узнают обо мне что-нибудь новенькое.

Из интервью газете «Пограничник», Архангельск, июнь 1990 года

— Виктор, какая у вас группа крови?
— Честное слово, не помню (смеется). Вот приеду домой — обязательно пойду к врачу. Здесь тоже необходима полная ясность.

— В последнее время политическая ситуация в стране заметно изменилась. Те ли это перемены, которых вы ждали?
— Вопрос конечно, интересный… В те годы, когда писал песню «Хочу перемен», нужно было хоть что-то и как-то менять. Ничто же вокруг не происходило — полная тишина. Гробовое молчание. Тогда любое изменение в этом царстве тишины было во благо. Я подразумевал под переменами освобождение сознания от всяческих догм, от стереотипа маленького, никчемного, равнодушного человека, постоянно посматривающего «наверх». Перемен в сознании я ждал, а не конкретных там законов, указов, пленумов.

— А что легче — уголь кидать или песни сочинять? Исходя, так сказать, из личного опыта.
— Кто его знает, что проще? Но, видимо, если бы мне тяжко давалось сочинительство, бросил бы это дело. Хотя устаешь не меньше, уверяю вас.

— Отсутствие музыкально образования — достоинство или недостаток композитора?
— Ни то ни другое. Желанию писать, сочинять нигде не учат. Зрителю, который приходит ко мне на концерт, поверьте, все равно, есть ли у меня за плечами консерватория, или я сам учился играть на гитаре. Залу интересны мои песни, а не мой диплом.

— Виктор, заканчивая нашу беседу, давайте помечтаем. Скажем, вы получили официальное предложение стать солистом ансамбля песни и пляски имени Александрова. Примете это предложение?
— Действительно, мечта. Вот все брошу и… Конечно, ни в какие ансамбли солистом, дирижером — кем угодно — не пойду. У каждого настоящего музыканта свой путь, своя тема, свое видение мира. «Кино» определилось со своей дорогой уже достаточно давно. И пока крутых поворотов не намечается…
Беседу вел старший лейтенант О. Кутуев