Саундтрек к «Чапаеву», или Как сталинский лауреат бил по психике здорового советского слушателя

В мае 2025 года Новочеркасску исполнится 220 лет. Вместе с банком «Центр-инвест» мы делаем подарок городу-имениннику: рассказываем истории 20 его уроженцев и жителей, которые прославили столицу донского казачества. Этот проект станет финалом трилогии, в которую также вошли «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога». 

Герой выпуска — композитор Гавриил Попов.

Покупка нот как повод для драки

Звезда русского авангарда, автор музыки к первому советскому кинохиту — «Чапаеву» братьев Васильевых, а также к фильмам Эйзенштейна, Птушко, Козинцева. Близкий друг и соратник композитора Дмитрия Шостаковича. Но все это будет потом. А пока он просто маленький любознательный мальчик Гаврик, или Габриэль, как зовут его домашние.

Гаврик растет в музыкальном городе. В Новочеркасске концертируют два оркестра: войсковой казачий и цивильный, собранный чехом Карлом Вагнером (его коллектив, как пишут в газетах, звучит лучше).
В войсковой музыкальной школе и музыкально-драматических классах учат игре на инструментах и вокалу. В доме Дворянского собрания, в городском клубе и других публичных местах выступают местные и приезжие звезды. Так, например, в 1879 году Новочеркасск попал в список концертного турне по России самой Дарьи Леоновой — pur diamant russe, «чистого русского бриллианта», как называли ее в Париже. Аккомпанировал оперной диве на тех гастролях композитор Модест Мусоргский. Новочеркассцы еще долго вспоминали дивное контральто Леоновой.

Из окон жилых домов рвутся на улицу звуки арий на итальянском и цыганские романсы. Все, кто может себе позволить (цена вопроса от 20 до 170 рублей), приобретают граммофоны или недавно изобретенные патефоны.
Льется музыка и из окон Поповых. Отец Гаврика, Николай Дмитриевич, небогатый дворянин, преподаватель словесности в гимназии, хорошо играл на скрипке и пел, даже организовал на работе хор из коллег.
«Любовь к музыке была привита мне с раннего детства, — расскажет позже наш герой в автобиографии. — С 6 лет, занимаясь по фортепиано под руководством матери, я начал аккомпанировать отцу». Мальчик учится также иностранным языкам, знакомится с изобразительным искусством и точными науками.В 1914-м, когда Гаврику исполняется 10 лет (а Российская империя начинает свой путь в тартарары, но этого еще никто не знает), Поповы переезжают в соседний Ростов. Город кипучий, богатый, амбициозный; здесь как будто больше возможностей для благополучной жизни, да и для юного музыканта открыто много дверей.
В 13 лет он поступает в Донскую консерваторию и обучается одновременно по двум классам: фортепьяно и композиции. Кроме этого как вольнослушатель занимается в Ростовском университете на физико-математическом факультете, на инженерно-архитектурном факультете Донского политеха, берет уроки в рисовальной школе.

Но все-таки главное — музыка, она буквально будоражит юношу! Вот как 15-летний Гавриил рассказывает в дневнике о заурядном, кажется, событии: «После чая я пошел с папой в город покупать ноты. Я купил Мазурки Шопена и Сонату Грига. Невозможно описать того радостного ощущения, которое я переживал, когда нес ноты домой. Я готов был петь, кричать, драться, сердиться на улице — столько во мне было тогда энергии!»

Жизнь даже и в Ростове становится все труднее. К общим невзгодам добавляются личные трагедии. В 1919-м умирает от тифа мама Любовь Федоровна, через пару лет по ложному доносу арестовывают отца. Слава богу, что их сын уже научен быть самостоятельным: он подрабатывает аккомпаниатором в местной опере; в поисках лишней копейки устраивается чертежником в железнодорожные мастерские…

В 1922 году 18-летний Гавриил в одиночку переезжает в Петроград — тогда (и всегда) культурную столицу страны.

Гудки, канонада и другие признаки русского авангарда

Попов — один из главных русских композиторов-авангардистов XX века. А что такое авангард в искусстве? Отказ от классических канонов и традиций, эксперименты с новыми формами и образами. Это балет «Весна священная» Игоря Стравинского — беспощадный опус с резкими, повторяющимися взрывами аккордов. Форменное издевательство — так он был воспринят современниками. На премьере балета в парижском театре в 1913 году публика свистела и улюлюкала, дошло даже до побоища.

Это Скифская сюита Сергея Прокофьева — «сверхмузыка будущего, от которой становится страшно». Перед первым ее исполнением в 1916-м дирижер Мариинки Александр Зилоти бегал по залу и радостно восклицал: «По морде! По морде!» — имея в виду воздействие сюиты на публику.Наконец, русский авангард — это Симфония гудков Арсения Авраамова, когда в качестве музыкальных инструментов были использованы фабрики, пароходы, аэропланы и артиллерия. Оркестром стал целый город!
Авраамов (урожденный Краснокутский) происходил из семьи донского казачьего полковника. Окончил Новочеркасский кадетский корпус.
Первое исполнение его невообразимой симфонии состоялось в Баку — в честь 5-летия Октябрьской революции. Главным инструментом была «Магистраль» — длинная стальная труба, на которой крепились полсотни паровозных гудков. По трубе подавался пар, каждый гудок был настроен на свой тон. Другими «инструментами» стали гудки фабрик, заводов, кораблей и паровозов в депо. В небе рокотали моторы самолетов, две артиллерийские батареи палили, исполняя партию больших барабанов, пулеметы били за барабаны малые.
Реварсавр (так он себя называл — Революционный Арсений Авраамов) управлял оркестром с вышки, вместо дирижерской палочки — цветные флаги.
Основой Симфонии гудков являлись «Интернационал», «Марсельеза» и другие главные мелодии того времени; слушателями, хотели они того или нет, были все жители Баку.

Через год Авраамов исполнил свое произведение в Москве. На этот раз все прошло скромнее: «Нам дали всего 27 пушечных выстрелов! — возмущался композитор. — Это на большой-то барабан! А пулеметов совсем не было, только ружейные залпы». И все же грех жаловаться: над Красной площадью одновременно с фабриками гудели два десятка аэропланов…

Музыкальные близнецы

Гавриил был менее радикален, чем его земляк Реварсавр (который в письме к наркому просвещения Луначарскому призывал сжечь все рояли — как символ реакционной музыки). Попов шагнул в авангардизм, будучи одаренным музыкантом с классической школой. Более того, по словам профессора Ленинградской консерватории Владимира Щербачева, ему удалось в итоге воплотить в музыке то, о чем мечтал композитор Глинка, — соединить «узами законного брака» русскую народную песню с европейской полифонией.

И все же новое революционное искусство захватывает и нашего героя. Ему близки идеи авангарда: «Ничего старого — ни форм, ни жизни», «сделаем искусство творческим, а не репродуктивным».
Да и как тут не стать авангардистом, когда буквально каждый новый знакомый тоже из них.
«Сейчас с трудом представляют себе атмосферу того времени, — напишет позже философ Николай Бердяев. — Но тогда было опьянение творческим подъемом, новизна, напряженность, борьба, вызов. В эти годы России было послано много даров. Появились новые души, были открыты новые источники творческой жизни, видели новые зори, соединяли чувство заката и гибели с надеждой на преображение жизни. Но все происходило в довольно замкнутом кругу».

Гавриил и в Ленинграде успевает учиться сразу в нескольких вузах: кроме консерватории еще и на архитектурном факультете Политеха и литфаке Института истории искусств. Подрабатывает пианистом-импровизатором.
Жизнь в городе на Неве подарит Попову знакомство с театральным режиссером Всеволодом Мейерхольдом: молодой композитор напишет музыку к его спектаклю по пьесе Юрия Олеши «Список благодеяний».
После этого руководство Малого оперного театра предложило Мейерхольду и Попову создать спектакль, над которым режиссер и композитор изначально работали бы вместе. Спектакля в итоге не случилось, но на этот проект драматургом был приглашен Алексей Толстой, с которым Попов дружески сблизился. Позже именно Толстой посоветует музыканту переехать в город Пушкин под Ленинградом: мол, работоспособность там повышается на сто процентов...

Тесно общался Гавриил и с другим ленинградским писателем, Даниилом Хармсом. Есть версия, что Хармс и его товарищи по ОБЭРИУ («Объединению реального искусства») хотели вместе с Поповым, композитором ярким и смелым, ставить свою эпатажную пьесу «Елизавета Бам».Но главная, судьбоносная встреча случилась в стенах Петроградской консерватории. Однажды столкнувшись в аудитории, они дружили потом долгие годы. Влияли друг на друга, поддерживали, конкурировали. Митя и Гаврик. Шостакович и Попов.

В их судьбах до удивительного много совпадений (как будто знакомишься не с биографиями двух признанных мэтров, а читаешь авантюрный роман какого-нибудь Диккенса о музыкальных близнецах). Оба поступили в консерваторию в 13 лет и учились сразу на двух отделениях. Оба несколько лет работали в театре Мейерхольда, писали музыку к главным советским фильмам своего времени. До войны жили в Ленинграде, терпели тяготы блокады; после нескольких лет эвакуации переехали в Москву, в один и тот же дом на Кутузовском проспекте. Оба получали от власти по чувствительным рукам за вольности в музыке (впрочем, не только они). И даже срок двум гениям был отмерен почти один и тот же: Попов ушел из жизни в 67 лет, Шостакович — в 68…

А вот работоспособность их отличалась. К тому времени, как Попов закончил свою Первую симфонию, Шостакович успел написать уже три симфонии, две оперы и два балета. Гавриил работал более неспешно, стремясь к максимально тщательной отделке своих сочинений. Шостаковичу по-белому завидовал. Однажды вклеил в дневник вырезку из газеты об успехах друга — «как свидетельство, как напоминание о невероятном темпе работы Мити. Если бы мне достичь хотя бы половины его темпа!»
О феноменальной скорости и такой же памяти Шостаковича ходили легенды. Однажды, будучи в гостях у дирижера Малько, Дмитрий Дмитриевич заключил с хозяином пари, что сможет всего за час оркестровать по памяти модный тогда фокстрот «Таити-трот». Оркестровать — то есть записать партитуру для целого оркестра. Уложился в 45 минут.И все же, когда в 1926 году Ленинград посетил известный французский композитор Дариюс Мийо и попросил музыковеда Бориса Асафьева познакомить его с самым заметным молодым автором, последний познакомил его с Поповым.

Представили молодого автора и другому знаменитому визитеру, тогда еще эмигранту, Сергею Прокофьеву. К тому времени у Попова уже был готов Септет, или Камерная симфония — произведение для семи инструментов.
Прокофьев приятно поразился, что, оказывается, в Стране Советов кроме революционных маршей есть новая хорошая музыка. В автобиографии он особо отметил Сонату Шостаковича и Септет Попова.
Правда по горячим следам записал в дневнике язвительно-иронично: «Когда Дешевова (ленинградского композитора. — Авт.) наконец деликатно удалили от рояля, его место занял Попов со своим октетом или нонетом, написанным для довольно странного состава карандашом и притом довольно неясно. Я, вероятно, воспринял бы гораздо больше, если бы в моем мозгу уже не шевелились какие-то тяжелые волны от всей прослушанной за сегодняшний день музыки. Попов для развлечения публики ввел довольно легкомысленную темку, которая, однако, меня раздражала, ибо мне казалось, что он в погоне за контрастом переборщил».
На самом же деле Септет так понравился Прокофьеву, что по возвращении в Европу он сразу организовал его исполнение во Франции и Германии.

Симфония, опасная для здоровья

Свою Первую симфонию Гавриил писал больше шести лет. Премьеру хотел устроить на Всесоюзном конкурсе в честь 15-летия революции, но не успел полностью оркестровать произведение. Поэтому представил симфонию (конкурс проходил в Большом театре) в фортепьянном варианте. Исполнил сам, блестяще. Зал рукоплескал, жюри присудило Попову высшую премию.
Коллеги отмечали яркую талантливость, богатство и глубину проработки музыкальных тем, содержательное новаторство. А в газетах на следующий день вышла заметка: «Высоко оценил мастерство композитора Нарком обороны товарищ К. Е. Ворошилов, объявив Г. Н. Попову благодарность в приказе и наградив ценным подарком».

Несколько следующих лет Гавриил Николаевич работает над оркестровкой симфонии. Живет в это время со второй женой (обе были пианистками) в Детском Селе. (Так с 1917-го по 1937-й называлось Царское Село, потом было переименовано в город Пушкин.)

Живут в Полуциркуле — полукруглом корпусе, примыкавшем к Екатерининскому дворцу. Рояль мужа занимает половину одной маленькой комнаты, в смежной стоит рояль жены. Стену между комнатами обили мягкой тканью — чтобы не мешать друг другу.
Друг Попова художник Эдуард Криммер так вспоминал это время: «Я довольно часто бывал у него, а иногда и оставался на несколько дней. Г. Н. был страстно увлечен работой над симфонией. Где бы он ни был, чем бы ни занимался, работа над симфонией продолжалась. Часто Г. Н. вместе с женой Ириной Николаевной в четыре руки исполняли на рояле вновь написанные отрывки симфонии. Бывало, не хватало четырех рук, и Г. Н. голосом импровизировал партию какой-нибудь группы инструментов, часто останавливался и пытался словами рассказать, объяснить то, что не могло донести исполнение на рояле».Симфония прозвучала в Ленинградской филармонии 22 марта 1935 года. Это было первое и последнее ее исполнение при жизни автора... «До большинства слушателей не дошло, — рассказывал Криммер. — По окончании симфонии — тяжелое молчание и несколько вялых хлопков… Г. Н. окружили музыканты. Где и как он провел этот вечер явного и незаслуженного провала, я не знаю.
Через день, рано утром, он пришел ко мне в мастерскую в страшном расстройстве. Первыми его словами были: «Эдуард, мою симфонию запретили к исполнению!» Целый день он был у меня, бушевал и горевал. При его необузданном темпераменте пережить такое горе было не просто».

Репертуарный комитет запретил симфонию с формулировкой: «Недопустимо исполнение произведения как отражающего идеологию враждебных классов». Отмечалось также, что «вакханальное звучание оркестра болезненно воздействует на психику здорового советского слушателя». В «Красной звезде» вышла разгромная статья «С чужого голоса. О симфонии Г. Попова». Музыку рецензент называл истерическим хаосом, ее автора — наглым сторонником формализма.
То есть симфония Попова получила высшую премию на всесоюзном конкурсе, и она же через три года была признана идеологически враждебной и даже опасной для здоровья (и это был первый случай запрещения крупного музыкального произведения). Как такое возможно? Очень просто: поменялась повестка дня, теперь всё, что не могли легко напеть советские свинарка и пастух, признавалось не музыкой, а сумбуром.

В январе 1936-го доходит очередь до Шостаковича. Его оперу «Леди Макбет Мценского уезда» посещает высшее руководство страны, включая товарищей Сталина, Молотова, Микояна. Слушали, но не услышали: «Музыка, умышленно сделанная «шиворот-навыворот», ничего общего с простой, общедоступной музыкальной речью», — таков был убийственный вердикт в «Правде» — главной газете страны.
Снова вспоминают Попова с его старыми «прегрешениями». К этому времени задним числом запрещен и Септет.

Страшное и темное время. Трудовые коллективы по всей стране зачитываются вслух этими газетными приговорами. Попов и Шостакович не были на тех собраниях, но знали: тысячи незнакомых людей, единогласно голосуя, признают их чуждыми элементами. По сути, делают отверженными.Справедливости ради, в защиту Попова открыто выступали авторитетные коллеги: композиторы Сергей Прокофьев, Виссарион Шебалин, Юрий Шапорин. Самому Гавриилу Николаевичу Прокофьев написал ободряюще: «Вы спрашиваете мое мнение о Вашей симфонии. Вы знаете, что я рекомендовал ее в Париже для исполнения, а это одно уже говорит о том, что Ваша симфония очень меня интересует и, по моему мнению, должна была также заинтересовать Париж».

Но даже и спустя довольно продолжительное время этот внутренний перелом у Попова не сросся. Из дневника жены композитора Шапорина, ноябрь 1937 года: «Встретила Попова: «Знаете, я стал трусом, я трус, я всего боюсь, я даже Ваше письмо сжег».

Ведь были и реальные приговоры. Авангардист Александр Мосолов был товарищем Попова по Ассоциации современной музыки. Членов АСМ называли «композиторами-попутчиками», то есть лояльными советскому строю, но не до конца причастными.
С 1932-го Мосолов попал в полную изоляцию, музыку его перестали исполнять. В 37-м композитора репрессировали и отправили в лагеря на восемь лет. Отсидел два, но вышел совсем другим человеком — тенью человека. На редкие телефонные звонки друзей отвечал так: «С вами говорит покойный Мосолов». Авангардную музыку больше никогда не писал.

...Неизвестно, какие кары земные могли обрушиться на Гавриила, но, на счастье, авангардиста спас каваллерист. За три месяца до злополучной симфонической премьеры на экраны вышел фильм «Чапаев» с музыкой Г. Н. Попова.

«Мы идем смотреть Чапаева!»

Еще в студенчестве Гаврик и Митя подрабатывали в выстуженных ленинградских кинотеатрах тапёрами: озвучивали игрой на пианино немые фильмы.
Киномузыкой Попов занялся по совету своего консерваторского наставника, безмерно уважаемого им профессора Владимира Щербачева. Правда, считал это «прикладной деятельностью», но, как сам утверждал, всегда писал честно, без халтуры.
Дебют состоялся в одной из первых звуковых кинолент — «Комсомол — шеф электрификации» режиссера Эсфири Шуб. Эта музыка восхитила Сергея Эйзенштейна: «Поздравляю великолепной звуко-зрительной творческой победой в фильме «К. Ш. Э.», — отбил он телеграмму Попову.
Потом было еще несколько фильмов, где звучала музыка Гавриила: «Моя Родина», «Москва строит метро». А потом был «Чапаев»...К работе над лентой братья Васильевы (на самом деле Георгий и Сергей только однофамильцы, «братья» — творческий псевдоним) приступили весной 1933 года. Они были начинающими режиссерами, до того сняли два докфильма, один из них о разведении кроликов. Зверушку играл актер, который говорил: «Товарищи, я кролик, я могу снять свою шкуру». Натурально снимал и потом рассказывал, какой он полезный. И вот им дали «Чапаева»: картина планировалась немая и, честно сказать, проходная.

Но так сошлись звезды (директор картины «продавил» звук, Чапаевым практически случайно стал актер Борис Бабочкин, утвержденный на роль Петьки, и тому подобное), что фильм выстрелил, да еще как!
«В начале 1930-х кино было агитпропом, — рассказывал в интервью киновед Александр Шпагин. — Поэтому люди предпочитали сидеть дома, гулять в парках, но только не ходить в кинотеатры. Массовому зрителю хотелось нормального, человечного кино. Таким фильмом и стал «Чапаев», картина внятная и зрелищная. С живым, а не плакатным героем. И именно после «Чапаева» такие персонажи в нашем кино стали популярны и востребованы».
Только за первый год картину посмотрели 30 миллионов зрителей, то есть каждый пятый советский человек. Осталась кинохроника тех лет: люди целыми колхозами, школами, заводами шествуют под транспарантами «Мы идем смотреть «Чапаева»!».

Но первым фильм посмотрел «главный зритель страны» — Иосиф Сталин. Об этом есть воспоминания руководителя советской киноотрасли Бориса Шумяцкого. Сначала все были напуганы — уж слишком сурово отец народов глядел на экран.
Когда фильм кончился, Сталин молча и долго раскуривал трубку. Долго настолько, что один из братьев Васильевых не выдержал напряжения и упал в обморок.
Но то была не антипатия или раздражение — Сталин смаковал послевкусие от увиденного шедевра.
По подсчетам киночиновника Шумяцкого, к весне 1936 года генсек пересмотрел «Чапаева» 38 раз! (Потом Шумяцкого приговорили и расстреляли, а его преемники не оставили статистики на этот счет.)
Сталин даже придумал первую, как сказали бы сейчас, киновселенную: сделать по фильму о таком герое для каждой из республик. Но был снят только «Щорс» для УССР, он не произвел того же вау-эффекта, и вселенная схлопнулась.

Попов по праву считается соавтором братьев Васильевых. «То ли музыка Г. Попова несет на своих крыльях изображение, то ли развевающаяся бурка Чапая несет на себе музыку атаки — их не разделить», — отмечали в конце 1960-х авторы многотомной «Истории советского кино».
За эту работу композитор получил от наркома обороны золотые именные часы и, как выяснится позже, охранную грамоту.Всего в фильмографии Гавриила Николаевича 33 картины. Две тройки, счастливое число, чего не скажешь о судьбе некоторых фильмов с его музыкой.
На десятки лет был положен на полку «Строгий юноша» Абрама Роома, в нем усмотрели «чрезвычайный эстетизм». Так и не дали доснять Эйзенштейну «Бежин луг» («по причине формализма и усложненности киноязыка»).
И все же Попову посчастливилось плодотворно поработать с выдающимися режиссерами своего времени: Юлией Солнцевой, Фридрихом Эрмлером, Григорием Козинцевым. А «Сказкой о царе Салтане» Александра Птушко, как и «Чапаевым», засматривалось не одно поколение.

«Иначе и не могло быть»

«Зима 1941-42 года, проведенная в блокированном Ленинграде, оставила неизгладимый след в моем сознании, — рассказывал композитор, — и впечатав в мою душу страшные образы современной войны, уже тогда заложила основы творческого замысла симфонии «Родина». Это его Вторая симфония.

Вместе с женой Гавриил Николаевич эвакуировался в Пермь. Был истощен, едва держался на ногах, но переживал не о себе, а о судьбе роялей, оставленных в Полуциркуле. «Знаете, — сказал он как-то своему знакомому, писателю Константину Федину, — если будете в Пушкине, поглядите, что осталось от моего жилья. Говорят, немцы утащили оба моих рояля к себе в блиндажи, на позиции. Может быть, найдутся какие следы?»В «Рассказе о дворце» Федин так описал увиденное: «Разгромленный Полуциркуль, как согнутая рука скелета, все еще обнимал Парадный двор. Солнце освещало снеговые сугробы на месте былых комнат и коридоров. Вот — груды камня и кровельного железа, обнаженные от снега вольным ветром, провалившиеся в коробку здания. Здесь я слушал музыку, глядя через окно на застывшие светотени дворцового фасада, отсюда отправлялись мы в наши блуждания по аллеям парков — я и мой сосед, композитор».

Оправившись от болезней, Попов по вызову Центральной киностудии отправляется в Алма-Ату, где почти весь 1943 год работает над музыкой к фильму «Она защищает Родину». В 1946-м эта картина режиссера Эрмлера получит Сталинскую премию II степени. Такой же награды удостоят Попова за симфонию «Родина».

Но снова кнут и пряник (ох уж эти идеологические «качели»!): в январе 1948 года видных советских композиторов приглашают в Кремль, в кабинет Жданова, на совещание, посвященное «музыкальным проблемам». Попов наряду с Прокофьевым, Шостаковичем, Хачатуряном и другими обвинен в «формализме», музыка их названа ни много ни мало антинародной.

…Он продолжит писать и после второго распятия. Создаст еще несколько симфоний, первую часть оперы «Александр Невский», множество инструментальных концертов, камерные сочинения и хоры, продолжит работать для кино и театра. Всего композитор оставил нам не меньше полутора сотен сочинений.

«Плотный, коренастый, темно-рыжий, — так описывает Попова пасынок его друга, художника Криммера, Виктор Царицын, — с энергичным запоминающимся лицом и короткими, совершенно не музыкальными пальцами».
В обычной жизни человек нестандартный и противоречивый: по воспоминаниям Царицына, в нем уживались расточительность (нанимал на целый день такси) и странная бережливость (в гости приходил без презентов), авангардизм характера и внешняя старомодность, житейская робость и творческая смелость.Гавриил Попов ушел из жизни в 1972 году. Но спустя десятилетия его имя вернулось в концертные залы. В 2021-м состоялась премьера Первой симфонии на родине композитора: в Ростовской филармонии ее исполнил академический оркестр под управлением Валентина Урюпина.

...Самое страшное для Автора — забвение. Чиновники от искусства сделали для этого все возможное. Но Попов знал: «Скажут — непонятно! Сегодня, да, — непонятно. А завтра — так ясно и необходимо, что скажут, иначе и не могло быть».

Партнер проекта «Гражданин Новочеркасска» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 2 млн человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
В 2021-2023 годах «Нация» и «Центр-инвест» создали проекты «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога».