30 сентября отмечается Международный день переводчика. Накануне праздника поговорили с человеком, которого вы точно узнаете по голосу. Андрей Гаврилов — журналист, основатель музыкального лейбла SoLyd Records и радиоведущий («Серебряного дождя»). А еще он перевел и озвучил больше двух тысяч фильмов: от «Коммандо» и «Криминального чтива» до последнего «Безумного Макса».
— Давайте сразу оговоримся: синхронный перевод — это совершенно другая профессия. Серьезные люди на переговорах не могут спутать «крылатую ракету» с «неуправляемым снарядом»: от этого война может начаться. А я могу, и никакой смертельной опасности моя ошибка за собой не повлечет. Хотя, желательно, конечно, чтобы ошибок не было. Давайте говорить просто — перевод фильмов.
Началось все действительно случайно, и начала было, можно сказать, два. Первый в жизни эксперимент произошел в «Экране» в начале 1970-х. Был в Москве такой киноклуб, который имел право (я даже не знаю, почему) показывать зарубежные фильмы. Их либо давали различные посольства (французское, как правило), либо показывали в рамках таких мероприятий, как «Неделя английского кино в Москве». И вот пришел фильм с «японской недели», с английскими субтитрами, а переводчик опоздал. И меня, поскольку я знал английский, попросили начать вместо него, пока он едет. Я совершенно опозорился, процентов на девяносто перевел неправильно.
Позже я попал на один из московских международных кинофестивалей, в дирекцию короткометражных и документальных фильмов. Договорился, и меня пускали на просмотры как человека, который, возможно, когда-нибудь будет переводить. Вот меня однажды и пихнули в бок, когда вдруг в середине какого-то французского фильма переводчик вскочил и убежал — потому что в соседнем зале началось нечто, что он очень хотел посмотреть. Деваться было некуда, пришлось продолжить начатое им дело.
— Какая у вас была школа английского и французского? Где и как вы учили языки, живя за Железным занавесом? Это все МГИМО?
— Английский мне дала школа. Московская школа №4 с английским уклоном. Говорят, она очень испортилась. Не знаю, я там практически не был после окончания. В мое время очень хорошая была, и преподаватели замечательные. Достаточно сказать, что у нас были отдельные уроки английской литературы, и вела их автор единственного, по-моему, школьного учебника по этому предмету. Мы читали все: от Шекспира до современников. Ну, и поскольку это была спецшкола, язык нам преподавали со 2-го по 10-й класс. За 9 лет все-таки можно выучить язык, я считаю. Так что в МГИМО я английский не учил, только сдавал: приходил два раза в год на сессию. А вот французский — да, его я выучил в институте.
— Для вас есть разница, переводите вы американский фильм или французский?
— Да, есть. Англоязычного кино намного больше, поэтому я в курсе сленга и языковых новообразований. Французские фильмы переводить приходится реже. Если там появляется какой-то самый современный молодежный сленг, это уже представляет трудность.
— Как и где вы переводили в 80-е? Дома? Что для этого было нужно: два видеомагнитофона, постоянный канал для получения фильмов с Запада? Что-то еще?
— Все не так. У меня не то, что двух, у меня и одного видеомагнитофона не было, дорогая игрушка по тем временам. Он у меня появился много позже, абсолютно немодный уже на тот момент Akai. Но мне его отдали по дешевке, что меня вполне и устроило.
Дома я не переводил по самым разным причинам. Самая главная: там было невозможно сделать нормальную акустику, чтобы не было слышно соседей и собачьего лая за окном. Мы жили в пятиэтажке, а там слышимость такая: когда на пятом этаже кто-то чихал, на первом отвечали: «Будь здоров!». И у меня не было никаких каналов получения фильмов. Фильмы всегда получали те люди, которые заказывали перевод и которые потом, судя по всему, дальше их как-то распространяли. Вот эти люди и создавали студии и условия для моей работы.
— КГБ, милиция знали вас, переводчиков, наперечет? Кого-то наказывали?
— Я не знаю ни одного случая, чтобы переводчика жестко наказали. Хотя слышал про ребят, которых выгнали с работы.
— За что?
— Не знаю. На всякий случай. Были процессы против распространителей видео, и нас вызывали на допросы. Но мы, переводчики, проходили как свидетели. Потому что, во-первых, непонятно, что нам вменить в вину: перевод фильма не противоречил никаким статьям уголовного кодекса, а 99% из нас никогда не занимались распространением этих фильмов. Во-вторых, как мне говорил товарищ следователь: «Ну, вы же все нигде не работаете! Одного тронешь — и все разбегутся, ищи вас потом». Это была неправда. Я знаю, что очень многие переводчики были устроены на официальных работах. И, конечно, была третья причина: если бы переводчики разбежались, то кто бы тогда переводил фильмы кэгэбэшникам? Откуда бы они брали того же «Крестного отца» или «Эммануэль»?
— Да нет, вы меня неправильно поняли. От кэгэбэшников заказов не было. Кассеты попадали к ним в силу их профессиональных обязанностей или личного интереса. Им же тоже хотелось что-то смотреть. А так чтобы «здрасьте, мы из КГБ, переведите-ка нам…» — это невозможная ситуация.
— Сколько вы получали за перевод одного фильма? Сколько платили за перевод фильма в 80-е и сколько сейчас?
— Я получал зарплату — 105 рублей в месяц. Перевод фильма на фестивале или в кинотеатре стоил 7 рублей 50 копеек минус налоги, на руки — 6,98. Я эту цифру запомнил навсегда.
Позже, когда появились видеокассеты, фильм стоил 25 рублей. Получается, если ты переводил всего 4 фильма в месяц, то полностью перекрывал зарплату, по крайней мере, в моем случае.
Сколько получают переводчики сейчас, не имею ни малейшего представления. Большая иллюзия считать, что есть какой-то профсоюз или гильдия переводчиков. Если брать мое поколение — у нас неплохие отношения, но мы все немножко одиночки.
— Есть перевод, который вы до сих пор вспоминаете, как страшный сон?
— Да. Меня позвали переводить в Госкино фильм Кена Рассела «Дикий Мессия». Перевод был чудовищно сложным. Я понятия не имел, что это за фильм, о чем там речь. Оказалось, там достаточно специфический текст о скульптуре, надо было знать определенную терминологию и эту эпоху (фильм — вольная биография французского скульптора Анри Годье, 1891–1915), и при этом мне ничего не было слышно, потому что наушники оказались сломаны. Как-то выплыл, но повторять этот эксперимент я бы не хотел.
— Часто приходилось переводить с первого раза, не зная, о чем кино?
— В прошлом, до появления видеопроката, когда мы начинали работать на так называемых закрытых просмотрах, переводить сходу приходилось в 90% случаев. Тогда была лента, а не кассета или диск, и заранее посмотреть кино было практически невозможно.
Сейчас я не перевожу кино, если не могу предварительно его посмотреть. Только дома для компании друзей. При переводе сходу ты всегда что-то теряешь. Иногда это бывает неважно, а иногда — очень важно. Так можно переводить «Рэмбо», потому что там все понятно заранее. Но нельзя, как я считаю, сходу переводить Вуди Аллена, потому что тогда теряешь много тонких шуток, которыми пронизаны все его фильмы.
— Сколько раз смотрите фильм перед тем, как начать записывать перевод?
— Это, конечно, зависит от фильма. Как правило, один, и если фильм сложный, то ты скорее не пересматриваешь его еще раз, а обкладываешься дополнительными справочными материалами. Если в фильме каждая третья фраза — цитата из Библии или из Диккенса, то хочешь-не хочешь, нужно поднимать тексты. Невозможно же все это помнить. И главное, понять, в какой момент герой просто говорит красивым языком, а в какой — начинает цитировать то, что англо- или франкоязычная публика сразу считает как цитату.
— Как вы переводите? Максимально близко к оригиналу, или считаете, что нужно адаптировать шутки, слэнг для русской аудитории?
— Я себя сейчас чувствую сороконожкой, которую спросили, как она ходит. Даже не хочу анализировать — чтобы не оказаться в положении этой сороконожки, которая замерла и больше не может ходить. Выработалась какая-то практика за все эти годы. Ну, попробуем сказать так: есть шутки, которые практически не переводимы. Например, Министерство глупых походок в «Монти Пайтон», то есть The Ministry of Silly Walks — это, конечно, пародия на Министерство городского хозяйства, The Ministry of City Works. И как бы ты ни пыжился в таких случаях, это почти всегда обречено на неудачу. Это же не просто текст книги, твой перевод должен еще и соответствовать тому, что происходит на экране.
— Часто возникали трудности перевода, потому что советский человек не знал того явления или предмета, о котором говорилось в фильме?
— Да, это довольно частые случаи, когда появляется какой-нибудь термин, которого не существует в русском языке. Или он существует в узкой прослойке профессионалов. Например, в фильме «Разоблачение» с Майклом Дугласом (1994 год) уже была виртуальная реальность, а у нас этот термин еще не разошелся широко. Приходилось как-то выкручиваться.
Когда в Союзе появился «Терминатор», он назывался «КибОрг-убийца». И была популярная хохма: первая серия — «КибОрг-убийца», вторая серия — «Профорг-убийца», третья — «Парторг-убийца». Просто слова «терминатор» никто бы не понял. Мне оно нравится, хлесткое такое. Но в русском языке теряется отсылка, которая есть в английском — к слову terminate, ликвидировать. Я уже много раз говорил, какой перевод был бы самым лучшим — «Убивец».
Самый яркий, наверное, пример — Die Hard, который перевели как «Крепкий орешек». Мне это название не нравится, но оно прижилось, значит, большинство зрителей оценили. Пример абсолютно чудовищной неправильности — это фильм Тарантино Death Proof, который у нас перевели как «Доказательство смерти», хотя в фильме вы никаких доказательств не найдете. Это же «Неубиваемая машина», и герой объясняет: «Она у меня death proof», то есть, чтобы с ней ни случилось, водителю ничего не грозит. Гигантская ошибка прокатной компании. Die Hard — примерно, как и эта машина. Это тот, кого нельзя убить, неубиваемый.
— Вспомните самую смешную историю, связанную с переводом.
— Есть история от одного известного переводчика. Он как-то работал в большом зале московского Дома кино — это был высший уровень. Рассказывает мне: «Я в самом начале фильма «убил» мужа главной героини, а потом выяснилось, что я просто не расслышал, и он всего лишь уехал в Лондон. Через 20 минут после «похорон» возвращается этот «покойник» из Лондона…» «Ну, и что же ты сделал?» — спрашиваю я. — «Лучше не спрашивай…» Так и не знаю до сих пор, как он выпутался.
— Фанаты подсчитали, что вы перевели больше 2000 фильмов. Какой перевод ваш любимый?
— Я не люблю свои переводы. По отзывам знакомых и друзей, знаю, что у меня вроде бы неплохо получились «Криминальное чтиво» и «Бульвар Сансет». Наверное, есть еще фильмы, которые получились не позорно. Но есть наверняка и те, которые кто-то перевел лучше, чем я. Я по возможности стараюсь свои переводы не смотреть.
— Есть такой фильм, называется «Немое кино», там всего четыре фразы, очень его люблю.
— Тогда, наверное, еще «Безумный Макс: дорога ярости»? Там ведь почти не говорят.
— Да много есть фильмов, где говорят мало. Но, кстати, последний «Безумный Макс», который нравится всем, у меня как у зрителя вызвал просто искреннее отвращение.
— Каковы вообще ваши личные пристрастия? Любите экшн или, может, напротив, высоколобое кино?
— Я люблю хорошее кино. Только не спрашивайте меня, что такое хорошее кино, ладно?
