Мария Хардикова — одна из самых неординарных уличных художников: ее картины — это не яркие граффити, они больше напоминают древние фрески, которые, кажется, старше самого города.
Недавно Мария с друзьями расписала огромный заброшенный вокзал в Заполярье, а вернувшись в родной Ростов, показала «Нации» все стены, преображенные ей в городе на Дону.
«Поток». Угол Чехова и Седова, спуск к Парамоновским складам
Встречаемся на ступеньках, ведущих к Парамоновским складам (памятник истории федерального значения, находится в заброшенном состоянии. — «Нация»). Мария в черном платье, сшитом своими руками, с надписью RainEssense. Это созвучное ренессансу слово и стиль словно бы смытых дождем фигур они придумали с художником Вячеславом Беловым, рисуя свои фрески в Питере иногда прямо под ливнем.
Ольга Майдельман, «Нация»: — Как вы решаете, где будете рисовать?
Мария Хардикова: — Это должна быть какая-то бесхозная стена, но со следами времени: замшелость, кирпичи древние. Максимально страшная — это то, что надо.
«Нация»: — Ничейная стена. Но это же сложно.
Мария: — Да, я каждый раз пытаюсь найти хозяина. Здесь мы договорились устно с главой Кировского района. Вообще идея насчет этой стены пришла в голову Александру Сушкову, координатору общественной группы «Поток», которая принимает участие в судьбе Парамонов. Благодаря их стараниям здешний родник занесен в водный реестр, и это означает, что закрыть доступ и обнести забором его нельзя.
«Нация»: — И какой они видят судьбу Парамоновских складов? Сделать из них арт-объект?
Мария: — Да хотя бы просто начать разговаривать! Наладить диалог с администрацией и собственниками, а то никто же не спрашивает, нравится нам то, что происходит с памятником архитектуры или нет… А в идеале да, мы хотели бы сделать здесь Парк-музей. И эту роспись задумали, чтобы привлечь внимание к месту. Тут же было ростовское городище, вот прям здесь — меотское поселение VI-I веков до н. э.. Мимоходом здесь проводили раскопки и находили древние артефакты, поэтому я их (показывает на амфоры) и нарисовала. Это все здесь под землей лежит.
«Нация»: — У вас нетипичный подход к уличному искусству, ведь обычно граффити прямо кричат: «Посмотри на нас!»
Мария: — Ну, у меня такой принцип, что изображение должно вписываться в окружающее пространство. Оно как бы само по себе на стене проявляется. Трещины и растения его дополняют.
«Нация»: — Много времени на эту работу ушло?
Мария: — Две недели. Быстро? А мне казалось, что целая жизнь прошла. Я тут просто жила. Ходила купаться на родник и краски размешивала на родниковой воде. (Озабоченно) я вот смотрю, краски выгорели за год. И кто-то добавил свое (каракули фиолетовым баллончиком) на мой самый любимый фрагмент — где скелеты древних рыб, трилобиты. Знаете, на этом столбе Саша придумал написать «возлюби ближнего своего, как самого себя». И этот столб испортили первым. Саша пришел злой, потом говорит: «Представляешь, как вот жизнь дает возможность за свои слова ответить».
«Нация»: — Да, попробуй его возлюби, этого ближнего.
Мимо с хохотом и грохотом бегут старшеклассники: «Сфотографируй меня на фоне! Да ты козел, как ты снимаешь! Щас секир-башка тебе будет».
Мария: — Мы в прошлом году пытались представить судьбу этой картины, я хотела сделать книгу отзывов, Саша сказал: «Нет, Маш. То, что станет происходить со стеной, и будет книгой отзывов». Ну, вот, смотрите. То место, где написано «жизнь — поток, построй свой корабль», граффитчики местные неожиданно закрасили и даже прислали мне, чтобы поучить манерам. «Здесь, мол, был рисунок наш, а ты его закрыла! У нас так не принято».
«Нация»: — А как принято в стрит-арте? Есть своя этика?
Мария: — Ну, конечно, никто не должен нарочно закрашивать чужую работу, если только это место не входит в систему более глобального замысла. Я им ответила: «Извините, я не со зла, я хотела как лучше».
«Нация»: — Что вообще для Ростова значат Парамоны, как вы считаете?
Мария: — Парамоны — это место, которое не просто подчеркивает аутентичность Ростова, оно может быть визитной карточкой города! Такого нет нигде. Источник с круглогодичной температурой 18 градусов внутри живописных развалин позапрошлого века! В Европе древние красивые руины — украшения многих парков. Не понимаю, почему у нас это не ценят. Я когда рассказываю о Парамонах людям из других городов, все говорят: «Да ладно! Правда? Я хочу попасть в это место!»
Спускаемся к роднику.
Мария: — А вот, смотрите, театрализованная экскурсия. Я с ними знакома.
Экскурсовод (молодой человек в рубашке и с бабочкой): — Здравствуйте, здравствуйте, да, экскурсия. «Нация»? Ага. Как это, не знаете о нас? Здрасьте! Самая лучшая театрализованная экскурсия в Ростове, и не знаете, ну вы даете! Вот наш худрук, сегодня он купец Николай Елпидифорович Парамонов (мужчина в образе, в белом костюме-тройке, приветливо улыбается издалека). Я только что играл дворника, но я уже в своем.
Мария (показывая на Парамоны): — Тут и менять особо ничего не надо, добавить зелени, сделать место для водоема пошире и в идеале накрыть здание конструкцией из стекла и железного каркаса. Совмещение современности и древности — это в европейской традиции.
Экскурсовод: — Стекло — тяжелое! А ты высчитывала, сколько денег на это надо?
Мария: — Да немного денег! Но понимаешь, задача у собственника построить то, что сразу начнет приносить доход. А наша идея может приносить доход, но косвенно — привлечением туристов.
Экскурсовод: — Да ты пойми, у нас сегодня ковид, завтра чума и в историю про долгие деньги никто не хочет ввязываться.
Мария: — Мне кажется, это чисто ростовская жизненная позиция. Вложиться только в прямой доход. А там хоть трава не расти.
Экскурсовод: — Ну, я отчасти этих людей понимаю. Каждый по-своему заработал свои миллионы, кому-то они легко достались, а кому-то не очень. И так просто с ними расставаться… Ну да, он там впишет свое имя в историю Ростова. Но кому-то этого маловато. Им хватает того, что они на Левый берег приезжают, и перед ними там все на колени падают. Понимаю их. Вбухаю я деньги, и чо? И еще специфика нашей ростовской публики такая — всегда найдутся люди, которые скажут: «Все не так, все плохо!» и вообще «надо было тут яблоневый сад разбить, а не фигню эту городить».
Мария: — Ростовчане очень эмоциональны. Особенно если сравнить с Петербургом, где я 15 лет жила. Или с Заполярьем, откуда я недавно вернулась. Разница менталитетов существует.
Фотограф Михаил Малышев: — Маш, буквально один кадр. Гениально.
Идем по улице Седова.
«Нация»: — А кстати, про Ростов и Питер — мне кажется, они прямо полярные. Интеллигентный, вежливый Петербург — и наглый, вспыльчивый Ростов. Как ты их совмещаешь?
Мария: — Я в Ростове наполняюсь — творческой энергией, солнцем. Люблю эту несуразную эклектику архитектурную. А в Петербург я приезжаю в последнее время выполнять коммерческие заказы. Там у меня упорядоченный стиль, деловой, а здесь наслаждение жизнью, радость, наверное, оттого что так много солнца.
«Нация»: — А пойдемте по теневой стороне? Что-то многовато сегодня витамина D.
Фотограф: — Я, между прочим, корнями из Питера. Но я легко отношусь к ростовской жаре этой чудесной. А ты?
«Нация»: — Ну, более-менее. У меня есть знакомый ростовчанин, который давно живет в Питере. Он говорит: «Мечтаю идти по Ростову, и чтобы пот стекал по вискам».
Мария: — Вот-вот! Чтобы выйти на улицу и увидеть, как асфальт плавится. По этому кайфу скучаешь в Питере. В Ростове стабильно: если лето — тебе хорошо и жарко, а в Питере погода меняется несколько раз в день.
«Нация»: — А давай на ты? Кстати, быстро петербуржцы переходят на ты? Ростовчане быстро.
Мария: — Да у ростовчан и перехода-то нету. Они сразу на ты идут.
Фотограф: — Это звучит обычно так: «Эй, ты!»
Мария: — К вопросу об отличиях: вообще-то люди в Питере — из разных городов, но все равно петербуржцу интересен собеседник, он внимательно слушает, с интересом, не перебивает. А ростовчанину нужно сразу свое «я» вставить (смеется). Они в любой рассказ добавляют себя.
Фотограф: — Ростовчане все превращают в диалог. Весьма бойкий.
«Нация»: — Маша, что ты не любишь в Ростове?
Мария: — Ну вот в прошлом году я очень не любила ростовское панибратство. Его было категорически много. Когда я рисовала на Парамонах, подходили чуть ли не вот так (обнимает за плечи). «А ты че, художница?» Потом я это приняла: ну что поделать, ростовчане такие — границ не знают.
«Нация»: — Возлюбила ближнего своего?
Мария: — Ну, кстати, да (смеется). Я же люблю Ростов и за открытость тоже. Приняла, перестала раздражаться. И, что интересно, этого сразу стало меньше!
«Нация»: — Как в Питере обстоят дела со стрит-артом?
Мария: — В Петербурге есть замечательный Музей стрит-арта. Единственный в России. Удивительнейшее место. Это действующий завод слоистых пластиков, часть музейной экспозиции находится на территории, которая работает, поэтому экскурсии водят по выходным. Очень атмосферное место. Расписано все: стены, потолки, трубы, огромные рисунки на фасаде, — так красиво. Там рисовали художники из разных стран. Все работы здорово вписаны в пространство. Я познакомилась с директором музея. Рассказала о нашей идее — сделать стрит-арт фестиваль в Ростове. Ей идея очень понравилась, она должна была приехать сюда перед пандемией, провести public talk для администрации и спонсоров — тех, кто считает, что фестиваль нужен художникам, а не горожанам.
«Нация»: — Расскажи нам, что это за фестиваль стрит-арта вы придумали?
Мария: — Фестиваль «Месторождение», мы уже год его пробиваем. У нас в центре: на Шаумяна, Социалистической, Тургеневской, — очень много некрасивых заборов, грязных стен, будок трансформаторных разной степени разрухи. Мы их все отметили для себя, предложили ростовским художникам сделать эскизы, связанные с неформальной историей Ростова.
«Нация»: — Как здорово! Очень интересный проект. И для туристов бонус.
Мария: — Конечно! Инна Федорова (ростовская художница, соавтор идеи фестиваля) подготовила очень достойную и внятную презентацию. Отнесла ее в администрацию. Мы записались на прием, пришли. Они на нас всю встречу смотрели с недоумением: «Чего вы хотите? Почему в центре?» Мы с Инной переглянулись: всё же есть в презентации. А они ее не смотрели даже! Мы стали объяснять в двух словах: мол, хотим гармонично вписать стрит-арт в исторический центр Ростова. И даже просим создать комиссию для отбора объектов и эскизов. Мы за свой труд отвечаем. А нам говорят: «Вот у нас есть забор вдоль вокзала, его и разрисуйте, если вы такие энтузиасты».
«Нация»: — В общем, с администрацией города контакта у художников нет, глухо?
Мария: — Им это не нужно, этот факт просто надо принять и двигаться дальше. Возможно, надо ходить и каждый объект отдельно согласовывать с жильцами. Но я все же надеюсь, что администрация наконец поймет, каким красивым может стать город.
«Великаны». Угол Ворошиловского и Седова
Обходим бизнес-центр «Пять морей» и спускаемся по его боковым ступенькам вниз, а когда ступени кончаются, по тропинке. Попадаем на небольшую площадку с панорамным видом на Дон.
«Нация»: — Как ты вообще эту площадку нашла? Очень тайное местечко.
Мария: — Мне это и понравилось. Мы находимся под современным бизнес-центром, но как будто в древней пещере. Тут, кстати, ниже тоже есть ключ, на этом склоне 27 родников. Я тут сделала все дней за пять. Потом меня обнаружили. Бдительный дворник заметил и доложил.
«Нация»: — Поймали преступницу. И что, им не понравилась такая красота?
Мария: — Ко мне спустился главный инженер: «Что ты тут делаешь?» А я с веником, хотела прибрать чей-то мусор. «Убираю», — говорю. — «А зачем?» Самое интересное, что они не заметили моих «Великанов»! Но долго допытывались, и я показала им роспись колонн. Рассказала про фреску на Парамонах. Говорю: «Вы знаете, тут при строительстве находили осколки амфор. На этом месте было древнее городище». В общем, много лишнего наговорила. И инженер мне: «Слушай, давай ты не будешь здесь рисовать». Мол, начнутся публикации, нам лишний шум не нужен. Я ушла. Хотя я к тому моменту нарисовала почти всё. Вот кентавра не успела.
«Нация»: — В чем была идея этой фрески?
Мария: — Это гиганты, древние люди. Выбираются из этой породы и, невидимые, держат мир. Древность у нас буквально под ногами, но мы не можем ее осознать... Я рисовала без эскиза, наметила, и сразу все пошло само. В этом и есть суть нашего движения RainEssense: проявлять душу места.
«Нация»: — Не обидно, что никто это не видит?
Мария: — Кто надо, тот увидит. Вы же увидели. И еще кто-то, кого я захочу сюда привести.
Движемся по набережной.
«Нация»: — Кто пригласил вас разрисовать вокзал в Заполярье? Что это за место? Далеко от Ростова?
Мария: — Примерно 3 000 км. Мой друг Саша Милицын прислал мне фото: «Маша, смотри какое здание! Давай его распишем!» А там просто невероятная постройка с колоннами, прямо древнегреческий храм на фоне гор и озера. Я очень вдохновилась.
«Нация»: — Это здание вокзала чем-то знаменито?
Мария: — Это вокзал в Кировске, городке на 25 тысяч человек в Мурманской области. История такая: в 1930-х годах там нашли залежи апатита, построили поселок. И с большими амбициями соорудили огромное здание. На всей железной дороге от Петербурга до Мурманска и близко нет нигде такого масштабного вокзала.
«Нация»: — С чего вдруг такой монументализм в поселке?
Мария: — У местных есть легенда, что перепутали города. Есть другой Кировск, побольше. Но думаю, его просто строили с верой, что будут добывать миллионы тонн апатита, и поселок превратится в большой город. Добыча там есть и сегодня, но вокзал такой не нужен, стоит заброшенный. И вот благодаря гранту фонда Ruarts и объединению «Артмоссфера» художникам дали возможность придать ему новый облик. Мы все это сделали втроем: Слава Белов, Саша Гущин и я. Еще с нами ездил Георгий Стариков, снимал кино про это.
Поднимаемся к РИНХу по Газетному.
Фотограф: — Сделаем фото на фоне доски с Кайдановским? У меня твои картины вызывают ассоциации со «Сталкером».
Мария: — Да?! Слушай, у меня аж мурашки по коже. Я сейчас придумываю новый проект для мурманского городка: там такие унылые пятиэтажки, надо с ними что-то делать, и смотрю «Сталкера» как раз. Вчера с сыном, ему 10, и ему даже понравилось, до конца досмотрел.
«Нация»: — Да ладно! И ни разу не заныл: «Скучный, старый, не цветной»?
Мария: — А я сначала рассказала ему историю — что люди идут в секретную комнату, где исполняется любое желание. Что это такая зона, наполовину одушевленная, она с тобой взаимодействует и в зависимости от того, какой ты внутри, она себя проявляет.
«Нация»: — Осторожно, машина!
Фотограф: — В Ростове не принято давить красивых девушек, поэтому вы в безопасности.
«12 июня». Угол Суворова и Ворошиловского (арка возле РИНХа)
Мария: — Это портрет ученых с золотой сферой в руках. Они немного похожи на моих родителей-геологов. Этот арт не дорисован, нас стали прогонять люди из одного патриотического движения. Хотя роспись мы делали по их инициативе к 12 июня, Дню России. Они согласовали эскиз и должны были купить краску, но купили ее лишь за день до открытия, и меньше, чем нужно. Вот тут бы мне и отказаться, но я в тот момент встретила Ваню Мирошниченко, своего друга-художника, и попросила его помочь — разрисовать полстены в его стиле. Ваня принес рюкзак своей краски, нарисовал всю эту красоту, люди подходили, говорили: «Как классно!» А вечером позвонил человек от «патриотов»: «Почему рисунки не соответствуют эскизу? Меня из-за вас оштрафуют на 200 тысяч». Я чего-то так расстроилась.
«Нация»: — Ну, Ваня же не рекламу наркотиков там рисовал. За что штраф?
Мария: — Типа вандализм. И я вместо того, чтобы объяснить несправедливость ситуации, стала оправдываться.
«Нация»: — Мне кажется, Маша, по манере общения ты совсем не ростовчанка.
Мария (смеется): — Ну да. Хотя я коренная ростовчанка. Надо было закончить, я попросила у них краску, которую они обещали. А мне сказали: «12 июня кончилось. Проект закрыт. Уходите оттуда!» После этого у меня энтузиазм вообще угас.
Движемся по Суворова и Садовой к консерватории.
«Нация»: — В каких странных местах тебе приходилось рисовать, в каких городах?
Мария: — В питерских дворах есть такие круглые высокие башенки, это воздуховоды из бомбоубежищ. Они старые, с потеками, мы на них со Славой Беловым сделали серию рисунков. Потом небольшую картинку у «Люмьер-холла» (инновационный музей с ожившими картинами), им понравилось, и нам предложили большую роспись по всей длине музея. В Москве — на потолке в культурном центре им. Астахова. А, еще на стене в Абрау-Дюрсо, по дороге в Лиманчик, люди удивленные смотрели и не понимали, что я там такое делаю, когда надо просто ехать на море.
«Нация»: — Какие города в стране самые интересные с точки зрения стрит-арта?
Мария: — Ну, конечно, Екатеринбург, я даже не знаю, с чем его сравнить. Мне очень нравится то, что делает Nikita Nomerz в Нижнем Новгороде, думаю, и там, и там стрит-арт — это огромная часть культурной жизни города.
Проходим по Шаумяна, напротив «Макдональдса» — картина с подписью li ande (Лида Железняк).
«Нация»: — Удивительно, что уличным искусством в Ростове занимаются только девушки. А кстати, у тебя есть псевдоним?
Мария: — Многие меня знают как Mari Hardi. Я так записана в инстаграме.
«Нация»: — Все же для хрупкой девушки нетипично быть уличным художником, хотя бы потому что разрисовать большую стену просто физически тяжело.
Мария: — Ну, мне проще большую стену разрисовать, чем маленький холст. Большие вещи идут легче. Это мое. Я и в Академии художеств имени Репина училась на отделении «Монументальное искусство».
«Шествие странных муз». Угол Шаумяна и Буденновского, стена во дворе консерватории
Мария: — Вон то деревце, которое чудом выросло из стены, меня в консерватории просили спилить, когда я доберусь до него. Я не стала. Зайдем во двор?
Подходим к вахтеру консерватории.
«Нация»: — Мы из журнала. Это вот автор росписи за вашей спиной. Можно нам подойти к картине?
Вахтер: — А документы есть? Температуру вам надо померить, хотя он (термометр) и врет немного, занижает.
Прояснив температуру, заходим во двор. Плющ наполовину заплел картину, но Маша в восторге.
Мария: — Ой, как красиво она заросла!
«Нация»: — Да, и кажется, будто она была здесь всегда. Это самая сложная из твоих ростовских работ?
Мария: — Первая, которую я рисовала, стоя на лесах. Добрый человек Паша Вершинин, промышленный альпинист, дал свои веревки и помог рисовать с них: лесов не хватало. Веревки потом украли.
«Нация»: — Почему музы – странные?
Мария: — Ой, это длинная история. Тут и донская, и греческая мифологии, и моя личная. И звуки тоже имели значение, вот как будто музыкальный хаос, а от звуков из консерватории впадаешь в какое-то блаженное состояние.
Идем по Шаумяна. Компания молодых девушек: «…я вчера не то чтобы наелась, я обожралась, обожралась реально».
«Нация»: — Вот я тебя хотела спросить про отсутствие тщеславия. Во-первых, мало кто знает, что ты автор. Во-вторых: вот на Халтуринском был твоя прекрасная фреска. Я ходила и любовалась. А сейчас ее вдруг взяли и закрасили. Не обидно?
Мария: — Я когда нашла ту стену, спрашивала всех вокруг, где найти хозяина. Никто не знал. Рисовала я ее в разгар изоляции. А потом хозяин нашелся. И закрасил. Но как-то и закрасил не очень опрятно.
«Нация»: — Кто вообще главный враг стрит-арта?
Мария: — Не знаю. Стихийные силы. Мне сложно представить конкретного человека, который подойдет и валиком закрасит красивое изображение.
«Чудеса святого Антония». Площадь 5-го Донского корпуса
Мария: — Это было первое место в Ростове, которое я решила расписать. Эту стену я не покрывала лаком и не грунтовала, поэтому работа, наверное, очень быстро исчезнет. Но пока красиво смотрится. Я тут даже написала сюжет: это сцены из жизни святого Антония, с рельефа Донателло в Венеции. Сюжет такой: святой Антоний хотел воскресить умершую даму, богатую и известную, а ее родственники собрались делить наследство, воскрешение в их планы не входило. И это похоже на то, что происходит сейчас в Ростове с памятниками прошлого, с нашей архитектурой.
Это проект журнала «Нация» — «Соль земли»: о современниках, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение. Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этим текстом в своих соцсетях.
