Накануне 275-летия донской столицы мы попросили Сергея Кисина, нашего коллегу по холдингу «ЕвроМедиа», автора почти трех десятков книг об истории России, сценариста сериала «Ростов» — детектива о 1920-х годах, написать колонку про любимый город.
На заглавном фото: Ростов и ростовчане в 1914-м — тоже непростом для страны году и тоже особенном для города: 165 лет с момента основания.
Уникальный город: «с непредсказуемым прошлым», как сказал бы классик, с оригинальным настоящим и явно неординарным будущим. Город случайно появившийся, в муках выживший и расцветший так, что дыхание замирает, когда подъезжаешь к нему с юга. Обвешанный легендами и мифами, как рождественская елка. Город-труженик, город-мученик, город-гуляка. Есть на российском Севере Ростов Великий, а на Юге есть просто великий Ростов.
Начнем с того, что «до исторического материализма» жители Ростова и в быту, и в официальных документах величали себя не ростовчанами, а ростовцами. Факт непреложный, хотя и малоизвестный нынешнему его населению. Что, впрочем, неудивительно, ибо Ростов всегда был городом «понаехавших». С автохтонным населением здесь было сложно и непонятно. Все же Дикое Поле, степь кругом, ни деревца, глазу не за что зацепиться. А в многочисленных балках-буераках, в высоченном ковыле запросто мог притаиться степной разбойник. Обитать здесь что жить на вулкане.
Археологи находят следы поселений аборигенов из энеолита, античных меотов, боспорян, эллинских торговых факторий, даже пытаются доказать попытку закрепления далеких предков на темерницких берегах наличием Левенцовской крепости. Однако ни на одной из известных историкам древних карт никакого устойчивого поселения здесь не обозначено.
Вероятнее всего, древнейший Ростов — это камышовые времянки бродячих охотников и рыболовов. На большее просто не хватало энергии и ресурсов.
Даже когда Петр Великий шел в свой первый Азовский поход и изволил утолить жажду у здешнего колодезя, его встретили всего лишь местные рыбаки-сезонники, жившие в скромных шалашах.
Казачьи станицы располагались на правом берегу Дона подальше от стороны враждебных турок-азовцев, которая начиналась сразу за Темерником. Казаки — народ буйный, непредсказуемый, бунташный. Да и воровской, чего греха таить.
В первую очередь для окорота буянов в 1730 году поблизости от казачьего Черкасского городка (ныне станица Старочеркасская) на Васильевских буграх была построена крепость святой Анны. А чтобы не утаивали от государевой казны подати от обширной иноземной торговли, там же, в Черкасске, планировали учредить первую на Дону таможню. Но здесь уже взвилась казачья старши́на: казаки и атаманы теряли хорошую прибыль. Зачастили в Петербург с челобитными и «барашком в бумажке», умоляя вынести таможню куда подальше.
Сработало: указом императрицы Елизаветы Петровны таможню, «где донские казаки могут вести свою торговлю с приезжими греками, турками и армянами», вынесли к урочищу Богатый Колодезь. Управлять ей назначался черкасский купец Василий Хастатов, подчинявшийся коменданту крепости св. Анны генералу фон Венделю.
На Рыбачьей Косынке, на мысу у слияния Темерника и Дона, обосновалось торжище. Из Аннинской крепости были переведены солдаты вместе с семьями для обустройства таможни и поселения рядом с ним. Для охраны поселенцев выделили городовых казаков-доломанов Азовского конного полка. Всего первых обитателей будущей южно-российской столицы насчитывалось 168 душ обоего пола.
То есть рождение Темерницкой таможни именно здесь — дело случая и результат закулисных интриг.
Аналогичная история произошла с крепостью святого Димитрия. О ней не было речи, пока существовала крепость святой Анны. Когда же стало понятно, что выбранное место на Васильевских буграх настолько неудачно, что бастионы в половодье просто тонули, встал вопрос о переносе. И вновь никто изначально не рассматривал вариант размещения крепости у таможни.
Предлагалось устроить фортецию в устье реки Аксай, либо перенести вместе с таможней ближе к морю в Таганрог. Но генерал-аншеф Василий Левашов, ныне уж забытый, ткнул пальцем в карту — в устье Темерника, где еще Петр Первый свои галеры чинил и даже маленькую верфь сколотил. Десятью годами ранее прозорливый генерал точно так же ткнул пальцем в Терек и определил место другой крепости — Кизляр.
В 1758 году особый комитет, состоящий из артиллерийских и инженерных генералов и штаб-офицеров, утвердил непременный и временный проекты строительства нового объекта. 13 сентября 1761 года государыня Елизавета подписала указ о наименовании его крепостью святого Димитрия Ростовского «для защиты населения от турок, татар и ногаев». Здесь же царственная десница добавила на всякий случай: «дабы держать в страхе донских казаков».
Через 10 дней состоялась торжественная закладка крепости, на которой присутствовали преосвященный Кирилл, епископ Воронежский и Елецкий, управляющий Темерницкой таможней Хастатов и другие важные лица. После чего можно было говорить о постоянном поселении на месте будущего мегаполиса.
В центре современного Ростова стоит культовая для ростовцев скульптура — коробейник, олицетворяющий главную ипостась: «город-купец». Возникший и взлелеянный как место главного торжища юга, Ростов взрастил в себе эту знаменитую торговую жилку.
Если в «родственной» Одессе преобладал промышленный капитал с его концентрацией работных людей на предприятиях и в порту, то в Ростове доминировал капитал торговый, которому не требовалось большое количество рабочей силы, зато необходимы были изворотливые купеческие мозги.
Ибо что такое торговля в принципе — необходимость продать любой товар любого качества любому покупателю за максимальную прибыль. А для этого нужны дипломатическое лицемерие, шахматистская находчивость, и дьявольская хитрость. Отсюда изобретательность и несгибаемость ростовцев и ростовчан во все времена.
В составленном для князя Григория Потемкина «Описании Азовской губернии от 1782 года» об окрестностях крепости Димитрия Ростовского говорилось: «Церквей деревянных — 3, домов — 400. Купцов — 131, мещан — 154, цеховых — 70, разного звания людей — 419, женщин же около 180; итого всех, кроме гарнизона, 954». Таким образом, один купец приходился на семь душ населения.
Вот более поздние цифры: в 1841 году в Одессе работало 60 заводов и фабрик с тысячей рабочих, а в заштатном на тот момент Ростове насчитывалось не более десятка мелких мастерских, в которых трудилась всего-то полусотня ремесленников. И в то же время здесь обосновалось более 1,5 тысяч представителей купеческого сословия из 12,6 тысяч населения.
Мощный импульс торговой прослойке дало переселение на Дон армян с их прекрасными связями в мире негоциантов и греков с почти монопольным преобладанием в судоходной сфере.
Посетивший город харьковский репортер писал: «Когда свежий человек попадает в Ростов-на-Дону, энергическая физиономия вечно занятого, всегда куда-то спешащего ростовского жителя сейчас же бросается ему в глаза. Тихой с «размерцом», плавной и покачивающейся походки, как у нас, вы тут не заметите. Даже дамы, и те двигаются по ростовским тротуарам быстро и порывисто, точно им тоже некогда».
Историк XIX века Григорий Чалхушьян свидетельствовал: «Как портовый город Ростов имеет особенную черту, прирожденную всякому портовому городу с преобладающим торговым населением, черту, резко бьющую в глаза и делающую ростовца именно не похожим на русского… Вне торговли его трудно себе представить, от того здесь и нет интеллигенции, нет общества, и все граждане разделяются на два класса: богатых и бедных, таким образом интеллигенцию заменяет денежная аристократия».
Впрочем, посетивший в 1840 году город французский консул, путешественник и ученый Ксавье Оммер де Гель считал иначе: «Общество в Ростове несравненно приятнее, чем в большинстве губернских городов... Здесь полное смешение народностей, вкусов, понятий, и каждый устраивается великолепно».
А экономист и историк, «Геродот Новороссийского края» Аполлон Скальковский в 1866 году скажет: «Ростов подобно Одессе — как рынок международной деятельности — вырос и возмужал посредством своей богатой внутренней и внешней торговли. Но как город, как живая община он в противность Одессе имел почти вековое, весьма трудное младенчество. И если он преодолел все препятствия, природою и людьми ему поставляемые, если несмотря на полное почти забвение о нем в течение полстолетия (1776-1826 годы) даже его естественным руководством, главными начальниками Новороссии, то он обязан этим своим собственным силам, заимствованным из своего собственного общества. Это общество с первых дней существования города поняло и чрезвычайно выгодное свое географическое положение и те несметные сокровища, которыми обладает русская земля от устоев Дона до вершин Волги — царицы русских рек».
«Богатый город, кипучий, деятельный, — уверяет современник Скальковского. — Везде это «купить-продать», «продать-купить», и человека, способного отвлечься хоть на миг от этого стоном стоящего в воздухе лозунга, вы почти не найдете. О Ростове, не преувеличивая, можно сказать, что он весь торгует. Как порт он привлек к себе и теперь привлекает исключительно коммерческий люд».
Умение правильно представлять свой товар, налаживать нужные связи, дать толковый ход своему делу, а затем и шумно отпраздновать его успех — в крови ростовцев. Именно эти качества создали из цепи случайностей ключевую закономерность: каждый ростовец уникален по-своему и каждый может справиться с любым начинанием. Ему требуется только не мешать и познакомить с другим нужным ростовцем. А уж для пользы дела они непременно найдут общий язык.
Ибо как призывала известная жительница нашего города, писательница Мариэтта Шагинян: «Прислушайтесь к языку. Ростовский язык — это кратчайшая линия между двумя точками, жаргон, образующим ферментом которого явилась экономия. А как здесь жестикулируют! Не вдохновенно-бестолково, подобно одесситам, а скорей таинственно, как глухонемые. И армянский, греческий, еврейский, американский, хохлацкий, немецкий акценты здесь сбились в дробную стуколку, понятную только тому, кто участвует в ее хоре».
