Сегодняшний наш собеседник — директор «Шолохов-центра», подразделения музея-заповедника писателя в Ростове-на-Дону. Первоначально этот особняк в центре города принадлежал семье британского подданного, основателя фирмы «Джон Мартын и К0». В 2007 году здание в аварийном состоянии передали музею, сегодня это одна из лучших площадок в Южном округе для проведения выставочных и культурно-просветительских проектов. Поговорили с Петром Шолоховым о работе центра, о жизни в столице и в станице и, конечно, о его великом прадеде.
— Давайте начнем с разминки в духе «Спорим, вы не знали, что писатель Шолохов…». Наш факт такой: в начале 1950-х роман «Тихий Дон» попал в руки американскому фолк-певцу Питеру Сигеру. Его зацепили строчки песни, которую поет Дарья и слушает Григорий («— А иде ж гуси? — В камыш ушли. — А иде ж камыш? — Девки выжали»). Сигер вдохновился и написал свою песню «Куда исчезли цветы?». Она стала хитом, антивоенным гимном в США и Европе. В 1960-м Сигер послал Шолохову письмо с нотами и приглашением на свой концерт в США. Говорят, ноты до Вешенской дошли, а приглашение «затерялось» в министерстве культуры.
— Все так, а потом и песню Сигера не раз адаптировали и перепевали. Марлен Дитрих, например, исполняла ее на трех языках: английском, немецком и французском. Мне сложно выбрать только один факт. Хорошо. Так как сейчас я погружен в военную тему — в «Шолохов-центре» мы сделали выставку «Они сражались за Родину», посвященную 75-летию победы и 115-летнему юбилею Михаила Александровича, — пусть будет такой. В 1941 году в самом начале войны, а точнее на второй ее день, 23 июня, Михаил Александрович отправляет телеграмму наркому обороны Тимошенко с просьбой перечислить в фонд обороны всю его Сталинскую премию, присужденную за «Тихий Дон». Потом на эти деньги купили четыре «Катюши».
Вроде показательный факт, но если знать прадеда, то ничего удивительного. Мой дед Михаил Михайлович, младший сын Шолохова, вспоминал, как отец одалживал деньги. Задолго до всесоюзной славы, в ситуациях, когда у самого в прямом смысле остаются гроши, и при этом очевидно, что деньги уже не вернутся. И прабабушкину присказку тоже вспоминал: «Вот, купчишка каргинский, всё раздал, а дети голодные сидят». Конечно, дети голодные не сидели, но средств оставалось впритык, и, думаю, он не один раз слышал подобное от жены.
«Шолохов-центр» в Ростове.
— Организовали акцию: 115 именитых соотечественников читают «Они сражались за Родину». Участвовали известные актеры, Машков и Миронов, например; участвовал актерский состав «Тихого Дона» Урсуляка, наши губернатор и министр культуры, а кроме этого, к чтению подключились добровольцы. Люди из разных уголков мира постоянно присылают нам ссылки на видео с чтением любимых отрывков из романа. Есть даже видео из православной церкви в Аргентине.
— Кстати, любопытно, какие известны неожиданные очаги любви к Шолохову на карте мира? Когда непонятно, почему там может быть интересен автор, который пишет «о судьбах казачества».
— Много такого. Отец рассказывал мне о своей поездке в Мексику. Там были Дни русской культуры. Музейщики заселялись в гостиницу. И вот у стойки регистрации Владимир Ильич Толстой, сейчас он советник президента по вопросам культуры, а тогда возглавлял музей «Ясная Поляна», и мой отец, Александр Михайлович Шолохов, директор музея-заповедника М. А. Шолохова. Проблема у них одна: при транслитерации этих фамилий латиницей довольно часто возникают вопросы. Казалось бы, Толстой и Шолохов — какие могут быть вопросы. Но «Толстой» вызывает метания между конечными y и i, «Шолохов» ставит в тупик своим sh или sch. И вот Толстой и Шолохов пытаются предупредить эти затруднения, а молодой мексиканец на ресепшене им отвечает: «Вы шутите? Конечно, я знаю эти фамилии. Толстой — это «Война и мир», Шолохов — «Тихий Дон». Написал без ошибок. И еще пошутил: «А следующий в очереди у вас кто — Достоевский?» Так что много где знают. Но есть и обратные истории — когда в России Шолохова не очень знают. Раньше я удивлялся, а сейчас готов к тому, что мой собеседник не сможет назвать ни одного текста прадеда.
Так, о выставке «Они сражались за Родину» я уже сказал, она простоит в музее до декабря. Для меня это выставка важна еще и потому, что я вижу серьезную проблему в восприятии Дня Победы. Понимаю, довольно сложно найти правильный язык, чтобы говорить о таких вещах. Но это не оправдывает катастрофу всех этих «можем повторить», открытие каких-то диких ура-патриотических музеев. Мне вообще кажется, главная задача музея — не давать оценки каким-то событиям, а показывать факты. Михаил Александрович побывал на пяти фронтах. Можно рассказывать об этом в духе героического эпоса, но мы пошли другим путем. Вот, например, у нас есть экспонат — фотография его жены Марьи Петровны, с этим фото он прошел всю войну. С таким же настроем: никаких оценок ни красным, ни белым, — мы делали выставку о Гражданской войне «Не осудите, братья, брата», о Верхнедонском восстании казаков, впервые описанном в «Тихом Доне».
Я не люблю крайностей и искренне не понимаю того поворота в ура-патриотизм, который происходит у нас. Но так же не понимаю происходящего в Европе и Америке — крайности новой этики, переписывание истории. Британский музей большую часть своей коллекции решил вернуть «местам происхождения». Часть экспонатов, например, возвратили африканским племенам, где, как вы понимаете, музеев не намечается. Теперь заполняют лакуны розовыми шапочками. Феминистки выходили в них на «Женский марш несогласия с политикой Дональда Трампа», и музей купил три экземпляра «современной истории». То же самое с идеей деколонизации в Америке. Перерисовывать картины и менять головы памятникам? Что это даст? Давайте забудем период колонизации, как будто ничего не было? Стратегия забвения ведет к разрушению, повторению ошибок. В общем, давайте не будем забывать, но и повторять тоже не будем.
— А приведете сходу пример деликатного решения военной темы?
— В детстве я довольно часто ездил из Вешенской в Ростов, и на въезде в город стоит памятник, который всегда меня трогал. Он называется Памятник невернувшимся. С одной стороны дороги стоит мать, которая ждет сыновей с войны, а с другой — журавли улетают в небо, сыновья не вернутся. Памятник интересный, довольно скромно исполненный, и я все время думаю, что его можно было бы повторить в более серьезном масштабе. Новый монумент подо Ржевом, который все обсуждают, тоже мне нравится. Не все его приняли, но так и должно быть, искусство так и работает.
Детство Пети Шолохова в Вешенской.
— Сам Шолохов не очень любил повышенное внимание к себе, особенно на всевозможных юбилеях. Он переживал ужасно. С ним, кстати, не так много видеоинтервью. И в одном из них он как раз отвечает на вопрос, почему мало снимается: «Не люблю увековечиваться».
Он ужасно переживал по поводу своего 70-летнего юбилея. Готовил по этому поводу особое обращение, волновался. Говорил он взвешенно и точно и всегда беспокоился о том, чтобы его правильно поняли. 70-летний юбилей закончился инсультом.
Как мы отмечаем? Тут за нас всё уже решили. В Вешенской есть праздник «Шолоховская весна», который проводится уже долгие годы. Праздник пришел из народа: были народные гулянья по случаю дня рождения Шолохова, которые потом «легализовались». Мы только рады, всегда стараемся всей семьей собраться в Вешенской: приезжают родственники из Москвы и других городов. Любим этот день.
Отец вспоминает, что на праздничном столе обязательно были пельмени, блины и пирожки. Пирожки, жаренные в масле, — это вообще воскресная традиция в вешенском доме. Она и меня коснулась. Если мы собираемся всей семьей, значит, будут пирожки. Мой фаворит — печень-картошка.
— В один день с Шолоховым родился и другой нобелевский лауреат из России — Иосиф Бродский. Теперь медиа любят сравнивать их биографии и творчество каждое 24 мая. Интересно, Шолохов читал Бродского? Что о нем думал? Вообще читал ли он самиздат?
— Чтобы ответить на этот вопрос, я даже отцу позвонил. Меня никогда об этом не спрашивали, действительно, интересно. Так вот, похоже, что какого-то специально озвученного его мнения о Бродском нет. Читал ли самиздат? Уверен, что да. Потому что он читал постоянно, очень много, из зарубежных поездок всегда вез книги.
— Но он высказывался о Пастернаке, например.
— Да, известна реакция Шолохова на Пастернака. Ее часто называют нелестной. Он сказал в своей манере — очень однозначно, прямо: блестящие переводы, но слабый, «лишенный какого-либо значения» роман. Наверное, это звучит резко. Но, честно говоря, пусть литературоведы меня ругают, у меня такое же точно отношение к Пастернаку. Его переводы на голову выше оригинальных текстов, «Доктора Живаго» в том числе.
— Напомню — не вам, читателю — в 1958 году на Нобелевскую премию были номинированы и Шолохов, и Пастернак. И тогда премию забрал Пастернак, а Шолохов получил свою в 1965-м. Петр, интересно ваше личное мнение, как так получилось, что главную книгу о казаках написал не казак? Что такого было в прадеде и в окружавших его людях, в казаках, в той эпохе, что на свет появился «Тихий Дон»?
— Правильно, он не казак, из купеческого рода, а моя прабабка Мария Петровна казачка, дочь атамана. Как появился «Тихий Дон»? Я не знаю. Но вас не устроит такой ответ? Мне кажется, всё правильно сошлось, что называется, одно к одному. И в историческом смысле, и в личном. Гражданская война, которая разворачивается у тебя на глазах. Возраст самого Михаила Александровича: самый прекрасный человеческий возраст он потратил на этот роман. С 20 до 35 лет — лучшее время, когда свежий взгляд, когда быстро «снимаешь» смыслы. Ну, и талант, конечно. И, конечно, огромный труд. Там ведь не просто «подглядел за соседями» и потом долго-долго это выписывал, но еще бесконечное сидение в архивах.
Король Швеции Густав VI Адольф поздравляет Михаила Шолохова с вручением ему Нобелевской премии. Стокгольм, 1965 год.
Друзья с филфака МГУ тоже открыли мне глаза на «Тихий Дон», им рассказывают, что не было у меня прадеда — был «круг соавторов» в лице писателей Серафимовича, Крюкова и прочих. Как любил говорить дедушка, «хуже обычного дурака только дурак начитанный». Но это мелочи, есть исследования прекрасных донских шолоховедов: Николая Ивановича Стопченко (к сожалению, уже ушедшего из жизни) или Татьяны Осиповны Осиповой.
— Татьяна Осиповна — мой учитель. Она одним легким движением отметает все вопросы об авторстве «Тихого Дона»: то, как бился с цензурой Шолохов за третью книгу, как раз ту, где описано Верхнедонское восстание, развеивает все сомнения в его «отцовстве». Если это плагиат и тебе надо присвоить текст, опубликовать его любой ценой, неужели ты не внесешь правки? Но он бился до последнего.
— Бился. Мне кажется, он из состояния борьбы вообще не выходил. Поэтому мы не знаем романа «Они сражались за Родину». То, что нам досталось, это же отрывки. Основной текст он сжег в своем камине. Потому что знал: то, что он хочет сказать, не напечатают, а изуродованный цензурными правками текст его не устраивал.
Я помню, мой дед проклинал тот день, когда поставили камин в кабинете Шолохова. Там много чего сгорело. Вообще о Шолохове привыкли думать как о писателе, обласканном властью, как о любимце Сталина. Но один 38-й год чего стоит, когда его чуть не расстреляли как «главу контрреволюционного подполья, готовившего восстание на Дону». И спас его Иван Погорелов, человек, который по заданию НКВД должен был собрать компромат на Шолохова.
— В одном интервью вы говорили, что рады были переехать в Питер, потому что там вас никто не знает, и фамилия «не давит», не надо постоянно «соответствовать». Думаю, вопрос «как это — быть Шолоховым?» вы слышали не раз. Я спрошу о другом: каково это, прожив 18 лет, хоть и в сакральном месте, но все же в станице, попасть в мегаполис? Не было ощущения «вот я, вешенский провинциал» и вопросов «а почему я, собственно, всю жизнь провел в заповеднике»? Не под золотым же куполом вы там жили?
— Точно не под куполом. Лет до 20 я был гулякой, но потом все сошло на нет, теперь я совершенно домашний. Про «вешенского провинциала» сейчас расскажу. Я поступил в Ростове на актерское отделение в филиал Петербургского университета культуры и искусств. Через год филиал закрылся, и я поехал доучиваться в Питер. И вот приезжаем мы в северную столицу, и, оцените, преподаватель сценической речи задает нам вопрос: «Так, это вы с Ростова?» Я не выдержал: «Нет. Мы из Ростова». На этом вопрос географии был исчерпан.
Внутри часов Зимнего дворца в Петербурге.
— Представьте, что такое жить в станице, где население 10 тысяч человек. Конечно, все друг друга знают. Конечно, хрестоматийный набор претензий: «Как это ты, потомок великого писателя, получил неуд?» Бывало, и отец говорил: «Не позорь фамилию».
Самое неприятное — слухи, которые от нечего делать распускают за спиной. Нет, там ничего интересного, откровенно неприятные, не хочется даже вспоминать.
А о прадеде, о его несметных богатствах сплетни были прекрасные, я их даже коллекционирую. Меня не перестает, например, поражать слух тех времен, что Шолохов открыл в Вешенской бесплатный прокат велосипедов. На кой черт кому был нужен велопрокат? Главное ляпнуть. «Что-то взбрендило», — как у нас говорят.
В Ростове полегче, знают меньше и сам я никогда не вбегаю в новое место со словами «здравствуйте, я Шолохов!». Правда, не очень приятно наблюдать, как меняется отношение, когда узнают фамилию. Что ж такое? Ведь до этого так хорошо общались.
— «Точно, похож!» — такая первая реакция?
— Конечно. Ну, да, похож. У нас в семье есть такой период жизни, когда каждый из нас: дед, отец, брат, я, — становится максимально похожим на Михаила Александровича. Дедушка, например, в молодости совершенно не был похож, а к старости, особенно когда решил отрастить усы, — просто копия прадеда. Ну, и всем от Шолохова этот высокий лоб достается.
Как меня воспитывали? Был момент, когда я переезжал в Питер, дедушка уже сильно болел, было понятно, что наша встреча может быть последней. Так и получилось. Он отдыхал, я зашел к нему попрощаться перед отъездом, обнял его, и он мне сказал только одну фразу: «Помни, что ты Шолохов». Вот такое воспитание. Я понимаю ее для себя как «помни, что ты человек».
— В питерском интервью вы говорили еще, что неспособны жить в большом городе, что тянет в деревню, домой. Но сейчас вы живете в миллионнике, пусть и самом компактном в стране. Почему Ростов, а не Вешки? И почему Ростов, а не Питер?
— В Питере я прожил 5 лет. Я там учился и работал, сначала в музее «Исаакиевский собор» специалистом по связям с общественностью и выставочным проектам, а потом в Эрмитаже занимался межмузейными коммуникациями. Я вернулся в Ростов неслучайно. И планирую рано или поздно вернуться в Вешенскую. Хочу, чтобы моя семья, мои дети жили там.
Питер — прекрасный город: первые три месяца ты немного не в себе, передвигаешься поскоками, окрыленный всей этой красотой. Потом привыкаешь. Единственное, что меня отличало: все просили «привезти что-нибудь из Ростова», считали, что я человек из эльдорадо, полного рыбы и раков. В принципе, так и есть.
Мне кажется, не очень важно, где ты живешь: в мегаполисе или в деревне. Если ты умеешь занять себя чем-то интересным, найти себе дело по душе, тебе любое место будет лучшим. Можно ведь такую бесцветную жизнь провести в самом продвинутом мегаполисе.
Выставка Зураба Церетели «Форма и цвет. Объемная эмаль. Малая пластика» в «Шолохов-центре», март 2020 года.
У меня есть традиция: я каждый год выманиваю своих друзей из Москвы, Питера на Дон, показываю Ростов, Вешенскую. Показываю и рассказываю. Есть компания, которая, мы недавно посчитали, ездит по этому маршруту уже девятый раз.
Ростов — удобный для жизни город. Мы сходимся с друзьями на том, что здесь невероятное чувство покоя. Их нет ни в Москве, ни в Питере. Если завезти в Ростов цикад, вообще будет казаться, что ты на вечном курорте. Здесь вкусная еда, думаю, дело не в какой-то высокой ресторанной культуре, хотя с ресторанами в Ростове все более чем хорошо. Мы просто географически ближе к вкусной еде. Единственный момент — погода. Я обгораю при любом удобном случае. Кстати, в Вешках и жара, и морозы переносятся гораздо легче. Во-первых, севернее. Во-вторых, леса. Чуть ли не две трети лесов Ростовской области находятся там. И знаменитой вешенской мошкары стало меньше: с тех пор, как открылось водохранилище, нет нормального разлива, при котором все обычно случается. Такого, как было 15 лет назад, уже нет. Просто все запомнили, как на 100-летие Шолохова в Вешенскую приезжал Путин, тогда был большой разлив, катастрофа с насекомыми и много шуток на этот счет.
— Чего питерского не хватает вам в Ростове и чего ростовского — в Питере? Девушки где красивее?
— В Таганроге. Просто у меня девушка из Таганрога. Если серьезно, в Ростове, конечно.
Мы сейчас пойдем по скользкому пути, потому что как можно сравнить два города? Иногда Ростов — абсолютный Питер, а иногда Питер напоминает Ростов. Для меня Ростов — это покой и комфорт, а для кого-то он совсем неспокойный. И Питер разный: можно ходить по музеям, а можно исключительно по барам.
Я когда только вернулся в Ростов, нужно было хоть что-то купить в квартиру. Поехали с девушкой в Ikea. Набрали посуды, выходим, я начинаю на подземной парковке искать место для курения. В Питере очень за этим следят, если нарушил, найдут тебя где угодно и оштрафуют. Моя девушка говорит: «Петя, расслабься, это Ростов. В Ростове люди дерутся прямо на парковках, а ты ищешь место покурить». «Ну, конечно», — думаю я, заворачивая за угол. А за углом, не поверите, натуральное мордобитие, дерутся две команды, примерно десять на десять человек. Теперь про Петербург. В первый же мой день в Питере я шел по Невскому проспекту с этой самой мыслью «как хорошо, здесь тебя никто не знает». И тут мне в спину: «Петя!» Мало ли Петь, иду дальше. «Шолохов!» Оказалось, парень из параллельного класса.
В Петербурге мне не хватало вкусной еды. Кульминация: мне пытаются втюхать азербайджанские перемороженные помидоры по 560 рублей за килограмм.
В Ростове не хватает искушенности, опыта восприятия культуры; к сожалению, у нас интерес к культуре не самый горячий. Когда мы везли в Ростов выставку «Исаакиевский собор», я думал: «Это же сумасшедший эксклюзив, и визуально, и концептуально продвинутая выставка, народ сейчас в очередь встанет». Впервые за сто лет мы вывезли из Санкт-Петербурга маятник Фуко (маятник, используемый для демонстрации суточного вращения Земли. Маятник Фуко, о котором говорит Шолохов, — символ Музея антирелигиозной пропаганды, в который превратили Исаакиевский собор в советское время. — «Нация»). Но нет, интерес был весьма умеренным. При этом довольно часто я слышу вот эту песню: «Ростов что за город, некуда сходить, нечего посмотреть». А чуть копнешь — люди не знают, что на Пушкинской есть музей изобразительных искусств, в котором хранятся оригиналы Айвазовского, Левитана, Шишкина.
Открытие выставки «Исаакиевский собор» в «Шолохов-центре». Маятник Фуко. Декабрь 2019 года.
В прошлом году по приглашению Михаила Борисовича Пиотровского (директор Эрмитажа. — «Нация») я ездил на Санкт-Петербургский международный культурный форум (см. заглавное фото). Это был очень важный, волнующий и почетный для меня опыт: слева от меня сидел заместитель директора Национального музея Китая, за ним — директор галереи Уффици, рядом уникальный специалист, директор Приморского музея имени Арсеньева Виктор Шалай. Словом, собрались первые музейщики мира, а меня пригласили представлять «Шолохов-Центр». Форум был посвящен взаимодействию музея и города, и мы как раз обсуждали все эти проблемы, они по большому счету общие у всех городов.
— В семье какая любимая экранизация Шолохова?
— У меня — старый «Тихий Дон» Герасимова 1957 года. Фильм Урсуляка мне тоже нравится, и отцу тоже, мы его обсуждали. Это хорошая современная экранизация. Но концовка нам не понравилась. Мы говорили режиссеру, что хотели бы оригинальный финал. Но режиссер он, а не мы. Григорий у Шолохова приходит не на пустой двор, не на пепелище. Он возвращается домой и берет на руки сына. Несмотря на то, что он побывал и за белых, и за красных, и дезертиром был, чего только не испытал, несмотря ни на что, он остается человеком, он преодолевает обстоятельства, он не сломлен, это не конец. У Урсуляка не понятно, остается ли вообще Григорий в живых. Он доползает до того, что осталось от двора, и замирает на этом практически пепелище. А перед этим показано что-то вроде видения, совместный сенокос, где вместе все, кого знал и любил Григорий: и живые, и мертвые. Это красиво сделано. Но тоже намекает на смерть Григория, он как будто заглянул в вечность.
Урсуляк — классный режиссер, он много ездил, узнавал, советовался. А когда его привезли в Вешенскую, сказал, что теперь понимает, за что казаки сражались: земля, наши степные просторы произвели на него впечатление. Наверное, финал Урсуляка можно и так прочитать: Григорий ложится на свою землю, возвращается к ней.
Понятно, что трактовок может быть сколь угодно много. Любой текст мы проецируем на себя. В Санкт-Петербурге, в театре «Мастерская» под управлением Григория Козлова, поставили 9-часовой спектакль «Тихий Дон», я на нем был. После спектакля зашел пообщаться к актерам и режиссеру. Они рассказали мне, как на одном из премьерных спектаклей, когда дошли до «брат на брата», встал зритель и на весь зал прокомментировал происходящее: «Это ж Россия и Украина сегодня».
С писателем Захаром Прилепиным на фоне «Шолохов-центра».
Мне это восприятие близко и понятно, потому что у Шолохова это тоже центральная тема — человек, несмотря ни на что и вопреки всему, остается человеком. Меня этому восприятию научили, мне его передали. Мы много говорим об этом в семье, многое обсуждаем, это какая-то совершенно живая тема для нас. Мне 27, я читал «Тихий Дон» один раз и ни капли этого не стыжусь. Я решил, что перечитаю текст после 30. Мой дедушка учился в старших классах, и как раз вышло новое издание «Тихого Дона». Дедушка еще не читал роман. Он берет книжку, начинает читать, и тут прадед: «Положь обратно». Дед спрашивает: «Почему? Все об этой книге говорят, а я еще не читал». —«Рано тебе».
Сейчас книгу о Шолохове для серии ЖЗЛ пишет Захар Прилепин. Недавно он приезжал в Ростов, был в Вешенской и собирается скоро снова приехать. Интересно посмотреть, какой Шолохов получится у него.
В последнее время я много общаюсь с шолоховедами, делаю это сознательно и с удовольствием. Много разговариваю с бабушкой, иногда не могу ее вывести на нужные воспоминания, а иногда она столько интересного вспоминает — а я в такие моменты, конечно, без диктофона. Стараюсь разговаривать с людьми, которые успели пообщаться с Михаилом Александровичем, но при этом ни на секунду не забываю о «прокате велосипедов». Но есть у меня подозрение: что бы новое я не услышал, не прочел, я все равно буду воспринимать его по-своему — как прадедушку, как родного человека.
Это проект журнала «Нация» — «Соль земли»: о современниках, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение. Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этим текстом в своих соцсетях.
