К юбилею рубля сообразили на троих. Герман Садулаев
События

К юбилею рубля сообразили на троих. Герман Садулаев

Писатель Садулаев рассказывает историю семейного клада.

фото архив редакции

В этом году у России громкая дата, пока никем, кроме нас, незамеченная. 700 лет российскому рублю (от первого упоминания в летописи 1316 года). Мы попросили высказаться о юбиляре трех хороших русских писателей: Андрея Рубанова из Москвы, Германа Садулаева из Петербурга и Евгения Попова из Красноярска.
Вот здесь можно прочесть про то, как писатель Рубанов был банкиром.
Здесь — писатель Попов провел для нас экскурсию по червонцу, точнее по изображенному на нем Красноярску.
А это Герман Садулаев.
К юбилею рубля сообразили на троих. Герман Садулаев
Один карбованець. Бирманат. О рублэ. Бир сом. Один рубль. Когда-то я учил языки народов Советского Союза по надписям на рублевом государственном казначейском билете. Надпись дублировалась на пятнадцати языках. Пятнадцать республик — пятнадцать сестер. В школе на праздники пятнадцать девочек из младших классов наряжались в национальные костюмы. У нас не было своих латышек и эстонок. Маша Ольховик была у нас за эстонку, потому что блондинка. Мы жили в Чечено-Ингушетии, но чеченская или ингушская сестра не были предусмотрены, потому что наша республика была не союзная, а автономная. В чеченское платье наряжали «Грузию». Но мне все нравилось. Особенно нравилось читать надписи на рублевом казначейском билете. Бирманат. Бир сом. Один рубль.

До сих пор, когда я думаю про рубль, я вспоминаю советский рубль. Нынешний рубль — он какой-то странный, условный, ненастоящий. Его покупательная способность зависит почему-то от курса американского доллара и от цены за бочку нефти. А практически она определяется ценой бензина на автозаправке и ценой сыра в продуктовом магазине рядом с моим домом. Причем цена на бензин никак не соотносится с ценой на нефть, хотя по логике должна бы, а цена на сыр вообще непонятно как такая получается. Если у меня в кармане сегодня десять тысяч рублей, то это само по себе еще ничего не значит, потому что я не знаю, сколько сам рубль будет стоить завтра и что я смогу на эти деньги купить. Вот я и говорю, что рубль у нас какой-то ненастоящий, сказочный. Или это так, как будто мы играем в игру в детском саду и нарисовали для этой игры деньги на обрезках обоев.
А советский рубль был другой, он был настоящий. Советских деноминаций я не застал. Все мое детство рубль был стойким, а цены не менялись совсем. Мороженое пломбир в вафельном стаканчике стоило 20 копеек, коржик — 10 копеек, лимонад «Тархун» стоил 40 копеек, а «Буратино» — 30. Экономика позднего СССР была смешанной. В основном это был государственный социализм, но частное предпринимательство тоже по факту допускалось. Например, я мог сдавать стеклотару. Каждая бутылка из-под лимонада стоила 20 копеек. Мы все, дети нашей округи, занимались бизнесом по сбору и сдаче вторсырья. Прямо как «клан Сопрано». И территории у нас были поделены. Если чужие мальчишки забредали в нашу часть тутового парка рядом с кафе «Шашлычная», то мы выходили с ними на разговор.

Тогда все откладывали деньги. В рублях. Потому что рубль был обеспечен всем достоянием Союза ССР. На нем самом так было написано.


Еще у нас был семейный бизнес. Домашнее хозяйство. Сад, огород, куры, гуси, утки, коровы, кошки, собаки — это все не считается. Кроме всего этого у нас была нутриевая ферма на 100-150 хвостов. Нутрии — это такие водоплавающие южноамериканские грызуны. Они очень милые. Но их забивают ради шкур и мяса. Мама работала учительницей, папа работал агрономом, но зарплатных рублей не хватало. Мы выращивали нутрий и продавали их на зверином рынке в городе Грозном. Одна взрослая нутрия стоила в среднем 40 рублей. Если мы продавали в месяц пять нутрий, то это была еще одна зарплата. А мы, бывало, продавали по пять нутрий в неделю. Теперь я понимаю, что это были огромные деньги. А тогда я этих денег не видел. Хотя работал на ферме день-деньской. Родители откладывали деньги: на учебу и на приданое моим старшим сестрам, на учебу и на дом или на кооперативную квартиру мне. Тогда все откладывали деньги. В рублях. Потому что рубль был обеспечен всем достоянием Союза ССР. На нем самом так было написано.
К юбилею рубля сообразили на троих. Герман Садулаев
Я ничего не идеализирую, потому что помню: жили мы очень трудно. В том смысле, что тяжело трудились каждый день. Сейчас я в том же возрасте, в котором мои родители были во времена позднего СССР. По сравнению с ними я меньше работаю, больше ем, лучше одеваюсь и чаще покупаю автомобили. Жить стало веселее. Но все же. Трудная жизнь в СССР была одновременно какой-то легкой, невесомой, почти прозрачной. А нынешняя, даже бездельная и праздная, сравнительно к тем временам — очень тяжелая и тревожная.
Это потому, что к руке каждого советского человека был привязан воздушный шар. И хотя на человеке были надеты водолазные сапоги со свинцовой подошвой, человек все равно шагал легко и радостно. А потом сапоги сняли, но и шар отрезали. И теперь мы в пляжных тапочках еле переставляем ноги, так нам тяжело и печально. Потому что человеку легче идти, когда есть что-то, тянущее его ввысь.

В детстве я видел не только советские рубли. Но и керенки, и николаевские. Они хранились в сундуке моей бабушки. Она доставала сверток, разворачивала платок и показывала нам банкноты. И всегда рассказывала связанную со старыми деньгами легенду.
Стеша, терская казачка из станицы Александрийской, осталась вдовой с тремя малыми детьми на руках. Муж погиб на фронте в 1942-м. Послевоенные годы были бедными и голодными. Стеша работала в колхозе и держала подворье. Какая-то еда в доме была. Но вот с одежкой было совсем худо. Однажды Стеша сидела на крылечке и думала горькую думу: детям в школу идти, а они голые и босые. Можно продать на рынке зерно, полученное за трудодни, и на эти деньги купить детям вещи. Но тогда зиму не переживем, умрем с голоду. Вот и выбирай.

Я говорил: что ты, не будет больше никакой войны. А бабушка качала головой: будет, и война будет, и голод. У всех было, и вам достанется.

Стеша сидела, смотрела на свои натруженные руки, по щекам текли слезы. А над ней суетилась, щебетала ласточка. Прилаживала соломинки, поправляла гнездо. И вдруг сверху упала монета. Упала, закружилась на ребре и легла прямо перед Стешей. Стеша монету подняла. Это был серебряный царский рубль. Стеша поехала в город Кизляр и поменяла серебро на что-то полезное.

В другой раз, месяца не прошло, Стеша сидела усталая снова на том же крыльце, и опять ласточка над ней щебетала. Стеша думала о погибшем муже, о своих родителях, о родителях мужа. Сетовала в сердце своем: все-то вы ушли, теперь на облачках, с Богом, а меня оставили на земле с тремя детишками. Как же я одна трех детей на ноги поставлю? Силы мои кончаются. Не дай Бог заболеть или что. И слышит снова: дзынь! Монета упала. Поднимает, а это золотой червонец! Снова поехала в Кизляр, тайно поменяла золото на советские деньги и купила все, что было нужно: и одежду, и обувь, и что-то еще в дом.
А поздней осенью, когда ласточки улетели, Стеша додумалась аккуратно посмотреть, что это за такое волшебное ласточкино гнездо. Оказалось, что под стрехой, рядом с гнездом, спрятан был сверток с деньгами. Там были банкноты, было серебро и даже несколько золотых монет. Вот никто и не умер с голоду, и все были одеты-обуты, и мама моя, Стешина средняя дочка, выучилась на педагога, а сама Стеша, бабушка моя Степанида Ивановна, купила в Заречном дом с хорошим виноградником.

Там, в Заречном, бабушка и рассказывала нам свою историю. И добавляла: та ласточка, верно, моя свекровь была. Я же в ее доме жила, а она умерла в войну. Значит, она клад припрятала еще в Гражданскую! А потом мне подсказала. Уж она меня так любила! Хотя и гоняла тоже.
Я удивлялся: почему же гоняла, если любила? Бабушка отвечала: а такой закон. Вот женишься, мы твою жену тоже будем гонять. Нет, говорил я, когда вырасту, я в город уеду. Буду жить в квартире с балконом. Бабушка охала: а где живность держать? На балконе что ли? Я говорил: живности никакой вообще не надо. Еду можно в магазине покупать. Бабушка возражала: а начнется война, голод? С балкона разве прокормишься? Я говорил: что ты, бабушка. Не будет больше никакой войны. А бабушка качала головой: будет, и война будет, и голод. У всех было, и вам достанется.
К юбилею рубля сообразили на троих. Герман Садулаев
Став начитанным подростком, я спрашивал бабушку: вот ты у меня кто, христианка? Как же ты веришь, что твоя свекровь стала ласточкой? Христианам положено верить, что души умерших ожидают Страшного Суда. Или в раю, например. А в переселение душ верят одни индусы. Я думаю, бабуля, что твои представления — это пережиток тотемизма. Была в древние времена такая идея, что предки становятся животными или птицами. У нас тотемной птицей была ласточка. Вот оттуда и твоя вера, а не из Библии. В Библии ничего этого нет.
Я думал сразить бабушку своей ученостью. Но она не впечатлилась. Ответила только: малой ты ишшо. Хочешь головой все понять. А веру, ее головой не поймешь. И любовь.
Я рассказал про наш разговор маме, которая была прагматиком и учительницей математики. Но мама неожиданно поддержала бабушку. Мама сказала: ты думаешь, что жизнь — это как арифметика. Дважды два четыре. А жизнь — это алгебра и высшая математика. Бывает такое уравнение с тремя неизвестными, у которого несколько решений. И все верные. В жизни все бывает. Все можно. Только на ноль делить нельзя.

У меня в коллекции есть белорусские рубли. Купюры по пятьдесят тысяч. По курсу это сейчас меньше, чем наши двести рублей. Раньше я часто бывал в Беларуси. А предмет моей особой гордости — банкнота Приднестровья номиналом в один рубль с портретом Суворова. Там, в Приднестровье, я тоже был. Но это отдельная история. Россия, Беларусь, Приднестровье. Больше, кажется, рублей нигде не осталось. Хотели свой рубль печатать в Новороссии, но потом просто вошли в российскую рублевую зону. Говорят, что где-то лежат невостребованные напечатанные рубли Новороссии. В интернете есть фотографии, но в руках я образца не держал. Такое нельзя покупать. За таким надо ехать в правильное место и оказаться там в нужный час.

Что я могу еще сказать. История рубля — это и наша история. Наших народов и каждой нашей семьи. И жизнь — она сложная. Многое в ней было уже и многое еще предстоит. Жили своими домами, потом соединялись, потом опять разошлись. А потом снова сойдемся. Были войны, голод, революции. И еще будут. Напечатают новые рубли с новыми или старыми профилями на банкнотах. Может, и государство будет иначе называться. В жизни все бывает. Все можно. Только на ноль делить нельзя.
Логотип Журнала Нация

Похожие

Новое

Популярное
Маркетплейсы
1euromedia Оперативно о событиях
Вся власть РФ