Хочу быть братом Вити Сухорукова*
Люди

Хочу быть братом Вити Сухорукова*

О чем думали снимать «Брата-3», о своей жизни на дне среди бродяг, о нашей общей непредсказуемости — большой русский артист Виктор Сухоруков.

В декабре 2022-го «Нации» исполняется 10 лет. Давайте вспомним, что интересного было у нас за это время. (Впервые текст был опубликован в марте 2015 года.)

— Виктор Иванович, я хотел бы поговорить о том, что такое русский характер, в чем его черты…

— Сказать честно? Не знаю. Раньше знал — теперь нет.

— Как это?
— Когда был юным, когда крутился вокруг орехово-зуевской шпаны, среди пьющих работяг и горластых теток, мне казалось: вот они, русские. Темпераментные, наивные, ранимые, каждый со своей правдой и принципиальной верой. Я не говорю о вере в Бога, это могла быть и вера в коммунизм, ленинизм, здравый смысл — во что угодно. Но потом я стал артистом, и понеслось: цари, императоры, монахи, военнослужащие, водители, колхозники, поэты… Они все разные.

— И все же считается, что есть общая черта: русский менталитет базируется на сердоболии, милосердии — том самом сострадании, которое произрастает из христианства…
— Я тоже так думал, но какое милосердие у Берии? Откуда взяться сердобольности у Шестипалого — террориста, которого я сыграл в «Русском спецназе»? В чем сострадание у Хрущева — полуграмотного, не разбирающегося в культуре и людях правителя?
Тут дело в другом. Ответ на ваш вопрос у меня есть. Он появился после того, как я сыграл Порфирия Петровича в спектакле по Достоевскому…
Русский характер в романах Достоевского — это разбитое зеркало. Руки, ноги, глаза, вроде бы, все отчетливо, но вот душу никак не разглядеть. Иностранцы перечитывают Достоевского, собирают осколки, но все равно не могут понять, почему русским людям на месте не сидится. Что заставляет нас подвергать себя и мир сомнению? Почему мы не только вели- кие строители, но и великие разрушители? Откуда в нас эта «непредсказуемость», «неоднозначность», «двойственность»? Мятущиеся мы люди. Неугомонный народ. Нам скучно жить одним днем, нам подавай суету, тревогу, трагедию… Долго запрягаем, но быстро скачем, круша и ломая все на своем пути. В этом и кроется загадка. Много шумим, а реальных проблем не решаем.
И еще одна черта — русского человека предсказать невозможно. Наверное, поэтому мы побеждали в отечественных войнах, не сломались во времена революций, не превратились в порабощенное стадо. Внутренний стержень у нас есть…

— А лично вы какую из русских черт в себе взращиваете, а от какой хотели бы избавиться?
— Взращиваю трудолюбие. А избавиться… от мнительности. Все остальное меня устраивает. Мне хватает денег, еды, жилплощади, общения. Но у меня никогда не было желания копить, нет стяжательства. Я живу в достаточности, как у Рощина в «Старом Новом годе»: «А что у тебя есть?» — «А что надо, то и есть». — «А что тебе надо?» — «А что есть, то и надо». Может быть, поэтому я целиком отдаю себя профессии. Мне ничего другого не надо.
Хочу быть братом Вити Сухорукова*
— В вашей жизни случился сложный период, когда будучи еще ленинградским артистом вы оказались среди пьяниц и бродяг. Как это произошло?
— Все просто. Я знал, что могу играть хорошие большие роли, чувствовал презрение со стороны руководства: дескать, посиди пока на сто двадцать третьих ролях, не лезь в нашу компанию. Противостояние нарастало, и я однажды, поругавшись с директором, оказался на улице со страшной по тем временам формулировкой: «Без права работать в театре на протяжении полугода».
Все было кончено. Первые сутки бесцельно бродил по дождливому Ленинграду, а потом как-то сам собой оказался среди бомжей.

— Я знаю, что человек вы крайне впечатлительный, представляю, каково это было для вас.
— А как же! Но я вывел для себя поговорку: «И за бортом живут люди». И когда мне плохо, непременно вспоминаю ее.
Поймите простую штуку: люди оказываются на самом дне не потому, что обречены. Напротив, у них была достойная рабочая жизнь, были жены и дети, но они предпочли свалку. Почему? Просто потому, что такова их природа. Я спрашивал у них: «Почему вы так живете?» Они отвечали, что им нравится. Им нравилось пить, лежать под забором, не мыться. Это, как ни странно, осознанный выбор.

— А для вас?
— Для меня нет. Я плыл в этом море, где все мне было чуждо, но у меня пульсировала мысль: «Я вернусь, вернусь, вернусь». Я гибну, я спиваюсь, а мысль булькает: «Я вернусь».

— И ведь вернулись, хотя на это ушло несколько лет…
— Для возвращения не было оснований, причин, сигналов. И тогда я сказал себе: «Сухоруков, делай что-то, чтобы себя реализовать». Можно назвать это диалогом белой горячки, хотя при белой горячке человек себя не помнит, а я помню. Значит, это было что-то другое.
Однажды я сидел в опустошенной комнате и спросил меня кто-то: «Устал?» — «Устал». — «Что делать будем?» — «Не знаю». — «Хочешь начать все сначала?» — «Очень хочу». — «Тогда ложись спать, утро вечера мудренее».
И я лег. Вдруг дальше голос говорит: «Лучше не будет, легче не станет. Готов?» — «Готов». — «И одиночество будет еще тяжелее. Согласен?» — «Согласен».
Может, это был разговор с самим собой, хотя предпочитаю думать, что мне это Бог говорил: именно тогда я в него поверил. И, опершись на эту мысль, стал потихоньку выкарабкиваться. Бывшие коллеги смотрели на меня с презрением: «Его же выгнали, он ведь совсем опустился, а еще на что-то надеется». Но я не обращал на это внимание и терпел, терпел, терпел насмешки.
Я знал, что они ошибаются, я-то хитрил, я-то понимал, что не-ет, ребята, я могу быть другим, а вы не можете. Новая жизнь началась в 1989 году, когда режиссер Юрий Мамин пригласил меня сняться в его фильме «Бакенбарды». Потом Алеша Балабанов утвердил меня в свою дебютную ленту «Счастливые дни».

— Я о сотрудничестве с Балабановым тоже хотел поговорить. В «Брате» и «Брате-2» Сергей Бодров сыграл хорошего русского, а вы плохого: нахального, необязательного, необразованного. Но истинный русский человек, конечно, где-то посередине — между героями Бодрова и вашим…
— Для меня истинный русский сам Леша Балабанов. У нас была сложная канва взаимоотношений, но его путь в профессии не смог бы повторить ни американец, ни немец, ни француз. Слишком много там всего было намешано…

— А подробнее?
— Расскажу… В 1990 году проходила озвучка фильма «Бакенбарды» в студии на «Ленфильме». И вот что значит роль случая в жизни! Пять часов вечера, иду по коридору домой. Вдруг ассистент режиссера Бельская подзывает меня: «Витя, иди сюда, тут парень с тобой хочет познакомиться». Я подошел. Сидит тихий молодой человек со стрижкой ежиком. Глаза, как пуговки. «Леша», — представился он и неуверенно протянул руку. Разговорились. Оказалось, что он не первый месяц уже ищет актера на главную роль в свой дебютный фильм по Беккету «Счастливые дни». «Почитай сценарий, вдруг тебя заинтересует?»
Дома я прочитал, ничего не понял. Абсурд. И сниматься не захотел. Ну что я там буду играть!
Короче говоря, через несколько дней мы встретились снова — я вернул сценарий и вдруг, сам не понял, как это произошло, согласился приехать на пробы. А дальше все развивалось стремительно — он меня утвердил, я снялся. С этого наше сотрудничество и началось.
…Так вот, были «Счастливые дни», потом он снял «Замок» по Кафке и получил какой-то невероятный грант, позволяющий снять любую картину по собственному сценарию. Вы представляете, что это значит для художника! Тогда Леша написал «Про уродов и людей». Но комиссия заявила: «Это порнография! Денег на такое кино мы не даем. Приноси другой сценарий». И Леша обиделся, сказал: «Черт с вами! Сам заработаю». И написал сценарий «Брат». Вот вам русский человек — риск и вера.
А дальше опять роль случая. Так сошлись звезды, что на «Кинотавре» Балабанов встретил Сережку Бодрова (тот представлял «Кавказского пленника»), позвал его на разговор и сказал: «Есть у меня сценарий, ты мне как раз и нужен». Сережа согласился. И появился «Брат» для того, чтобы заработать денег на артхаусную картину.
Алексей Балабанов.
Алексей Балабанов.
— Как он угадал, что «Брат», действительно, будет кассовым?
— Действительно, загадка. В этом его талант. Но главное, что по «Брату» можно рассказывать о «лихих девяностых», о Петербурге, о надеждах — все там сошлось. Но зная мощь Балабанова, для меня «Брат» посильнее, а «Брат-2» — это как некий шлягер.
Я не знаю тайны вот этой популярности и, как ни странно, любви к этой картине. Не знаю. Сказка, потому что это сказка!

— Ваш герой в «Брате-2» чувствует себя в Америке, как рыба в воде. Как вы думаете, русские, действительно, так легко осваивают новые территории и новые образы жизни?
— Русский человек, мне кажется, везде себя чувствует, как дома. Причина опять-таки в нашей бесшабашности, в вечном авось, которое берет города.

— Не задумывался ли «Брат-3»?
— Я испугался, когда Балабанов сообщил, что будет снимать «Брата-2». Думал, как избежать синдрома Ихтиандра… Артист одной роли — это хорошо, но я предпочитаю иной путь.

— Но все же вы согласились…
— Конечно, работа с таким художником — счастье. Тем более, что одно время мы жили с Лешей в коммунальной квартире, потом он купил мне «однушку» на Лиговке и забрал мою комнату. Так что нас связывали не только творческие взаимоотношения, но и дружеские, соседские. Работа нас объединила. Как оказалось, повторов не надо бояться. Я сыграл в «Брате-2», но режиссеры не ставили на мне крест. Напротив — новых предложений только прибавилось. Я сыграл, например, и монаха в «Острове», и Павла I, и Хрущева, да мало ли кого еще! И вот когда почувствовал, что синдром Ихтиандра мне не грозит, стал уговаривать Балабанова сделать «Брата-3». У меня был циничный аргумент: «Не получится фильм, черт с ним, зато миллионы заработаешь! И будешь делать свое кино». Но он отказался.

— Почему?
— Он говорил: «Я не знаю этого времени. Пусть делает тот, кто хочет, я не против, но сам этого делать не буду».
А идеи для нового сценария просто витали в воздухе. Я тоже приложил свою руку. Придумал себе возвращение: что меня из американской тюрьмы спасают мексиканцы и я бегу на каком-то нефтяном траулере в бочке из-под солярки, вылезаю весь в мазуте с белыми зубами, смотрю на Петербург и говорю: «Ну, здравствуй, Родина!» Я ищу брата, и он вот-вот должен появиться: вот он завернул за угол, вот он мелькнул в окне. А где-то к финалу идет Бодров, живой, невредимый, на встречу с братом. Это были мои мечты, он их не принял. И правильно сделал.
А потом на судьбу третьего «Брата» повлияло и то, что мы с Балабановым почти перестали общаться. Однажды я у него спросил: «Леш, а почему мы больше не сотрудничаем?» Он ответил с неподдельной искренностью: «Ну, ты же крутой стал».
Меня это очень задело. Я сказал ему, что готов сниматься бесплатно, готов играть все, что скажет, но это не помогло. Бог с ним. Как бы то ни было, нам все равно друг от друга никуда не деться — я уже часть его биографии. У меня в доме наград больше, чем мебели, и среди них множество тех, которые достались мне благодаря ролям в картинах Балабанова.

— А все-таки, почему Балабанов был таким беспощадным? Это ведь проявляется не только в ваших взаимоотношениях, но и в его взглядах на современную Россию… Особенно, если вспомнить «Жмурки», «Груз-200»?
— Не ищите прямых взаимосвязей. Мне кажется, тут все дело в Лешином характере. Он не был романтиком — видел жизнь во всей ее трагической сущности. Мне кажется, общий недостаток молодых режиссеров в том, что они поверхностны. А Алексей, когда начинал снимать «Счастливые дни» в свои 29 лет, выгнал талантливого оператора через две недели после начала съемок, потому что он вел нас куда-то не туда. Балабанову не было важно: похвалят, не похвалят, примут, не примут — он лез в идею, в историю, в сюжет, он хотел рассказать то, что многие артисты на площадке не понимали.

— Вы говорите о «трагической сущности», но ведь «Жмурки» по жанру комедия.
— В том-то и дело. Мрачная комедия, потому что ему как художнику в это время было очень плохо, он работал, преодолевая депрессию. Но я был просто чертовски счастлив, что он вообще спустя долгий, тяжелейший период своей жизни вдруг взял и стал снимать кино. Когда он сказал: «Мы делаем комедию», за ним все потянулись. Какой актерский букет он собрал! Не только воспользовавшись своей талантливой фамилией. За ним пошли как за авторитетом. Но после выхода картины на экраны были разочарования. Впрочем, дело, мне кажется, в том, что артисты на площадке не поняли жанра, не смогли соответствовать заданной планке.


*В заголовке использована цитата из песни рок-группы «Кошки Jam».
Логотип Журнала Нация

Похожие

Новое

Популярное