— Я никогда (смеется)… я никогда не формулировал для себя это так: вот, мол, я не стесняюсь снимать зрелищное кино. Я бы сказал, что мне совершенно неинтересно снимать пустое, холодное, вот это самое высоколобое кино. Меня оно просто не трогает. Меня интересуют живые истории. Противостояние зрительского кино и артхаусного вообще высосано из пальца, придумано для того, чтобы критикам было нескучно. Я сам критик по одной из своих специальностей, так что знаю, о чем говорю. Короче, комплексов на этот счет у меня нет никаких. Есть опера и Мария Каллас, а есть эстрада и Эдит Пиаф. Но кто скажет, что Пиаф хуже Каллас? Да упаси Бог. А что меня поразило в детстве… Я, конечно, помню этот момент. Я действительно был ошеломлен. Это был фильм Александра Митты — да-да, «Экипаж». «Москва слезам не верит» Владимира Меньшова появился на экранах примерно в то же время, и этот фильм я тоже смотрел с большим интересом.
Да, и «Пираты ХХ века», на кого еще было равняться мальчишке? Понятно, на героя действия, умного, сильного, яркого, с внешностью и харизмой Николая Еременко. Много лет спустя я познакомился с Николаем Николаевичем, мы по-доброму общались, однако я подсознательно продолжал смотреть на него как на героя из моего детства.
В фильмографии Лебедева также достойны упоминания триллер с молодым Евгением Мироновым «Змеиный источник» (1997 год), «Звезда» (Госпремия в 2003 году), «Легенда № 17» (Госпремия в 2013 году).
— Я не ходил в видеосалоны. В клубе кинолюбителей, где я сызмальства занимался, появился собственный видеомагнитофон и своя видеотека. Да, точно, «Терминатор» Джеймса Кэмерона — это было одно из самых сильных впечатлений. Но не Шварценеггер меня поразил, не I’ll be back, а история любви современной женщины и мужчины из будущего, пронзительная тема невозможности счастья. Позже меня потрясли «Чужие» того же Кэмерона. А Спилберга, Скорсезе, Копполу и Хичкока я открыл для себя уже в 1990-х.
— Голливуд на всех повлиял. Но и все повлияли на Голливуд. Я имею в виду, что голливудские студии тщательно собирали лучшее со всего мира. Молодцы, они не стесняются это делать. Их иде-ология: все наше, что хорошо. Чаплин не американец, а британец, равно как и Хичкок. Классический Голливуд — это Фриц Ланг, Марлен Дитрих, Ингрид Бергман, Грета Гарбо, Эрнст Любич, Билли Уайлдер, наконец, Сергей Эйзенштейн. Ведь ходил же слух, что в 1979-м Фрэнсис Форд Коппола согласился приехать в Москву и привезти свой «Апокалипсис сегодня» с условием, что ему подарят пленочные копии фильмов Эйзенштейна — его кумира. Кстати, когда у меня появился собственный видеомагнитофон, даже не магнитофон, а плейер, как раз вышел «Дракула» Копполы. Я покадрово изучал, как этот фильм смонтирован. Когда много позже познакомился с монтажером картины Энн Гурсо, я на нее смотрел, как на чудо. А сейчас мы много общаемся, переписываемся. Так вот, анализируя Копполу, я увидел, насколько он подробно изучал творческое наследие Эйзенштейна. Там, конечно, есть, что изучать: «Броненосец Потемкин» — это квинтэссенция кинематографического монтажа. В свое время я разбирал эту картину по клеткам, сколько их в каждом плане.
— Понятия не имею. Я не занимаюсь никакой героизацией. Я шел к своим картинам другим путем. Но это хорошо, если кто-то увидел в моих фильмах примеры для подражания. Я рассказываю истории обыкновенных людей, которые совершают необыкновенные вещи.
— Ну, может быть. Когда я делал «Звезду», я думал о своем дяде, который мальчишкой ушел на фронт. Он погиб под Веной в апреле 1945-го, ему было 19 лет. Я думал о деде, которому было сорок, когда он погиб под Харьковом. Думал об отце, которого война сделала круглым сиротой, он безумно тосковал о своих близких всю жизнь, искал их могилы и никак не мог найти. И я сейчас про-должаю искать. Мне казалось, что Игорь Петренко в «Звезде» был похож на моего дядю, которого тоже звали Николай Лебедев. И деда звали так же. Отец назвал меня в их честь. Вот почему я взялся за эту картину, а не для того, чтобы кого-то героизировать. Что касается «Легенды...», меня очень тронула история, которую написали Местецкий и Куликов. До этого я отказался от нескольких сценариев о хоккеисте Харламове. Это были подробные биографические истории, но они не цепляли меня. И вдруг мне в руки попал сценарий, вызвавший в душе шквал эмоций. В образе тренера Тарасова я узнал своего отца, узнал наши взаимоотношения. Поэтому я просто не мог не снять эту картину.
Должен признаться: я не хочу никому навязывать образцы для подражания. Я просто рассказываю о том, что меня волнует. Вот я сделал фильм про летчиков. Это люди со сложными судьбами — но для меня они прекрасны тем, что это обычные трудяги, совсем не глянцевые персонажи. Когда Александр Митта снимал свой «Экипаж», летчики-международники были фигурами исключительными, сейчас с этим попроще. А вообще: мой тесть — летчик, он уже больше тридцати лет в авиации. Так что это опять же живой личный интерес.
— Я бы выбрал Аллу Борисовну Пугачеву. Она совершенно потрясающая женщина, ярчайшая личность и пример для подражания. Великая! Обожаю ее искусство, ее песни, обожаю общаться с ней. А дальше... Вот если я вам скажу сейчас: «Данила Козловский», вы скажете: «Ну, ясное дело, своих продвигает». Но я действительно должен признаться, что в жизни не встречал более трудолюбивого и самоотверженного человека. Он просто неистовый, колоссальный трудяга. После двенадцатичасовой съемки едет на репетицию, тренировку или деловую встречу, спит по три часа в сутки. В его рабочем графике вообще нет выходных дней, я его за это постоянно ругаю. А третий герой — есть такой поразительный человек — Мария Уваровская. Это молодая и красивая женщина, ей чуть за тридцать, и она командир воздушного судна в компании «Аэрофлот». Это действительно герой для обложки. Я познакомился с Машей, когда работал над образом героини-летчицы в «Экипаже». Я был потрясен ее умом, деликатностью и чувством ответственности. Чтобы помочь нам, она взяла отпуск — не дополнительный, а единственный в году — и приезжала на съемочную площадку, консультировала актеров и меня. Каждый день по двенадцать часов! Совершенно бесплатно! Меня поразило, как уважительно Мария относится к чужому труду. Да, не зря она многого добилась.
— Кого, простите, ждут?
— Понятно. Вот уж что меня мало заботит, так это чего от нас ждут на международных фестивалях. Я с интересом слежу за новыми фильмами, но смотрю только то, что лично мне подходит. Иногда мне нравится. А иногда посмотришь 10 минут: ну, что — ну, скучно, ну, заунывно, ну, тоскливо — ну, и до свидания. Какая разница, получил этот фильм какую-нибудь ветвь крыжовника или нет. Давайте честно, вот вы вспомните, какой фильм получил главный приз, скажем, на фестивале в Берлине в этом году? Ну, вот видите.
Конечно, мне жаль, что нас воспринимают повсюду как поставщиков депрессухи на экране, как унылых балалаечников, но так сложилось. А ведь когда-то было иначе. Любовь Орлова получила в Венеции приз за лучшую женскую роль в картине «Весна», там же награждались «Веселые ребята» Александрова, сказку «Каменный цветок» Птушко представляли в Каннах. Слушайте, а вот Гайдая вообще не смотрят на Западе, но нас-то, нашу культуру и самосознание без его фильмов вообще невозможно представить. Все, нам пора перестать нервничать на эту тему.
— Разумеется, показывал. Робер Оссейн вручал мне приз за «Звезду», и он же плакал на «Легенде №17», обнял меня на выходе из зала, говорил замечательные слова (Робер Оссейн – французский актер и режиссер, граф Жоффрей из фильмов об Анжелике, первый муж Марины Влади. — «Нация»). Кстати, знаете, какая самая популярная моя картина за рубежом, мы о ней даже и не вспомнили сейчас, а она там идет практически во всех странах. Она входит в десятку самых продаваемых за границу российских и советских картин — наряду с фильмами «Летят журавли», «Москва слезам не верит», «Война и мир»... Ее выложили на испанском языке в YouTube — моментально 9 миллионов просмотров. Пока правообладатели не спохватились и не убрали ее. Это «Волкодав из рода Серых Псов». Помню, приехал на одну известную крупную студию на Западе, и со всех окрест-ностей сбежались на меня посмотреть, именно потому, что я режиссер «Волкодава…». Забавно.
— Никогда я такого не говорил. Это журналисты придумали, что Владимир Владимирович Путин каждый день садится смотреть мое кино. Этот миф родился, когда мы показывали «Легенду № 17» знаменитым хоккеистам и юниорам, и Путин принял участие в этом просмотре. Конечно, я был рад, что картина понравилась всем зрителям, включая президента.
— Думаю, что и про жизнь президента можно снять, если будет хорошая история. Но я вас умоляю, что там может быть сверхинтересного и интригующего? Работа одна — с утра до ночи. И ответственность — самое тяжелое и стрессовое чувство. По правде сказать, я с цензурой в кино не сталкивался. Хотя, как мне кажется, иногда не помешало бы включать... нет, не цензуру, а чувство авторского самоконтроля и ответственности за то, что ты делаешь. Вот это засилье сериалов про бандитов, где они предстают чем-то вроде примера для подражания, — это, на мой взгляд, нечто противоестественное. Мне любопытно, авторы бандитских сериалов, хотели бы они в переулке встретиться с этими своими «героями»? Хотели бы, чтобы их мамы или сестры встретились?.. Разумеется, я вовсе не против самого предмета разговора, просто важен угол зрения, интонация, четко отделяющая хорошее от плохого. Лично я считаю невозможным делать фильмы без надежды. В трагедиях Шекспира всегда есть надежда и свет. В конечном итоге, ради этого и создается искусство.
