Наш новый проект «Найти Чехова» (реализуется АНО «Центр развития СМИ» при поддержке Президентского фонда культурных инициатив) посвящен 165-летию со дня рождения великого писателя.
Вслед за Ялтой автор «Нации» изучила еще одно чеховское место в Крыму.
«Из всех русских теплых мест самое лучшее пока — южный берег Крыма, это несомненно, что бы там ни говорили про кавказскую природу. Я недавно был в Гурзуфе около Пушкинской скалы и залюбовался видом, несмотря на дождь и на то, что виды мне давно надоели», — писал в январе 1900 года издателю газеты «Русские ведомости» Василию Соболевскому Чехов.
Он сбежал туда из новенького ялтинского дома. Причина была в том, что писателю надо писать, а на Белой даче в Ялте не кончалась вереница гостей и просителей. «Я вместо дачи за собственные деньги в Крыму умудрился возвести тюрьму!» — жалуется Чехов брату Александру.
В усадьбе Мелихово в Подмосковье, оказавшись в такой же ситуации, он построил себе отдельный флигель. В Крыму же нашел за 3 тысячи рублей татарскую саклю с голым участком земли и красивейшей бухтой. Сегодня это музей.
Вид с дачи Чехова на Пушкинскую скалу.
Удивительный был человек. Крепостной крестьянин, который дорос до купца 1-й гильдии, стал дворянином. Именно благодаря его деньгам и усилиям крымское захолустье стало «летней резиденцией богатой Москвы» (так называли Гурзуф тогдашние журналисты).
Сегодня комплекс гостиниц Губонина входит в состав санатория «Гурзуфский» Управления делами президента. Санаторий занимает 12 гектаров на территории старинного реликтового парка у подножия горы Аю-Даг. На фоне его природных и архитектурных красот дача Чехова выглядит очень скромно. Без указателей ее сразу и не найдешь.
Вся дача — четыре комнатки. Самая малая — кабинет, далее кладовка, комната гостей и комната родственников. Есть еще веранда, она в теплое время выполняла роль гостиной и столовой (Чехов называл ее «большие сени»). Еду на даче не готовили, привозили с собой из Ялты.
Дача Чехова в Гурзуфе.
До начала экскурсии оставалось около часа, и я отправилась на берег чеховской бухты. По дороге обходила художников, которые постоянно запечатлевают эти фантастической красоты места. Но многие, подписывая свои работы «Дача Чехова в Гурзуфе», допускают ошибку: с пляжа дачу не видно. Вместо нее художники рисуют домик местного муллы, соседа писателя. Эта неточность больно ранит экскурсоводов чеховской дачи.
В центре дом муллы, дача Чехова справа (к ней ведут ступени).
— А потом направили меня в «Артек» на практику, и все, Гурзуф так и не отпустил.
— У вас люди спрашивают о Чехове?
— Да. Сколько он прожил. Отвечаю: 44 года. Как болел, спрашивают, как жил в Гурзуфе. Тут же у него даже кровати поначалу не было. Приезжал, чтобы только поработать, порыбачить, отдохнуть от людей. В Ялте же был настоящий проходной двор.
— Вот бы вас туда, — говорю, — для наведения порядка.
Посмеялись оба, после чего Александр — в целях наведения порядка — посоветовал мне покинуть холодное еще море и подниматься вверх на экскурсию:
— Место получше займете. Погода хорошая, к Чехову сейчас набегут. Зимой тут не так, а летом, бывает, что и не развернуться. Двор-то маленький…
Впрочем, на утренней экскурсии народу было немного, человек пятнадцать. Но нам очень повезло с гидом: научный сотрудник музея Михаил Штельцер рассказывал о Чехове, как о родном человеке, искренне сострадал писателю: его одиночеству, тяжелому состоянию здоровья и непростым отношениям, которые возникли в семье после женитьбы. И Ольге Книппер, унаследовавшей эту дачу после смерти Чехова, сочувствовал тоже.
Гид Михаил Штельцер.
После смерти родственников распорядился «все, что окажется» передать Таганрогу на нужды народного образования. Упомянул также крестьян села Мелихова: обещал им 100 рублей «на уплату за шоссе».
В конце, обращаясь к сестре, попросил: «Помогай бедным. Береги мать. Живите мирно».
На даче в Гурзуфе все жили мирно, места эти нравились и сестре, и жене, и гостям, которые здесь бывали. К счастью, нечасто и самые близкие. После визита Немировича-Данченко Чехов засел в своей сакле за пьесу «Три сестры».
— Эту пьесу в 1902 году признали лучшей в сезоне, и Чехов едет в Москву получать премию имени Грибоедова, — рассказывает Михаил Штельцер. — Тогда публика впервые отмечает перемены во внешнем виде писателя. Он сильно похудел, осунулся и даже походка его стала менее свободной.
Его ялтинский друг, доктор Исаак Альтшуллер, в своих воспоминаниях сетовал, что в те годы все сложилось не в пользу Антона Павловича. «Чахоточные больные должны забыть о лаврах»: им нужен режим, правильное питание и покой. У Чехова так не получалось. Провал «Чайки» на сцене, затем ее же триумф — все это автор принимал близко в сердцу. Вдобавок газетные публикации, звонки по телефону, просители… Только в Гурзуфе и было спокойно. А еще здесь рыбалка. «Чудесное занятие! Вроде тихого помешательства, — шутил Чехов, — и самому приятно, и для других неопасно. А главное, думать не надо… Хорошо!»
— А что он здесь ловил?
— То же, и сегодня ловят: ставриду, пикшу, у берега чаще всего кефаль. Удил, скорее всего, с арендованной лодочки.
— И как Чеховы готовили рыбу?
— Жарили, солили, вялили, все по-простому. А если хотели удивить кого-то или приезжало много народу, тогда отправлялись с гостями на курорт Гурзуф, отсюда всего 500 метров. Там был хороший французский ресторан и комфортабельные номера. Ужинали в приятной атмосфере и оставались на ночь. А утром возвращались сюда: дышать воздухом, наслаждаться видом и пить чай.
В те времена сезон в Крыму начинался 1 августа, сентябрь — бархатный сезон. В октябре отдых заканчивался — москвичи разъезжались по домам. А Чехов оставался…
Здесь был Чехов. Главные места в жизни писателя и созданные в них произведения. Дизайнер Наталья Виноградова.
— Ну, конечно, он был другом Антона Павловича. Чехов даже хотел подарить ему эту дачу. Но Константин Алексеевич отказался, сославшись на то, что во время шторма волны сильно бьют о скалы, все под ногами дрожит. И у Коровина начиналось сильное сердцебиение. Поэтому он построился повыше.
— Поклонницы — «антоновки», как их шутя называла сестра Мария Павловна — здесь его не одолевали?
— Они были в Ялте. А здесь татарский поселок, местные первое время о том, что сосед — великий писатель, даже не знали. Антона Павловича это целиком устраивало. При этом он легко находил язык с самыми разными людьми. У него был работник Мустафа, Чехов говорит о нем как об очень трудолюбивом, всегда трезвом, но очень бедном человеке. Писатель подарил ему инструменты для садовых работ, и счастливый Мустафа ходил с ними на заработки.
Антон Павлович состоял в переписке с Исмаилом Гаспринским. Это известный просветитель крымских татар, издатель, вполне светский человек, но не лишенный собственной национальной идеи. Чехов содействовал Исмаил-бею в организации крымскотатарских школ: пожертвовал 500 рублей на строительство школы в деревне Аутка, покупал учебники.
— В вашей экспозиции есть предметы с особенной историей?
— Пойдемте. Есть у нас замечательный экспонат: это часы, собранные и подаренные писателю младшим братом, Михаилом Павловичем. Они до сих пор в строю, нужно только не забывать заводить. И я вам признаюсь, бывает такое: когда кто-то из посетителей начинает ругать Ольгу Книппер, мол, как она могла жить в Москве, а он здесь, что это за жена вообще такая, — эти часы останавливаются. Мистика, совпадение — не знаю… Мы на такие нападки отвечаем, что Антон Павлович в своих письмах прямо говорит: самые счастливые годы своей жизни он провел в браке с Ольгой Леонардовной. Все остальное — сплетни, инсинуации и фантазии.
О других экспонатах: стол, стулья, вся мебель куплена Чеховым, а сама обстановка воссоздана по воспоминаниям его гостей и по фотографиям. Ну, и пенсне, перья, лупа, маленькая икона в углу — тоже подлинные.
Кабинет писателя на даче в Гурзуфе.
— У нас тоже есть образец почерка: копия того самого завещательного письма. Он действительно был аккуратен. Но не требовал этого от других. Две комнаты здесь были отведены гостям и родственникам, и Чехов не вмешивался в их личное пространство. У него в кабинете все очень просто. Но иначе и не могло быть: дача вроде пляжного домика, здесь только самые необходимые вещи.
После экскурсии я прогулялась по поселку. На Ленинградской улице — центральной и самой красивой в Гурзуфе — у кафе «Чеховъ» судьба напоследок подарила мне встречу еще с одним, пенсионного возраста, но молодым душой, «артековцем». Когда я подходила к нему, лавируя между гурзуфскими котами (их еще больше, чем в Ялте), грянул «Севастопольский вальс».
Дослушала, положила сторублевку в валяный башмак, разговорились.
Владимир приехал сюда с Урала почти полвека назад. По образованию учитель истории, но толком поработать в школе не успел: услышал, что в «Артек» набирают персонал, ищут молодого баяниста. «Да так и остался» (общий рефрен в биографиях многих местных).
— Антон Палыч? Ну, конечно, для нас он совсем другой. Здесь он ближе. Можно сказать, сосед. Да мы, «артековцы», молодыми чуть ли не каждую ночь плавали к нему в гости!
Владимир, один из многих призванных в «Артек» комсольцев, оставшихся в Гурзуфе навсегда.
Спустя три десятка лет благодаря стараниям худрука МХТ Олега Ефремова и академика Дмитрия Лихачева даче вернули первозданный вид, за который Чехов когда-то заплатил (сильно переплатил, но бухта, рыбалка, покой) 3 тысячи рублей.
