«Маленькая женщина с мышиным лицом, на руках у нее кандалы». Как Чехов познакомился с Сонькой Золотой Ручкой

Проект «Найти Чехова» (при поддержке Президентского фонда культурных инициатив) посвящен 165-летию со дня рождения великого писателя. 

Продолжаем публиковать отчет о нашей сахалинской экспедиции.

«Я проехал на лошадях всю Сибирь, плыл 11 дней по Амуру, плавал по Татарскому проливу, видел китов, прожил на Сахалине 3 месяца и 3 дня, сделал перепись всему сахалинскому населению, чего ради исходил все тюрьмы, дома и избы», –– напишет Чехов своему издателю Лейкину по возвращении с каторжного острова в 1890 году.Что заставило его, уже шесть лет как больного чахоткой, отправиться в экстремальное путешествие, родные не поняли. Сам же писатель считал, что в жизни его образовался застой, «надо подсыпать пороху». Но особых надежд, что поездка даст что-то важное науке или литературе, не питал: «не хватит на это ни знаний, ни времени, ни претензий. Я хочу написать хоть 100-200 страниц и этим немножко заплатить своей медицине, перед которой я, как Вам известно, свинья».

Документальная книга «Остров Сахалин» произвела эффект разорвавшейся бомбы. На «остров невыносимых страданий», о котором в столичных салонах говорить было не принято, выехала комиссия из чиновников минюста и главного тюремного управления. Их доклад подтвердил ужасы, описанные Чеховым, — на Сахалине начались реформы.

Полубритые и тачечники

Север острова встретил Чехова пожарами. Тайга сильно горела в пяти местах: «все в дыму, как в аду». Страшная картина, признается писатель. Впрочем, тут же, со свойственной ему самоиронией, подмечает в страшном смешное: «Возле пристани по берегу бродило с полсотни каторжных. При моем появлении вся полсотня сняла шапки –– такой чести до сих пор, вероятно, не удостаивался еще ни один литератор».

Тогда здесь был Александровский пост, сегодня — город Александровск-Сахалинский. Железной дороги к нему нет по-прежнему. Можно добраться по морю, долететь за 2 часа из Южно-Сахалинска или оттуда же за ночь доехать до ж/д станции Тымовское, а оттуда еще полтора часа автобусом через горы.

Городок маленький, настолько, что обойти его весь можно за час. Официально проживает 8 тысяч человек, но на деле меньше: многие уезжают на вахты. Крупных предприятий сегодня уже нет. Педагогический и медицинский колледжи, по словам местных, доживают последние дни.На центральной площади теперь расположены Дом культуры, несколько магазинов и памятник Чехову, а раньше была ссыльнокаторжная тюрьма. Стоя на высоком этаже гостиницы, которая замыкает прямоугольник площади, легко представить то, что видел Чехов: «большой четырехугольный двор, огороженный шестью деревянными бараками казарменного типа и забором между ними. Ворота всегда открыты и около них ходит часовой».
В Александровской тюрьме действительно отбывали наказание в довольно сносных условиях. Не всех заковывали в кандалы, арестанты перемещались от бараков на работы без конвоя. Все-таки истязание и укрощение не были единственными целями каторги: Сахалин того времени — основной угледобывающий район Дальнего Востока.

Самая страшная из пяти тюрем на острове — Воеводская. Там отбывали каторгу по тяжелым статьям. Рецидивистов, беглецов и особенно жестоких преступников из общей массы выделяли так: брили им половину головы.
Чехов, с сочувствием относившийся практически ко всем каторжанам, вспоминает в своей книге такого: «Один седой старик лет 60–65, по фамилии Терехов, сидящий в темном карцере, произвел на меня впечатление настоящего злодея. Накануне моего приезда он был наказан плетьми. По рассказам арестантов, этот старик убил на своем веку 60 человек; у него будто бы такая манера: он высматривает арестантов-новичков, какие побогаче, и сманивает их бежать вместе, потом в тайге убивает их и грабит, а чтобы скрыть следы преступления, режет трупы на части и бросает в реку. В последний раз, когда его ловили, он отмахивался от надзирателей дубиной. Глядя на его мутные оловянные глаза и большой, наполовину бритый, угловатый, как булыжник, череп, я готов был верить всем этим рассказам».

Особая категория арестантов — тачечники. Самых отпетых каторжан длинной цепью через ножные кандалы приковывали к тачке. На 2-3 года. Двухпудовое примитивное средство транспортировки угля становилось на это время как бы частью человека. На время сна несчастный закатывал ее под нары.
Когда же каторжанина освобождали от тачки, привыкшие к тяжести мышцы резко ослабевали: человек становился инвалидом, руки его уже почти не слушались.Каторга действовала на Сахалине с 1869-го по 1906 год. Сюда было сослано больше 30 тысяч человек.

Знаменитые каторжане

Если спускаться от главной городской площади, то выйдешь к торговой лавке Карла Ландсберга, бывшего заключенного, с которым Антон Павлович подружился. Сегодня в этом доме располагается исторический отдел Историко-литературного музея «А. П. Чехов и Сахалин».
Здесь можно встретить туристов со всего мира. Понятно, что японцам близко, но и европейцам, и американцам тоже интересно. И особенно австралийцам: ведь у них все тоже начиналось с каторги.

Судьба у Карла Христофоровича Ландсберга удивительная. На каторгу из Петербурга военный инженер попал за двойное убийство. Прапорщик Лейб-гвардии Саперного батальона Ландсберг готовился к свадьбе с Марией Тотлебен. Девушка была из состоятельной семьи, с помощью брака жених намеревался поправить свое финансовое положение. О чем и сообщил ростовщику, которому должен был внушительную сумму. Тот в ответ сказал, что с его стороны Ландсберга перед свадьбой тоже ожидает сюрприз. Опасаясь, что кредитор проболтается о финансовой несостоятельности, инженер его зарезал. Под нож попала и кухарка, не вовремя вернувшаяся с рынка.Ландсберг получил 15 лет каторги. Но в отличие от большинства других его жизнь на Сахалине сложилась вполне удачно. Стал заниматься инженерными делами: спроектировал тоннель на мысе Жонкиер, построил причал для швартовки барж и небольших судов, проложил на острове дороги; затем занялся добычей угля и рыбы. И даже женился по любви: встретил здесь дворянку Ольгу Дитятеву, у них родилось двое детей. К сожалению, оба в младенчестве умерли. Получается, за две отнятые жизни Ландсберг расплатился самым дорогим.
Во время Русско-японской войны он возглавил местную дружину и в боях с японцами прикрывал отход русских войск. Был ранен, был в плену. Указом императора Николая II Карла Христофоровича восстановили в правах, и он вернулся в Петербург. Там, подписывая бумаги, уколол палец пером, получил заражение крови и в возрасте 56 лет умер. При этом вошел в историю как главный устроитель жизни каторжного острова.

Нашел себя на Сахалине и отец Даниила Хармса Иван Ювачёв. Политический заключенный, здесь он работал на метеорологической станции, поменял народовольческие взгляды на глубоко религиозные, стал духовным писателем Миролюбовым. Из его островных записок родилась книга «Восемь лет на Сахалине», в которой описаны быт и нравы местных жителей: узников, надсмотрщиков, коренных народов — гиляков и айнов.

Но, пожалуй, главная легенда каторги — Софья Блювштейн, больше известная как Сонька Золотая Ручка. Она была королевой преступного мира своего времени. Артистически одаренная (две ее дочери стали актрисами оперетты в Москве), устраивала из преступлений настоящие театральные представления. Расскажу об одном из них.

В 1883 году мошенница явилась к психиатру Богданову и, представившись женой известного в Одессе ювелира Карла фон Меля, в слезах просила помочь ее мужу, который помешался на драгоценностях. Договорившись о времени приема, Сонька отправилась к ювелиру и назвалась женой известного в Одессе психиатра Богданова. Выбрала украшений на 30 тысяч золотом и попросила фон Меля привезти их к «ним домой», где муж расплатится.
Встретив ювелира в особняке доктора, захотела еще раз примерить драгоценности, а саму жертву проводила в кабинет «супруга». Один из обманутых мужчин начал врачебный прием, второй ждал расчета за свой товар.
После битого часа непонятных расспросов ювелир не выдержал и довольно эмоционально потребовал денег. Доктор тут же кликнул двух санитаров — фон Меля забрали в психушку. Потом, конечно, разобрались и выпустили, вот только Сонька Золотая Ручка была уже очень далеко.Она единственная из женщин на Сахалине отбывала наказание в кандалах в течение нескольких лет (за попытки побега), и в ее «одиночку» водили всех гостей острова. Чехов так описывает встречу с ней: «Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и теплой одеждой, и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею».

После выхода книги «Остров Сахалин» на каторгу потянулась вереница публицистов, фотографов и разного рода исследователей. Самым успешным и талантливым из них оказался фельетонист Влас Дорошевич, он написал трехтомник «Сахалин. Каторга». Соньке Золотой Ручке отведено в нем значимое место. Дорошевич не раз встречался с арестанткой, подробно описал ее жизнь. И отмечал, что фотографы сделали на ее портретах состояния. Снимки легендарной преступницы продавали в салонах, магазинах и даже поездах.
Софья Ивановна не могла отказаться от этой «фотографической каторги», и ее раз за разом выводили во двор, чтобы перед объективом снова заковать в кандалы.После освобождения Блювштейн уехала на поселение в Приморский край, но вскоре вернулась. На новом месте не смогла хорошо устроиться, а на каторге ее уважали. Золотая Ручка открыла даже свой бизнес: в небольшом заведении торговала квасом (и водкой из-под полы).
Последней ее любовью стал рецидивист Богданов. Он был моложе нее, жестоко избивал Соньку, и, по одной из версий, умерла она оттого, что сожитель выгнал ее, полураздетую, в тайгу. По другой, сама пыталась сбежать от мучителя. Как бы там ни было, выкарабкаться из тяжелой простуды не смогла и в мае 1902 года, в возрасте 56 лет, скончалась.

Удивительно, но и после смерти Золотой Ручки о ней продолжали появляться легенды. На Ваганьковском кладбище в Москве есть полуразрушенный памятник — женская фигура без головы и рук. По признанию работников погоста, вот уже несколько десятилетий к этому изваянию наблюдается настоящее паломничество. Представители современного уголовного мира верят, что Софья Блювштейн похоронена именно в этой могиле. Оставляют ей цветы, еду и напитки, записки с просьбами о заступничестве.
Приходят и просто зеваки, туристы. Перед съемками своего сериала «Сонька Золотая Ручка» побывал, говорят, и режиссер Виктор Мережко.

Но в Александровске-Сахалинском каждый вам скажет: преступница похоронена здесь, на старом кладбище (сегодня уже не существует).
Островитяне долгое время приводили к ее могиле детей с рассказами о том, что от воровства и обмана у людей отсыхают руки (как было с Сонькой в последние годы).Мне показали примерное место ее последнего пристанища. Оно в самой высокой точке Александровского поста. Теперь там проходит улица Учительская. Бараки, собаки, раскисшая после весенних дождей дорога. Но если смотреть не под ноги, а прямо, открывается потрясающий вид на укутанные снежными мантиями горы. У их подножия, в чаше, лежит маленький город и по его улицам снуют муравьиного размера люди. И время, кажется, не движется.
Чехов тоже все это видел…

Беглецы и палачи

–– Самый интересный человек на каторге — это палач, –– экскурсовод музея «А. П. Чехов и Сахалин» Луиза Левченко доброжелательно улыбается. — Это был не служивый, а каторжанин. Его выдвигали свои же. Одного выдвинули, а он заплакал: я не хочу вас наказывать! И ему ответили: поэтому мы тебя и просим, ты добрый…

Самый известный сахалинский палач, в прошлом студент семинарии, Комлев, добрым не был. 20 лет каторги получил за то, что пошел на грабеж с револьвером.
Два раза пробовал бежать с острова — кроме жестокой порки кнутом получил еще 35 лет к сроку. Понял, что каторга — его судьба, и когда выпал жребий идти в палачи, он его принял.
Невысокий, не очень сильный, но ловкий и сноровистый, владение кнутом Комлев превратил в искусство.Каторжане знали, если с палачом «договориться», он может выпороть несильно, но так, что надзиратели этого не заметят.
Но можно было «договориться», чтобы и насмерть запорол. В летописи каторги сохранилась такая жуткая история: два арестанта, Губарь и Васильев, решились на побег и взяли с собой третьего — «корову». То есть человека, которого собирались съесть, когда закончатся скудные припасы.
Обоих поймали, у Губаря в сумке нашли человеческие останки. Каторга пришла в негодование. (Васильев смог оправдаться, ему поверили.) Заключенные собрали 15 рублей и передали палачу Комлеву: забей Губаря. О факте подкупа узнала администрация и, желая пресечь самосуд, назначила обоим беглецам по 48 ударов (это считалось мягким наказанием, смертельными были 200 и более ударов).
Тюремщики смотрели за Комлевым во все глаза. Порол палач обоих одинаково. Вот только Васильев ушел потом в тюрьму самостоятельно, а Губарь умер в лазарете через 3 дня.

…Бежали многие. Только с 1898-го по 1901 год в бега ударилось около 1100 каторжан, из них больше трех сотен оказались в Японии. Тамошние власти даже потребовали от русских усилить охрану на каторге.
Беглецам в «Острове Сахалин» Чехов посвящает одну из самых интересных глав. Лейтмотив ее таков: каторжан гонит с острова любовь к родине и свободе. Писатель вспоминает старика Алтухова, который убегал в режиме нон-стоп, но недалеко, всего на полверсты: «Садится на гору и смотрит на тайгу, на море и на небо; посидев так дня три, он возвращается домой, берет провизию и опять идет на гору… Прежде его секли, теперь же над этими его побегами только смеются».

Стоя на пронизывающем ветру над Татарским проливом, поймала себя на мысли: будь я каторжанкой, тоже не удержалась бы от побега.
Помимо тяжелого климата на острове раньше была беда и с питанием: даже вырастить достаточно картошки удавалось не каждый год. И заготовка рыбы долгое время была проблемой. Чехов отмечает, что ели каторжане в основном тухлую или пересоленную рыбу. Правда, до тех пор, пока на остров не сослали рыбака из Таганрога: «Впечатление такое, что если бы Василенко не попал на каторгу, то никто бы тут не знал, как надо обращаться с рыбой».

Сегодня с рыбой на острове все хорошо. И готовят ее не только по-русски, но и по-корейски, и по-китайски: сахалинцы знают и любят кухни соседей.
И все равно, невзирая на экзотические деликатесы, на море, дикую величавость местной природы, уже через два дня я очень хотела домой. Где утром, стоя у окна, я увижу толпу школьников, множество привычных машин с левым рулем, легко и ярко одетых людей. Где почти всегда тепло и часто утомляет солнце.У всех встречных я спрашивала: за что вы любите Северный Сахалин? Ведь Чехов писал, нет ни одного человека, который бы не хотел отсюда уехать. И мои собеседники, все как один, отвечали: а как не любить родину?
–– Каторжане говорили о Сахалине так: вокруг море, а в середине горе, –– поделилась со мной экскурсовод Луиза Левченко. — Если бы тут не было моря, я бы не осталась. Мама завербовалась сюда на три года. Потом решила, что мне нужно закончить школу и уже тогда уедем. Но мы с братом отказались. Брат, правда, позже за дочкой на материк уехал. А я, как видите, тут… Когда неспокойно на душе, наваливается тяжелое — вышел, походил по берегу, ножки помочил — и все проходит. Море, оно лечит.