И всех собак зовут Каштанками

Наш проект «Найти Чехова» (при поддержке Президентского фонда культурных инициатив) посвящен 165-летию со дня рождения великого писателя. 

Мы ищем живого, нехрестоматийного Чехова в любимых и важных для него местах, в беседах с людьми, которые работают с его творческим наследием. Тем самым сможем сделать классика ближе и понятнее нашим современникам. 

Василий Егельский и Светлана Несветова, актеры Таганрогского театра имени Чехова, часто играющие в чеховских пьесах, сами выступили героями небольшой пьесы.

Театр на главной улице Таганрога, Петровской. Стоят трое.
Актриса Светлана Несветова: — А вы же в театре были у нас, да? Видели место на балконе, откуда Чехов смотрел спектакли?
Журналист Ольга Майдельман: — Там стоит «стул Чехова»?
Актер Василий Егельский: — В его времена на галерке и стульев не было. Огромные ступени в пять ярусов — как греческий амфитеатр. И заходили туда не с парадного входа, а с черного.
Несветова: — А знаете, как он пробирался в театр? Юный гимназист, он одевался в старичка: бородка, шляпа. И благодаря высокому росту его принимали за взрослого.
Егельский: — Гимназистам в театр было ходить строго запрещено. Сомнительное заведение! Как бы чего не вышло... Кстати, место очень удобное. Замечательный угол обзора.
Журналист: — И можно купить билет на «место Чехова?»
Егельский: — Это обычное место на балконе. Но, кстати, хорошая идея, надо сказать администратору. И поставить стул старинный.

Оборачиваются на театр.
Журналист: — Внешне театр остался таким же, как при Чехове?
Егельский: — Раньше над входом был широкий балкон, куда после оперы выходили дамы в шикарных платьях... А оперные арии у нас пели даже извозчики: они ведь тоже ходили в театр. Везут тебя и поют. Как в Венеции гондольеры, да. Это все из воспоминаний — не Антона, а Александра, брата, который вопреки воле отца здесь женился на дочери таможенника, и, кстати, в этом браке родился Михаил Чехов. Известный на Западе.
Несветова: — Михаил Чехов известен тем, что выработал свою систему, где поиск актера идет не от внутреннего к внешнему, как у Станиславского, а наоборот. Он, например, придумал, что у персонажа нужно искать «центр тяжести». Допустим, это большой нос (шагает, будто ее тянут за нос) или живот (идет, выпятив живот). И так, от походки, от повадки рождается персонаж.Журналист: — Антон Палыч не был ведь поклонником системы Станиславского?
Егельский: — Он говорил: «У меня в пьесе уже все есть. Надо ее только прочесть хорошенько». Когда репетировали «Чайку», Станиславский звонил в Ялту: «Я не знаю, как играть Тригорина! Подскажите, Антон Павлович». И Чехов, с южным акцентом: «Слюшайте! Он ведь носит узкие клетчатые брюки». И положил трубку. Этой деталью сказано все. Пижон, модник, ловелас.
Журналист: — Да, Чехов мог одной деталью нарисовать целую картину... А что можно у вас по его пьесам посмотреть сейчас?
Несветова: — Идут «Человек в футляре», «Душечка», «Три сестры».
Журналист: — Но, наверное, все пьесы ставили?
Егельский: — Все, все было! Ведь ставят еще с 1890 года!
Журналист: — И какая постановка была самой необычной?
Егельский: — Корейский режиссер приезжал «Чайку» ставить, назвал «Лишний человек». Привозили свою «Чайку» японцы, театр Tokyo Engeki Ensemble. Играли в кимоно, босые — представляете Нину Заречную в кимоно? И все по-японски!
Несветова: — Ну, что-то в этом было.
Егельский: — Мы пришли с женой. Она смотрела-смотрела: «Ничего не понимаю». А поскольку я играл в «Чайке» и знаю каждое слово, каждую реплику… Я стал тихо давать жене «субтитры». Все вокруг: «Погромче, нам не слышно!». Ну не могу же я громче артистов на сцене. А в антракте подходит ко мне японец с вопросом, он сидел среди зрителей и внимательно так наблюдал. Я ему: «Извините, я не говорю по-японски». — «Но вы же только что переводили». — «Просто я знаю «Чайку» наизусть». Он говорит: «А они что, не знают?» В общем, играли они два вечера, и оба по-японски. Но на втором показе из-за кулис читали реплики и на русском… Японцы, кстати, считают, что Чехов писал о Японии и что он национальный японский писатель. Парадокс?
Журналист: — Парадокс.
Егельский: — А мы, живя в России, мало знаем Чехова. В Таганроге все сами пьесы пишут. Все! И все артисты. Ну, это такой город.Идут по главной улице Таганрога — Петровской.
Егельский:— Петровскую у нас называют Брод, Бродвей. Представьте только, здесь бродили Чехов, Чайковский, Раневская, да кто только не бродил! Но и сегодня Антон Павлович нашел бы здесь много сюжетов...
Журналист: — А что, встречаются сегодня в Таганроге чеховские типажи?
Егельский: — Вот слушайте. Захожу на нашу Главпочту. Стою. Впереди мужчина. Его спрашивают: «Ваша фамилия?» Он: «Беликов». Я говорю: «Как??» — «Беликов». У меня просто все в глазах поплыло! А мы через час играем спектакль «Человек в футляре». (Беликов — фамилия главного героя в этом рассказе Чехова.)
Несветова: — Василий Федорович играет директора гимназии. А я его жену.
Егельский: — Я ему говорю: «Подождите! По какой вы линии Беликов?!» А он вообще не может понять, к чему я веду. «Ну как, — говорит, — мои предки тут жили всегда». Достаточно, да?
Смеются.
Егельский: — А сколько персонажей на нашем рынке! Раньше там всегда стояла женщина с ярко-накрашенными губами и кричала (тонко, пронзительно): «Марля, вата! Натурально домашняя!» А если никто не покупает: «Чтоб вы провалились!»Журналист: — Да, у каждого самобытного города есть свой характер. А вообще таганрожцы — они какие?
Несветова: — Как писал Антон Палыч, «все музыкальны, одарены фантазией и остроумием, но все пропадает даром». Есть у наших такая черта... моя дочь недавно столкнулась. Дает она в магазине деньги. А продавец снисходительно: «Ты хоть считать-то умеешь?»
Журналист (недоуменно): — Что это за черта? Житейское любопытство?
Несветова: — Нет, это необходимость высказать свое мнение. О чем угодно. Смотришь, к примеру, одежду, а тебе: «Вашего размера нет, дама». А может, я не себе смотрю?
Журналист: — Это, наверное, имперские амбиции.
Несветова: — Даже на рынке! Петрушку мне взвесила торговка, говорит: «21 рубль». Я пока отсчитывала, она: «Дама, 25». — «Как 25? Вы только что сказали 21». Мне не жалко, но как это? А она губы поджала и забрала пучок: «Идите к другой». Это вот чисто таганрогский характер.Подходят к библиотеке — изящному модернистскому зданию по проекту Федора Шехтеля.
Несветова: — Вот, благодаря Антону Павловичу мы обрели эту красивую библиотеку. Он всю жизнь передавал сюда книги. Более двух тысяч! Специально покупал для Таганрога. И свою библиотеку с автографами великих людей отдал тоже.
Журналист: — Гимназистом он был один из немногих, кто платил за абонемент, и сокрушался, что записано так мало людей. А что сегодня?
Егельский: — Ну, с появлением интернета эта библиотека стала скорее залом: выставки, концерты, актеры выступают, поэты. Тут и отдел культурных программ есть.
Несветова: — У нас же город какой: ткни пальцем и попадешь в творческую личность.
Егельский: — Подтверждаю. Звонит мне женщина: «Я написала три рассказа. Выслушайте меня. Я все равно не отстану». Я сразу думаю: вот она, Мурашкина (героиня рассказа «Драма»)! Ну дал сдуру своей емэйл. Теперь она бесконечно шлет мне свои творения, которые невозможно читать.
Несветова: — Мне в соцсетях в личку пишут. Недавно бывший милиционер: «У меня есть замечательная пьеса, как бы ее поставить в нашем театре?»

Заходят в библиотеку.
(Охраннику): — Здравствуйте. А можно мы внутри посмотрим?
Охранник: — Да закрыто сегодня, пятница. Ну, ладно, зайдите.
Егельский (глядя на портрет Шехтеля): — Шехтель не взял за проект ни копейки! Он же был другом Чехова...
Большой серый кот спрыгивает со стульев и подходит к ногам.
Несветова (смеясь): — Вот вам еще один чеховский герой! (Котик есть в рассказе «Ионыч»).
Егельский: — Меня однажды попросили написать сценарий к юбилею Чехова. Я говорю: нужен материал. И мне из этих фондов дали редчайшие книги: их можно листать только в белых перчатках.Несветова: — Здесь есть отдел дореволюционных и ценных изданий.
Егельский: — Таких больше нет нигде. Например, мемуары Книппер. Они еще не были женаты, она приехала в Ялту. И ее поселили внизу, рядом с комнатой матери Чехова. А Антон наверху. И вот полночь. Книппер пишет: я тихонько, по этим скрипучим ступеням, наверх… И тут вдруг (громко и строго): «Антоша отдыхает!» — а мама, оказывается, легла спать на сундуке под лестницей... Книппер же не подпускали к Чехову ни на шаг! Они с Марией Павловной, сестрой Чехова, были подругами, но сестра десять раз пожалела, что познакомила их, потому что Антоша...
Журналист: — Он должен был принадлежать только семье?
Егельский: — Только семье! Они тайно поженились в Москве. А потом — на пароход и в Башкирию на кумысолечение... Письма в этих мемуарах не редактировались. Но больше не переиздавались.
Журналист: — Слишком живой Чехов, совсем не бронзовый, да?
Егельский: — Слишком. Вообще воспоминания Антона Павловича Мария Павловна сильно вымарывала.
Журналист (с надеждой): — А простой человек может попасть в книгохранилище?
Несветова: — С письменного разрешения минкульта. Но у нас бывают экскурсии. Книжный зал такой красивый! Со сквозной винтовой лестницей.
Охранник (великодушно): — Можете еще вниз спуститься.

Спускаются куда-то вниз, где стоит старинный резной шкаф.
Егельский: — Вот, примерно к такому шкафу и обращался Гаев: «Многоуважаемый шкаф, приветствую твое существование на протяжении многих лет»…Поднимаются наверх, выходят наружу.
Охранник (выходит следом): — Вы 26-го приезжайте. В «Библионочь». Все тут открыто будет.
Журналист: — Спасибо. Скажите, а вы Чехова любите, читаете?
Охранник: — Если честно, я только люблю некоторые рассказы. Вот, например, если я играл этого самого Очумелова, поэтому, естественно, мне «Хамелеон» очень нравится.
Несветова (в сторону): — У нас, я же говорю, все — или актеры, или музыканты.
Охранник: — Вот смотрите, после «Библионочи» у нас будет Чеховский фестиваль. И здесь будет торговать наше литобъединение «Чайка». И я вам распишусь, без вопросов…. (Обратив глаза к небу) «Стоял один, смотрел в морскую даль, и виделась вся будущность ему. Здесь будет город-крепость, молвил государь, во славу флоту русскому быть посему. Издан указ, и тысячи рублей казной отпущены на труд. Возникла пристань для приема кораблей, а побережье заселил торговый люд».
Журналист: — Да вы поэт.
Охранник: — Спасибо. Вы знаете, как могу вам сказать? «Вахтером быть нелегкая судьба. Никто не скажет: ты, Володя, гений. Другим во славу делаем дела, а сами остаемся в тени». Так что приезжайте.Выходят на Петровскую.
Журналист: — Скажите, а какие-то мистические случаи, связанные с чеховскими спектаклями, были?
Несветова: — Вообще в самом театре есть нечто мистическое. Говорят, когда все уходят, слышно то шаги, то шепот... Где-то возле сцены. А однажды на гастролях был забавный случай. Мы повезли «Человека в футляре».
Егельский: — Это было в Тамбове.
Несветова: — Да. И вот все идет как идет, но в сцене свидания Беликова и Вареньки из-за кулис вдруг выплывает большое красное сердце. Шарик такой воздушный. С праздника какого-то остался, видимо. Мы все ахнули...
Егельский: — Он, значит, постоял на заднике и поплыл медленно вперед, на авансцену.
Несветова: — Мы все: «Господи, как же его забрать?» Стоим, переживаем. И пока мы переживали, любовная сцена кончилась, и шарик уплыл со сцены в другую кулису.
Егельский: — Мы в таком шоке были!
Журналист: — А зрители, наверное, считали, что так и задумано.
Смеются, потом задумываются.
Журналист: — Скажите, для вас лично с чего Чехов начался?
Несветова: — Ой, у меня в детстве была такая прививка от него! Нас, учеников 3 класса, привели в музей, посадили в огромном зале и поставили пластинку — «Степь». Нудный голос, эхо. Ничего не понятно. Неизъяснимо скучно. Я долго потом Чехова не хотела читать. И гораздо позже смогла понять и полюбить его гениальную прозу.
Журналист: — У вас не было такого, Василий Федорович?
Егельский: — Ну, я вообще фанатик Чехова, даже не фанат... А первый раз это был 5 класс. Учитель литературы рассказала нам: мол, ездила на каникулы в Таганрог — я же в Брянске родился — и побывала в домике Чехова. Она говорила с такой любовью, нежностью! А потом дала мне на конкурс чтецов «Ваньку Жукова». И вот тут я обрыдался. Первое мое столкновение с несправедливостью жизни. Ну а когда в 80-х приехал в Таганрог, то понял, что я отсюда никуда не уеду.
Несветова: — Кстати, я уже взрослой осознала, что «Каштанка» — это же не детское. Это про женскую судьбу. Когда она замечательного дядьку, который вывел ее на сцену, кормил, обучал, вдруг бросила, и побежала к тому, кто над ней издевался… Это просто… Как тут не заплакать?Подходят к Домику Чехова.
Журналист: — Это чудо, что он сохранился. Ведь маленький флигель. Запросто могли снести.
Егельский: — Я как-то был в Спасском-Лутовинове, усадьбе Тургенева, и все время приставал к экскурсоводу: это подлинно? А это? Достал ее. Оказалось, что ничего подлинного там нет: в войну немцы все разбили, и дом восстановили по фото. Я сразу потерял интерес: ауры нет. А здесь все стены излучают это вот, чеховское.
Журналист: — Он, конечно, любил Таганрог, но помните его письмо: «Куда ни явишься, всюду куличи, яйца, сантуринское, грудные ребята, но нигде ни газет, ни книг»… Что за сантуринское, кстати?
Экскурсовод (выходя из Домика Чехова): — А это остров итальянский Санторини. Там делали вино, привозили в Таганрог. А Пал Егорыч, отец Чехова, разбавлял вино подкрашенным бурачком. Говорил, что от этого не будет беды, только здоровье.
Егельский: — Здравствуйте, Ольга Владимировна! (Журналисту) Наша заведующая Домиком Чехова. Видите! В Таганроге каждый готов рассказать о Чехове.

Идут по улице.
Журналист (увидев собаку): — А правда, что в Таганроге всех собак зовут Каштанками?
Несветова: — Да. (Смеется.) А если мальчик, то Каштан.
Журналист: — Конечно, Чехов для Таганрога уже бренд, хорошо это или плохо. Но не много ли в названиях этого бренда? Когда, например, фитнес-зал называют «Чехов»?
Егельский: — Да, это зря. Если есть антураж, это одно. А когда заходишь в армянский ресторан, и это «Чехов-сад», ну странно... Однажды к нам приезжал Задорнов, читал свои рассказы. А потом слышу в телепередаче: «Был я недавно в Таганроге. Там все пропитано Чеховым! Даже казино есть — «Чехонте». С сарказмом сказал, конечно.
Несветова: — А сыр «Антон Палыч»? Как можно связать сыр и Чехова?
Недоумевают.
Журналист: — Смотрите, что это?
С удивлением читают вывеску на стене улицы Чехова: «Палата № 6. Питейное заведение».
Несветова: — Эта «палата» недавно появилась. А недалеко отсюда был китайский ресторан «Вишневый сад».
Егельский: — Кстати, когда у Чехова спросили, а о чем же «Вишневый сад», он ответил, не вдаваясь в подробности: «Если бы каждый человек посадил по одному вишневому дереву, о, какая это была бы жизнь! Какая жизнь!»
(Антракт. Продолжение следует.)