Мы будем искать живого, нехрестоматийного Чехова в любимых и важных для него местах, в беседах с людьми, которые работают с его творческим наследием. Тем самым сможем сделать классика ближе и понятнее нашим современникам.
Усадьба в подмосковном селе Мелихово — один из главных чеховских музеев, Антон Павлович жил здесь с семьей в 1892-1899 годах. Здесь были написаны пьесы «Чайка» и «Дядя Ваня», а еще «Остров Сахалин», «Палата №6», «Дом с мезонином», «Анна на шее» — всего больше 40 произведений.
Мой собеседник, Михаил Головань, ведущий методист музея-заповедника, в первой своей жизни был военным переводчиком, служил на Ближнем Востоке, в Танзании. В отставку вышел в чине полковника Генштаба. Потом работал в системе «Аэрофлота»: договаривался с американцами о поставках «Боингов» («в начале 90-х, тогда у нас с США — помните? — был «медовый месяц», — поясняет он). Выйдя на пенсию, в 2013 году переехал в город Чехов и встал на тропу чеховеда.
Туристы отмечают авторский метод экскурсовода Михаила Ивановича. С помощью музыки Чайковского, Шопена, Верди он создает атмосферу начала XX века, по памяти цитирует письма Чехова, реконструирует события из жизни писателя. Туристы в отзывах признаются, что иногда плачут в финале экскурсии от нахлынувших чувств.
Полковник Генштаба в отставке, гид Михаил Головань.
— Что стало тем «спусковым крючком», после которого вы так увлеклись Чеховым?
— В детстве моими первыми писателями были Марк Твен с «Приключениями Тома Сойера и Гекльберри Финна» и Чехов с «Каштанкой» и «Белолобым». И еще его автобиографическая повесть «Степь». Мне очень нравилось путешествие Егорушки по степи: великолепное и чуткое описание южнорусского раздолья, запахов полыни, костра, пения птиц. А в зрелом возрасте я на основе «Степи» сделал вывод, почему и когда Чехов мог подхватить болезнь, которая свела его в могилу. Поделился своим предположением с чеховедом из Великобритании, она оказалась врачом и со мной согласилась: да, такое могло быть. В повести есть сцена, где Егорушка купается в холодной речке и заболевает. По моей версии, он подхватил туберкулез кишечника, который и дал о себе знать через годы. Как пишет в воспоминаниях его брат Михаил, Антон тогда чуть не ушел к праотцам и поклялся стать врачом. Но и матушка просила его пойти по медицинской части, чтобы лечил их с отцом в старости.
Потом я на какое-то время отошел от Чехова-писателя и пришел к Чехову-драматургу. Стал чаще смотреть его пьесы и экранизации произведений. А вот уже когда переехал сюда, заново начал все перечитывать. Три года подряд сдавал экзаменационную экскурсию, подтверждал, что имею право работать в Мелихове. Штудировал биографии, отбирал цитаты, придумывал свои приемы работы с посетителями.
— Какая ваша любимая цитата у Антона Павловича ?
— Это письмо Чехова другу — публицисту и издателю Алексею Сергеевичу Суворину от 8 апреля 1892 года. Прочту его вам наизусть: «У меня гостит художник Левитан. Вчера вечером был с ним на тяге. Он выстрелил в вальдшнепа; сей, подстреленный в крыло, упал в лужу. Я поднял его: длинный нос, большие черные глаза и прекрасная одежда. Смотрит с удивлением. Что с ним делать? Левитан морщится, закрывает глаза и просит с дрожью в голосе: «Голубчик, ударь его головой по ложу…» Я говорю: не могу. Он продолжает нервно пожимать плечами, вздрагивать головой и просить. А вальдшнеп продолжает смотреть с удивлением. Пришлось послушаться Левитана и убить его. Одним красивым влюбленным созданием стало меньше, а два дурака вернулись домой и сели ужинать».
Представляете, это не рассказ, а просто письмо. Но какое! В нем целая история, жизнь и смерть… И когда я его читаю, я уже на месте автора. Мне жалко и этого вальдшнепа, и Левитана, и самого Чехова.
Памятник Чехову в усадьбе Мелихово.
— Немец Александер Каль, переводчик современных русских пьес, сказал мне в интервью: единственный наш драматург, понятный на Западе во все времена, — это Чехов.
— Все верно. На Западе Чехов известен именно как автор пьес. К нам в Мелихово дважды приезжал Обри Меллор — австралийский театральный режиссер, драматург и педагог. У него учились многие будущие звезды Голливуда, тот же Мел Гибсон, например. Так вот, Меллор был членом жюри на театральном фестивале в Мелихове, и мы вместе смотрели постановку Донецкого театра «Вишневый сад». Я ему начал переводить, а он мне: «Майкл, не надо, я все это знаю наизусть...»
Вот, кстати: вы говорите, немец-переводчик вам сказал. А меня немцы-чеховеды не раз спрашивали: почему вы, русские, не любите Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову? Из-за того, что она немка? И хотя я стараюсь не вдаваться в подробности личной жизни Антона Павловича, приходится объяснять, что для этого есть какие-то свои причины.
Она действительно женила его на себе, но лично я ее оправдываю. И пытаюсь представить эту ситуацию. Ну, вот женщина живет с мужчиной, на виду у общества. На дворе XIX век, со своей этикой и моралью. Проходит год, два, весь театр знает, вся Москва знает и Петербург. Надо было что-то решать. И потом, она ему подходила больше всех «антоновок», вместе взятых. («Антоновками» называла поклонниц Антона Павловича его сестра Маша.) Ведь он же сам писал: «Дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день». Как загадал, так и получилось. Она в Москве, он в Ялте. И он знал, что так будет, поэтому смирился и пошел под венец.
Я спросил мнение Алевтины Павловны Кузичевой: это один из самых авторитетных чеховедов в мире сегодня. Почему так случилось с Книппер-Чеховой? И она мне ответила: по-русски «быть замужем» — это быть за мужем, стоять за ним. А она хотела блистать. Но с другой стороны, если почитать переписку, Антон Павлович сам ее подталкивал: я хочу, чтобы ты играла, чтобы была востребована… Есть такой тип мужчин, которые женятся на воображаемых женщинах, ищут идеал. А у него был суперидеал. Он не мог видеть женщину утром, когда она в халате со взлохмаченной головой. Быт его угнетал.
— Как много туристов приезжает к вам? И чем им интересен Чехов сегодня?
— Школьников очень много, потому что у нас интерактивные программы. Туристов из разных стран было раньше тоже достаточно много. Постоянно ехали почитатели чеховского таланта из Великобритании, Бельгии, Франции, США. А вот из славянских стран, к сожалению, ничтожно мало гостей.
Сейчас в основном китайцы. А когда японцы приезжали, клялись мне в любви к Чехову и говорили, что это чисто японский писатель. Корейцы говорили, что чисто корейский. Я возражал: «Менталитет же разный». — «Нет, что вы! Он описал наш характер!»
Михаил Иванович Головань у письменного стола Антона Павловича Чехова.
— Вы и сами немало поездили по миру. В какой самой экзотической точке вам довелось столкнуться с Чеховым?
— На острове Шри-Ланка, во времена Чехова он звался Цейлоном. Антон Павлович, возвращаясь с Сахалина морским кружным путем, жил там три дня в Grand Oriental Hotel, и этот факт увековечен бронзовым бюстом писателя в вестибюле. В его гостиничном номере всегда стоят свежие цветы.
Даже в Каире, столице Египта, есть памятник Чехову! Где писатель никогда не был, хотя ступал на египетскую землю, но только в Порт-Саиде.
А вот в Санкт-Петербурге — городе, который он любил, где в Александринском театре была впервые поставлена его «Чайка» — памятника Чехову нет. И каждому высокому гостю нашего музея, который мог бы как-то изменить несправедливость, я с горечью об этом говорю. Но в ответ пока лишь вздохи сочувствия.
— Сам Чехов к таким вопросам относился легко. И даже больше — иронично. Как вы считаете, у него лучшее чувство юмора в нашей литературе?
— У него очень деликатное чувство юмора. Оно в пределах приличия. Ненавязчивое. Да, для меня он номер один.
Самоирония Чехова в переписке просто неповторима. Она лучше всего защищала его от критики со стороны родственников, друзей, знакомых. Она их просто обезоруживала. Адресантам нечего было больше добавить, поскольку Чехов уже сам себя высмеял.
Кроме того, он очень любил розыгрыши. Татьяна Львовна Щепкина-Куперник, впервые побывав в Мелихове, записала, как Антон Павлович показывал ей дом.
Здесь восемь жилых помещений. Это малая гостиная. Из нее в разные части дома ведут четыре двери. Так вот, Чехов несколько раз водил гостью по дому, но всякий раз называл комнаты по-иному: то «проходная», то «пушкинская» — по большому портрету Пушкина, висевшему в ней, — то «для гостей», или «угловая» — она же «диванная», она же «кабинет».
В итоге Татьяна Львовна «насчитала» целых 18 комнат, и, впечатленная, рассказывала в Москве, как хорошо живет Чехов.
Чеховы и гости. Антон второй слева. Фото Александра Чехова 1892 года.
— Татьяна Львовна тоже была из «антоновок»?
— Да. У нас есть необычная фотография, на ней две девушки, соперницы за сердце Чехова. Одна из них — та самая Щепкина-Куперник, известная впоследствии писательница, поэтесса и драматург, а вторая — Лидия Борисовна Яворская, выдающаяся актриса, красавица, но порой излишне пафосная и театральная в жизни, чего Чехов очень не любил. Позже он вывел ее в рассказе «Ариадна».
Яворская — высокая стройная светская львица, а Щепкина-Куперник — маленькая пухленькая пышечка. И они никак не могли усесться перед аппаратом, «приставали», как пишет Татьяна Львовна, к Чехову. Но фотограф их все-таки поймал. На снимке даже видно: Чехов пытается сделать серьезное лицо, а дамы не сдаются, всё «пристают». Это знаменитое фото Антон Павлович назвал «Искушение святого Антония».
— Что характеризует мелиховский период жизни Чехова? Каким он был в эту пору, как обычно проводил дни, чем, может, увлекся именно здесь?
— С Сахалина он вернулся совершенно другим человеком. Увидев воочию «остров невыносимых страданий», Чехов понял, как же праздно живем мы здесь: юбилеи, встречи, ломящиеся от яств столы. Поэтому у него в Мелихове было две цели: лечить и учить. И он писал в одном из писем: «Если я врач, то мне нужны больные и больницы; если я литератор, то мне нужно жить среди народа». И получилось так же, как с «женой-луной»: Господь его услышал. Хочешь быть врачом — пожалуйста! В первый же год борись с холерой. На его участке было 25 деревень, 4 фабрики и монастырь. Это около 10 тысяч людей, которых нужно объехать, обойти по нашим-то дорогам!
В 5 утра он вставал, пил кофе, до 9 принимал больных у себя в усадьбе, затем у него был второй завтрак, бульон он очень любил. А потом уже здесь стояли и ждали его лошади: надо ехать по деревням и фабрикам. От зарплаты Чехов отказался, все деньги шли на обустройство амбулатории и на лечение крестьян. Так он и состоялся как врач и был убежден, что надо лечить не болезнь, а человека (многие коллеги считали его хорошим диагностом). И был в этот трудный период счастлив: «Ни одно лето я не проводил так хорошо, как это. Несмотря на холерную сумятицу и безденежье, державшее меня в лапах до осени, мне нравилось и хотелось жить».
А увлечения… Он признавался, что, если бы не был литератором, стал садоводом. Общими усилиями Чеховы превратили запущенное поместье в цветущий оазис. И у дома до сих пор стоят берлинские тополя, которые посадил его отец, Павел Егорович. А какие у них были тыквы! Чеховы даже солили в них огурцы. Их огород и сад мы поддерживаем в порядке и так же собираем каждую осень большой урожай. А весной и летом тут все утопает в цветах.
Чехова волновала также проблема образования крестьянских детей. Его усилиями — как гласного уездного серпуховского земства — за семь лет были построены три школы, две из них стоят до сих пор, входят в музей-заповедник отдельными экспозициями.
По его инициативе было открыто Лопасненское почтовое отделение, теперь это еще один наш филиал — «Музей писем А. П. Чехова». Кроме того, им была пристроена колокольня к храму Рождества Христова в Мелихове и отремонтирована дорога сюда от станции Лопасня (теперь ст. Чехов). И это при достаточно скромном литературном доходе.
— Его любимое место в усадьбе какое?
— Флигель, который Антон Павлович построил, чтобы скрываться от многочисленных гостей; в нем была написана «Чайка», и это единственный сохранившийся дом, остальные постройки в усадьбе восстановлены. В 1940 году с этого флигеля началась история нашего музея. В войну здесь немцев не было, но вокруг шли бои, и осенью 1941 года на флигель Чехова решили установить зенитное орудие. К счастью, нашелся мудрый лейтенант, который не дал этого сделать: немцы ответным огнем точно его бы сожгли. А так флигель сохранился.
Флигель Чехова. (Снимок сделан несколько лет назад, сейчас здание реставрируется.)
В 2018 году к нам приезжали англичане, в частности писательница, исследовательница биографии Чехова и его переводчица Розамунд Бартлетт. И мы для нее снимали размеры с флигеля для того, чтобы сделать экспозицию на Цветочном шоу в пригороде Лондона. Весь домик не поместился, но фасад, скамейки и растения вошли. «Сад Антона Чехова» занял на шоу 2-е место.
— Туристы в Мелихове обязательно трут на счастье медный памятник двум чеховским таксам. Кстати, почему таксы?
— Люди падки на моду. Не знаю, как у вас, а в Москве и Санкт-Петербурге сейчас все заводят корги. Во времена Чехова была мода на такс. Собак этой породы одним из первых купил приятель Чехова, издатель Николай Лейкин. Антон Павлович попросил передать ему щенков, когда родятся. И Лейкин отправил их в Мелихово из Петербурга. Представьте, какую дорогу проделали собаки: поездом до Москвы, потом извозчиком, потом тряслись на телеге. В Мелихово они приехали уже никакие. И дальше я реконструирую. Антон Павлович спрашивает у сестры Маши: «Как назовем?» — «А какие лекарства ты чаще всего выписываешь?» — «Истеричным женам — бром, а слишком худым — хинин». Вот и имена: Бром и Хина. Когда щенки подросли, Чехов дал им еще и отчества: Бром Исаевич и Хина Марковна. А их дочку назвал Селитрой.
Таксы доставляли ему массу удовольствия и были постоянными участниками маленьких домашних спектаклей, сюжет одного из них я воспроизвожу для наших гостей.
Только не подумайте, что он жил здесь в праздности. Имение в 213 десятин — это 232 гектара пахотных земель, лесов, оврагов, ручьев. К нему всегда нужны руки.
Чехов давал работу местным крестьянам и платил им за урожай достойную плату. Своим литературным трудом кормил большую семью и постоянных гостей, которые жили здесь неделями.
Его гонорар составлял в то время 15 копеек за строчку (за рассказ выходило до 100 рублей). И вот, основываясь на воспоминаниях брата, я представляю такую ситуацию. Обед, снова дом полон людей. Антон Павлович сидит с краю стола. Миша рядом. Вдруг Чехов встает из-за стола и уходит к себе. Возвращается довольно скоро и говорит брату: «Еще на 60 копеек написал». Иронизирует. Но с другой стороны, на 15 копеек тогда можно было сходить в кабак и получить мужицкий обед с рюмкой водки. Рюмка была 15-20 граммов, называлась «муха», отсюда и выражение «пришел под мухой». Помните, у Пушкина дядя Онегина «в окно смотрел и мух давил»? Именно таких «мух» он и «давил», выпивал то есть, а я помню книжку из детства, там была иллюстрация: сидит барин с мухобойкой. (Смеется.)
Памятник Брому Исаевичу и Хине Марковне.
— Как вы думаете, за что ваши экскурсии любят гости музея? В Сети много положительных, даже восторженных отзывов.
— Не знаю, я по-другому и не могу водить посетителей. Есть коллеги, которые рассказывают академически, детально о фактах, а я ставлю себя на место Чехова, пытаюсь испытать те же чувства. Сострадаю ему. Восхищаюсь им как человеком, как врачом, писателем, строителем школ, меценатом. И это искренне. А когда ты что-то делаешь искренне, люди это чувствуют…
— Если бы у вас была возможность задать один вопрос Чехову, что бы вы спросили?
— «Антон Палыч, почему ты все-таки не лечился?» Будучи доктором, он так безалаберно относился к собственному здоровью! Да, не хотел перекладывать свои проблемы на других, очень берег отца с матерью. Но все-таки — почему так? Он же понимал, что с ним происходит. Даже когда уже очень сильно болел, умирать не собирался: заказал два костюма в Швейцарии. Это значит, он хотел жить.
