Нечасто встретишь американского режиссера, который задумчиво бродит по крутым берегам Таганрогского залива. Вернее, такого режиссера можно встретить только одного: это Джон Митчелл Джонсон.
В России Митчелл с 1990-х, а снимать начал в 70-х, отучившись у самого Чарльза Гуггенхейма — легенды американской кинодокументалистики, 4-кратного обладателя «Оскара». В фильмографии у Митчелла больше 30 фильмов и десятки профессиональных наград. Он сделал картину об уникальном хореографе Мозесе Пенделтоне еще до того, как театр Momix прославился на весь мир и им очаровались звезды российского балета; снял цикл всемирных тревелогов, когда это слово еще не вошло в наш лексикон. А в 90-х увлекся Россией, выпустив «Красные файлы» (Red Files), которые Международная ассоциация документального кино в 1999-м признала «лучшим мини-сериалом».
Режиссер Джон Митчелл Джонсон за монтажной машиной в своем техасском офисе. 1979 год.
Хотя в России Митчелл давно, познакомиться с ним удалось только сейчас благодаря нашему общему другу — известному дизайнеру, ростовчанину Сергею Номеркову. Для фильма «Спасая Север» Номерков придумал лого, остроумно «вышитое крестиком».
Снят фильм на Севере, а живет Митчелл на Юге: у него квартира в центре Ростова и дача в Мержаново, маленькая приморская радость бытия. Во время нашего разговора Митчелл часто говорит, какое замечательное место Мержаново, и что хотя он сильно скучает по семье и друзьям в родном Техасе, ему очень повезло жить в России («i`m a very lucky guy»).
Впрочем, не было бы никакой рашн лайф и скифских обрывов, если бы не женщина («ищите женщину», — как говорил Дюма).
Женщина — хрупкая, светловолосая, сияющая и так подходящая своему имени Светлана Солнцева — встречает нас возле мержановской дачи:
— Ну здравствуйте, мои дорогие, заходите! Ой, я как будто вас знаю немного, лицо такое родное…
Мы не встречались раньше, но сразу становится по-домашнему тепло. Заходим. Двенадцать соток выглядят солидно: стриженый газон, шезлонги.
Светлана угощает нас «яблоками старинной яблони», усаживает в кресла на залитой солнцем террасе, потом зовет в дом на экскурсию. Дом они строили с нуля, раньше тут был только гараж.
Я спрашиваю у Митчелла, какой стиль дома задумывался: американский или русский?
— О, я думаю, это… интернациональный стиль.
Митчелл очень спокойный и красивый человек с густой шевелюрой седых волос и невероятным запасом терпения. К сожалению, по-русски он почти не говорит, поэтому (о май гад!) мне приходится достать из чертогов разума свой неуверенный студенческий инглиш.
Слева направо: автор «Нации» Ольга Майдельман, хозяйка дома Светлана Солнцева, режиссер Джон Митчелл Джонсон и дизайнер Сергей Номерков.
Внутри чудесно, уютно, не дача, а настоящий загородный дом, и никаких оправданий не нужно. Митчелл, зайдя внутрь, снимает кроссовки.
— Ого, вы снимаете обувь, как русский. Ни в одном американском фильме так не делают.
— О да. Я считаю это отличная идея — снимать обувь. Некоторые американцы тоже снимают. И мексиканцы. Это имеет смысл. Японцы всегда снимают обувь, входя в дом. Может, американцы просто слишком молодая страна? Еще не доросли до этого? (Мы смеемся).
В доме Митчелл первым делом ведет нас к work place — широкой деревянной панели с большим монитором и парой лэптопов.
— Вот, это моя студия. Я могу здесь работать, делать монтаж, и, как ни странно, здесь очень хороший интернет. У нас тут протянут оптоволоконный кабель, и интернет тут даже быстрее, чем в Ростове.
Света рассказывает, как они семь лет назад наобум нашли это место:
— Мы выехали из города и стали сворачивать на все повороты: Синявское, Морской Чулек. А когда приехали в Мержаново — пошел дождь. Митчелл сказал: времени мало, проедем по одной улице. По какой? Ну, давай по третьей. Обычные участки, мы доехали до тупика, я вышла, прошла немного дальше — и вдруг открылся берег, и такая там немереная красота! Все, говорю, я хочу дом тут. А дождь, надо уезжать. Мы так ме-е-едленно сдаем на машине задом, и я вдруг вижу надпись «продаю». Полустертая такая. Продали уже, думаю, но звоню. «Да, еще продаю. Завтра могу показать». Вот это да, думаю, какие чудеса! Так мы и купили его.
В 2017 году в Мержаново для съемок телесериала «Смотритель маяка» соорудили декорации маяка и нескольких домиков рядом. Позже здесь же снимали сериалы «По законам военного времени», «Зеленый фургон» и другие. Сегодня «киношный» маяк — визитная карточка Мержаново.
— О, это было еще в 90-х. Я поехала в Техас на стажировку по издательской деятельности, я тогда возглавляла в журнале «Ваш капитал» рекламный отдел. Нас поселили в местные семьи, меня — к пожилой семейной паре, очень милой. У нас была встреча с американской интеллигенцией, а я плохо говорила по-английски, но пыталась что-то эмоционально рассказать, руками размахивала. И тут за наш стол сел Митчелл и его сын. Сидят и молчат. А мне стеснительно говорить с ними, и я только со своими старичками и общалась. Ребята посидели-посидели и встали уходить. Я думаю: какой ужас, пришли на встречу и ни единого слова не проронили. Говорю: если у вас есть ко мне вопросы, то вы можете позвонить. И дала номер.
Я тогда была замужем, двое детей. Но Митчелл позвонил и пригласил в гости. И вот когда он открыл дверь, у меня, как говорят, что-то екнуло. А у него, оказывается, екнуло сразу, при первой встрече. В общем, наваждение какое-то у обоих случилось. Он каждый вечер заезжал за мной, устраивал мне экскурсии. А потом позвал на презентацию своего фильма. И я на нее поехала, не зная вообще, что он режиссер. Он общался с залом, а я смотрела на него и думала: какая артистичная личность.
Света зовет всех на «эйфелеву башню», и мы выходим на просторный балкон второго этажа, с которого видно зеленоватое Азовское море, а если глянуть вниз, то и «зона барбекю» — небольшой мангальчик.
— Пожарим зеркального карпа, — говорит Света. — А то что же, приехали и уехали? Нет, надо пропитаться этим местом.
Чтобы по-настоящему пропитаться местом, мы идем на высокий берег вдоль колючих ежевичных зарослей.
— Это для нас такая психологически спасительная территория, — по дороге рассказывает Света. — Если стресс, выйдешь на берег, и отпускает: птицы поют, жуки ползают, так все спокойно. И легкие очищаются: с одной стороны степной воздух, с другой — морской... Митчелл, кам ту ас. Стоит один, и никто с ним не разговаривает по-английски… Между прочим, много людей думают, что Митчелл все понимает. Мол, зачем ты переводишь? Он все и так понимает. Ты же понимаешь?
— Of course I do. I know what happens (конечно. Я знаю, что происходит), — уверенно отвечает Митчелл.
Мержаново — место силы.
— Это Найда, местная собака. Охраняет наше СНТ. Ой, она так любит, когда ее гладят, — улыбается Светлана. — Здравствуй, Саша. (За собакой идет грузный сосед.)
— Тю! А кто ж не любит, когда его гладят? — говорит сосед. — Вон и глаза закрыла. А я ж не глажу ее.
Наглаженная собака садится у ног, а Света вздыхает:
— Жаль, неизвестно, какое будущее у нашей дачи: обрывы ползут, размываются.
— Эрозия! — со вкусом говорит Номерков, как будто про пирожное.
Локация для съемки чудесная, и интернациональные друзья фотографируются в обнимку.
— Американ-рашн френдшип форева, — комментирует Сергей.
— Как близнецы, — смеется Света. — Они ведь родились в один день. И оба говорят: «We're lazy», мы ленивые. Один не хочет учить английский, другой — русский.
— Лень — сестра таланта, — назидательно сообщает Номерков.
— Нет, правда, Митчелл, почему вы не учите русский? — спрашиваю.
— Oblomov, — смеясь, отвечает Митчелл, подтверждая сентенцию друга.
Он немного рассказывает про одну из своих первых русских картин, которую снимал зимой в Нижнем Новгороде, и где русские сразу же подарили ему «спешл рашн хэт» — шапку-ушанку.
— Я там занимался проектом Yanks for Stalin («Янки за Сталина»). Вы знаете, что американцы помогали Сталину в 30-х годах? Генри Форд? The great story! Мы делали фильм на фордовской фабрике: знаменитое индустриальное место в Магнитогорске (действительно, до конца 1940-х автозавод называли «русским Детройтом», и за работами на нем следил сам Сталин. — Авт.). Сталин тогда был Анкл Джо (Дядя Джо — американское прозвище «отца народов», по аналогии с Дядей Сэмом. — Авт.). Во время Второй мировой, в 43-м, в Америке выходил журнал Time с его портретом на обложке. Вы знаете? Man of the Year! Человек года.
«Американ-рашн френдшип форева». Режиссер Джонсон и дизайнер Номерков.
— Однажды я поехал в Карелию со всем оборудованием для съемок фильма «Спасая Север». Я поехал один, без команды, без переводчика.
— Это очень… — подбираю слова, — храбро!
— Это безумно, — находит нужное слово Митчелл. — Я знаю. Крутой опыт. Второй раз я уже собрал команду из Москвы. Но в тот раз я был один с навигатором. Я доезжаю до Вологды и арендую машину. Настраиваю гугл мэп, и он показывает мне, где хайвей. Но на самом деле это была грунтовая дорога, которая становилась все хуже и хуже. В конце концов стемнело, я заблудился, да еще и заехал в воду. Я хотел ее пересечь, но — бум! — застрял. И никого вокруг. Никакого трафика. Зиро. Интернет пропал, я не мог ни с кем связаться. Я заводил двигатель — бесполезно. Я начал тонуть, вода поднялась уже выше дверцы. И как это ни смешно, я очень хотел спать. И в три часа ночи я заснул. А в 7 утра большой КамАЗ разбудил меня. Два парня сказали: «Хей». Я ничего не мог им объяснить, они не говорили по-английски. Но мы пожали друг другу руки, они просто подцепили трос и вытащили меня. А потом дали мне горячий чай и сэндвичи. Это было нечто. Очень добрые ребята.
— Господи, я тогда чуть с ума не сошла, — вспоминает Света. — Я знала каждый его шаг, он постоянно был на связи и вдруг исчез! Ушел с радаров. Оказалось, увяз в болоте. День я была спокойна, но на второй забила тревогу. Позвонила в МЧС и сказала, что у меня пропал муж. Его стали искать, а я читала все сводки и вдруг нашла новость о сгоревшей машине... Ужас. Чтобы отвлечься, я начала рисовать. В жизни не рисовала лица, а тут вдруг у меня получается вылитый Христос с плащаницы. Ну просто настоящая икона. И только я ее закончила, позвонили из МЧС: ваш муж находится в такой-то деревне. Митчелл обалдел: «Светлана, девочка моя, как ты меня нашла, как? Такая глухомань…»
Именно после этой истории Митчелл и взял «Патриот»:
— Я всегда хотел купить русскую машину. И я решил никогда больше не застревать. И я приделал это (показывает на трос), чтобы вытаскивать всех, кто застрял.
— Вы уже кому-то помогали на своем «Патриоте»?
— Да, трем людям. Среди них однажды были ростовские кэптэн полис. Я, наверное, выглядел странно: америкэн гай, но на русской машине. Они тогда очень удивились, они сказали: «Кто ты такой? Что ты здесь делаешь?» Я не мог толком ничего объяснить. Но я помог им.
Света пересказывает эту историю с новыми деталями:
— Они с моим сыном поехали на Зеленый остров, Митчелл учил его водить. Кружили по бездорожью, и вдруг крик: «Ребят, помогите!» Полицейские чины. Увязли по самые уши на «лендровере». Они спросили у сына: «А че батя твой молчит?» — «Да он американец, не говорит по-русски». Они: «Ни хрена себе, американец будет нас тащить на «Патриоте»?!» Ну, представляете, как удивились? И он их вытащил, а они дали ему мешок лещей, ножик такой зоновский подарили. Я ему: что ж ты визитку не взял? У нас бы «крыша» была на всю оставшуюся жизнь!
— What`s the fun (что смешного)? — спрашивает Митчелл, когда мы громко смеемся, и Света коротко объясняет про визитку на их простом «домашнем английском».
— Green tea, please. Thank you, — берет он у Светы русских размеров кружку. Привычка к горячему чаю появилась в России. В Америке, объясняет Митчелл, чаще пьют чай со льдом — айс-ти.
— Я так понимаю, что вам в России везло на людей.
— Хорошие люди есть везде. Но я думаю, что поскольку люди в России живут в непростых условиях, они всегда готовы помочь другому. Они добрые, и их солидарность сильнее, чем в других странах. Возможно, потому что они выросли в этой традиции комьюнити. Коллективизм — часть истории России. В Америке люди более индивидуалистичны: это когда тебе никто не нужен, ты такой один, независимый. И, по сути, это иллюзия… Конечно, злые люди тоже встречаются. Но мне, в основном, везло. Как бы то ни было, для меня Россия — это весьма безопасное место.
— Серьезно? Многим Россия, наоборот, кажется опасным местом. Мне говорили, что у некоторых миссионеров год службы в России считается за три.
— Если вы в Нью-Йорке или Сан-Франциско пойдете в даунтаун, вы увидите, что я имею в виду.
— Там много странных и сумасшедших?
— Ну, прежде всего много бездомных. У них нет денег, им нужны наркотики, и такое можно встретить в любом большом городе на Западе. А Ростов или Москва гораздо более спокойное место. Да, в 90-х здесь вдоль дорог было много мусора, но сейчас и мусора нет, и я не видел, чтобы люди спали на улицах. Нет, может кто-то и спит, но по сравнению в Лос-Анжелесом, Нью-Йорком, Сан-Франциско… Там это сотни людей.
— Даже не верится.
— А кроме того, вы же знаете, что каждый в Америке может очень легко купить пистолет? Федеральный закон позволяет купить оружие любому, кто не совершал преступление. И поэтому здесь мне спокойнее. Я здесь ни разу не слышал, чтобы кто-то меня ненавидел. Только один раз! Лет 20 назад. Я как-то неудачно запарковался в Ростове: встал перед чьей-то машиной. И внезапно человек вышел из здания, открыл дверь моей машины и начал орать на меня. Он был реально очень злой. Он хотел вытащить меня из машины и драться. Но когда понял, что я не могу ему ответить на русском, он ушел. Может, я и был виноват. Иногда мы делаем то, что злит других, — дипломатично заканчивает Митчелл.
— Хорошие ли друзья русские? Считается, что не особо деликатные: мы можем прийти без звонка, например.
— О, иногда так и в Америке происходит. Мои родители выросли в деревне, люди там тоже не особо предупреждают о своем визите. Они приходили, родители оставляли работу и приглашали в дом. Но это традиционно для людей в деревне.
Тут калитка внезапно открывается, и, как бы иллюстрируя разговор о неделикатных русских, заходят двое.
— Собаки нету? — издалека спрашивает один из них вместо приветствия.
— Ой, Женя, здравствуй, — приветливо говорит Света и поясняет. — Это рабочие, которые строили наш дом.
— Здрасьте. Ну как вы тут? У нас работа рядом, приехали вот.
— Все хорошо, Женя, только крыша во время штормов как-то колышется.
— Это хорошо. Значит, не упадет, — успокаивает Женя.
Поговорив немного про здоровье и надежные способы самолечения, рабочие растворяются.
Мы вспоминаем, что Митчелл, большой поклонник Годара и французского авангардного кино, однажды взялся и за художественный фильм. Сюжет такой: внезапная аллергия на электричество вынуждает успешного нью-йоркского продюсера искать себе убежище в забытом городишке штата Техас. Вырубив местную электролинию, он создает место, свободное от электричества. Называется кино «Мир без волн» (World without waves). Я говорю, что Митчелл, кажется, снял этот фильм немного и о себе.
— Да-да, так и есть. Это очень личная история. Я даже хочу сделать новую редакцию в свободное время. Сейчас он актуальнее, чем раньше. Никто тогда не понял это кино… Правда сегодня это такой компромисс, ну вы понимаете. Мы здесь вдали от большого электричества, но у нас есть интернет.
— Для русских Техас — это место, где живут ковбои. А как на самом деле?
— Ковбойская культура и сейчас там очень сильна. (Митчелл показывает на телефоне снимки ковбойского конкурса Miss Snake Charmer — кровожадное шоу красивых девушек и гремучих змей, которых девушки должны убить и съесть.) Но вообще это родина индейцев, они были первыми, пока не пришли белые люди… Но сейчас Техас это как Нью-Йорк — большой город. Илон Маск в Техасе делает «теслу». Все сейчас едут в Техас, он более френдли для бизнеса. Там много недорогих рабочих… Но летом там, конечно, тяжко.
— Вы же знаете казаков?
— Cossacks? Да, конечно, я знаю эту культуру. Я читал «Тихий Дон». Я видел фильм про станицу Вен… Вешенская, да. Это интересно.
— Как вам кажется, казаки и ковбои похожи?
— Йес, horse people, ездят на лошадях. И те, и другие — простые, довольно суровые люди. У обоих есть боевые традиции. Но в плане истории они сильно отличаются. У казаков, как мы знаем, были связи с императорской семьей, они их защищали. А еще был советский период. В общем, их история гораздо сложнее, гораздо. А ковбои, в основном, занимались охраной овец.
— Ковбои — одинокие люди?
— Одинокие, независимые. Они ни на кого не полагаются, кроме себя. И конечно, кроме своей лошади. Они сильные, у них есть ружья. Их девиз: do what you want to do («делай то, что ты хочешь делать») — все в этом духе. У меня много друзей в Техасе, они добрые по натуре, и, если у тебя проблемы, они всегда готовы помочь. Но я никогда не был ковбоем. Не моя ментальность. А вот мой прадедушка — ковбой. Он даже был шерифом. А моя мама работала на ранчо, выращивала животных и запросто могла свернуть голову птичке.
— Мама и вас научила этому?
— О нет, я никогда не мог сделать такое. Она (кивает на жену) больше похожа на мою маму, чем я. Она более жесткая. (Тоненькая Светлана мягко улыбается.) Мне надо быть поосторожнее.
Мы все смеемся.
— Ну ла-адно тебе, — говорит Света, — чего ты из меня монстра делаешь. Ну да, женщины вообще более сильные. Хотя мне сейчас рыбу надо разделывать, не люблю это. Как-то я ловила рыбу на озере в Америке… Боже мой! Весь понтон в крови, кошмар. Я сказала: никогда не смогу съесть выловленную мной рыбу. А Митчелл совсем не ест кроликов. Мясо любит, а кроликов не может. А вообще по еде он в России сильно трансформировался. Грузинскую кухню полюбил…
Номерков усмехается:
— Да ну. Гамбургеры он в ресторане заказывает.
— Нет, любимое у него — это «Света-гамбургер», — говорит Светлана. — Он их так назвал. Я делаю так: прокручиваю мясо с луком, обжариваю тонко, салат айсберг кладу, и нужен кружок очень вкусного помидора. Просто помидор не подходит. Только наш, ростовский.
Митчелл слушает описание на русском и кажется действительно все в этом рассказе понимает.
— I really like it, — подытоживает. — В Америке мы любим гамбургеры. И она делает удивительно вкусный гамбургер.
Митчелл снимает пейзажи в калифорнийском Форт-Россе. Вылитое Мержаново!
— Хм, хороший вопрос. Я думаю, русская жена, как моя мама. Она может все.
Светлана: — Да, его мама выросла в деревне и могла все. Так что для него городские американки кажутся принцессами на горошине. Но мама была не такой, какой мы себе представляем деревенских. Она была похожа на английскую королеву: на праздник всегда надевала узкие костюмы со шляпкой. Подтянутая, высокая. Волосы шикарные.
— Мне кажется, русская жена — это немного матриархат, — продолжает Митчелл, все больше увлекаясь. — Мейтриак, — повторяет он, видя, что я не уловила слово. — Ну это когда женщина контролирует все. Все понимают, кто здесь босс. Женщины make Russia work (движут Россией). Мне кажется, все это знают, но никто об этом не говорит. Это лидерство неявное, женщина всегда как бы сзади, за спиной успешного мужчины. Но глобально именно она управляет ситуацией.
— Как кардинал?
— Yeah, the Grey Cardinal (серый кардинал)! (Смеемся.) Мудрые женщины понимают, что мужчина должен себя чувствовать лидером, но все знают правду. Это такой секрет, открытый секрет... И, уважая женщину, ты получаешь гораздо больше, чем ставя ее ниже себя. Вот Светлана — настоящий босс. Но это власть разделяемая. В ней есть и мой вклад, и моя сила. Понимая все это, ты можешь быть счастливым. Но большинство несчастливы. Я думаю, что американцы сильно запутались в вопросах отношений мужчины и женщины, их ролей. И, возможно, потеряли разумное представление о том, как все должно работать. Брак — это постоянная беседа между мужчиной и женщиной. У меня прекрасная жена, но у нас не каждый день светит солнце и поют птички. И если ты хочешь продолжать беседу, то должен быть готов договариваться. В общем, это даже не про русскую жену, а про любую. Но если вернуться к русским, то это как у Достоевского — все очень сложно.
— А в Америке любят попроще?
— В Америке не любят сложностей. Все просто: ты неправ, я прав, ну и пока. Но как по мне, то сложности — it’s okey.
То, что Митчелл не ищет простых путей, понятно уже по тому, что на съемки «Спасая Север» у него ушло целых 8 лет.
— Я удивилась, узнав, что вы делали свой фильм так долго. Обычно фильмы снимают быстрее... А о русском аниматоре Норштейне вы слышали? Он трудится над своим мультфильмом уже 25 лет. По рассказу Гоголя «Шинель».
— Oh, «Overcoat» (шинель)! Мне надо найти этот фильм. Я очень люблю Гоголя, а «Шинель» — один из моих любимых рассказов… Я снимал долго, потому что мне нравится идти за героями, видеть, как они меняются. Иначе это и не документалистика. Хорошая коллизия не происходит в момент. Бывает, нужно три года, пять. В моем случае даже больше — 11 лет. Я долго мучился с монтажом. Вы знаете montage? Это русское изобретение, кстати. Магия кино зависит и от монтажа. У меня есть друг в Москве, он крутой монтажер. Ему понравился фильм, и он согласился мне помочь. Монтировать мне было тяжко. Эмоционально. У меня было очень много материала за 7 лет! Но он сказал: сut and cry («режь и плачь»).
— Часть фильма происходит в Форт-Россе — на побережье в Калифорнии, которое в 1812 году заняли русские и поставили там деревянную крепость. Это известное место для американцев?
— Нет, не очень. Я вообще случайно вышел на сюжет. Мы снимали другой фильм. Я узнал про Форт-Росс, и мне стало интересно: тут прослеживалась связь России и Америки… Отмечалось 200-летие крепости, и мы решили снимать про юбилей. Вышли на реставратора Александра Попова из вологодского города Кириллов. Он делал аналог старинной ветряной мельницы для юбилея Форт-Росса. И Попов так поразил меня, что я решил поломать всю первоначальную идею. Я остановил проект про юбилей. Я сказал себе: я должен идти за Поповым. И Попов увел меня далеко.
— Один из самых трогательных моментов в фильме — это когда ветряная мельница Попова вдруг начала работать, как 200 лет назад.
— О да, это драматичный момент! Все были крайне удивлены, что такое большое строение можно повернуть, подставить ветру. Все думали, что это будет что-то неподвижное, как памятник. А оно работало! Вау! И я снимал много этих вау-эмоций, всех просто прорвало. Даже у Попова было такое… новое выражение на лице, сильные эмоции. Он даже выругался тихо: «…, работает!» Народу было много, я снимал один, без второго оператора, и пытался объять необъятное. Очень сложно было, но мне повезло, я сделал это. Большая удача, большая.
— Вы часто, следуя за героями, меняли сценарий «Спасая Север»?
— Постоянно. В интернете я нашел еще одного удивительного человека — английского фотографа Ричарда Дэвиса, который очень любит Россию и снимает ее уникальные деревянные церкви. Он ими заворожен. Я позвонил ему в Лондон из Ростова, рассказал про фильм. Спросил: «Как мы можем встретиться?» И дальше было странно. Он сказал: «Я еду в Ростов через две недели. У меня там фотовыставка». Я сказал: «Правда?!» В Ростове мы сразу подружились. Он приезжал в Россию каждые полгода делать фотографии деревянных храмов. Они умирали на глазах... И каждый раз, когда он ехал на Север, я ехал за ним с камерой.
Фотограф Ричард Дэвис в ростовском подземном переходе на фоне мозаики. 2013 год.
— Это типично, ага. Вот я. Я идеализирую Россию. Может, потому я не учу язык? Я не всегда хочу знать, что люди говорят. Вдруг что-то неприятное? (Грустно усмехается.) Я и так слышу плохие новости из американских медиа. Нехорошо прятать голову в песок, но без новостей жизнь прекрасна.
— Это хитрый трюк, — говорю я с завистью.
— Это хитрый трюк, да. Но в конце концов, я ведь не обязан знать все… В общем, у фильма получилась сложная структура, там три истории. Третья — про молодого инженера из архангельского села Турчасово, который живет в Норвегии, но приезжает восстанавливать сельский храм…. А суть фильма в том, что мы должны быть друзьями: Америка и Россия. Чтобы выжить, нам нужно дружить и сотрудничать. У русских и американцев, несмотря на различия, много общего. Это очень важно.
— Раньше в Форт-Россе продвигались проекты, объединяющие русских и американцев. А сейчас?
— Сейчас с этим трудно. После холодной войны люди привыкли к русским, в 90-х потеплело еще сильнее, но два года назад началась сумасшедшая пропаганда.
— Но ведь Форт-Росс все равно остается частью русской культуры.
— Да, это национальный парк, его поддерживает государство. А вообще, когда русские приплыли туда в 1812-м, то там уже жили индейцы. Они были испуганы: никогда не видели белого человека… Русские колонисты стали для индейцев и благословением, и проклятием: с одной стороны, русский форт создавал видимость защиты от набегов испанцев, но при этом индейцы оттеснялись вглубь страны. Их судьбы переплелись: когда через 30 лет русские решили вернуться в Россию, то с ними ушли их индейские жены и дети от этих браков. А теперь потомки местных индейцев хотят вернуть там свои земли и прежнее название деревни — Метини. Мой новый фильм «Coming around» («Возвращение») — как раз история этих индейцев, народов кашайя и помо, коренных жителей Северной Калифорнии.
— Ты спроси, как он их в Петербург возил, индейцев. В Кунсткамеру, — советует Номерков.
Митчелл рассказывает, что действительно ездил с индейцами в город на Неве. Оказывается, на юбилее Форт-Росса вождь кашайя встретился с российской делегацией, и те пригласили его в Музей антропологии и этнографии РАН (бывшую Кунсткамеру), чтобы показать хранящиеся там древние родовые артефакты племени. И индейцы в музее даже провели особый ритуал воссоединения.
— Я начал снимать эту историю в 2012 году и понятия не имел, во что это выльется. Шли годы, я продолжал снимать ключевые сцены и в Америке, и в России. Спустя пять лет я подключил к фильму Дэниела Голдинга, известного режиссера индейского происхождения. А в этом году мы с ним получили крупный грант на этот проект. И в 2025-м фильм Coming around выйдет на PBS — американском национальном телевидении.
Мы решаем сделать паузу и сесть за стол, он накрыт на террасе. Запеченный карп, картошка, овощи, мясо и на десерт высокий тортик с меренгами.
Митчелл признается, что обожает традицию говорить тосты:
— В этом есть что-то духовное. Спиричуэлс. Мне нравится, когда обеды длятся по пять часов. У американцев все проще. Помолились и поели. Тост не говорят, просто «чин-чин». А в России это такой нескончаемый обед. Все продолжается и продолжается, и это очень душевно. Реально потрясающая традиция. Мне нравится, что пустую бутылку надо убирать на пол. В Америке она так и стоит. Нравится посидеть, перед тем как поехать в путешествие. Баня тоже супер. Да много всего.
Храм святителя Николая Чудотворца в деревне Ворзогоры (Онежский район Архангельской области). Построен в 1636 году.
— Вроде того. Но они видят, какой я счастливый. Ревнуют, наверное. И волнуются за меня. Я ведь уехал в опасную страну, вражеский лагерь, может, я уже и не американец больше? Я для них немного странный.
— Кто-то из ваших американских друзей приезжал к вам сюда?
— Одни-единственные друзья, самые близкие. Сын дважды приезжал. Но в общем-то люди боятся. Стереотипы и пропаганда очень сильны. Есть те, кто планирует приехать, но очень долго уже планируют.
— Митчелл, за эти 25 лет вы поняли, что такое русский характер?
— Русский характер… Русские медленно реагируют, медленно начинают, но если начали, то их уже ничто не остановит. Что я люблю в России: здесь есть баланс между простым и сложным. Думаю, в Америке мы это уже потеряли, а может, никогда и не имели. Это как в биологии: для успеха нужно разнообразие. И в России есть целая палитра такого разнообразия, она умеет быть и очень простой, и сверхсложной. Это важно, если хочешь выжить. Это важно для хьюман эколоджи. Но это не всегда так просто — жить здесь. Иногда тебе не хочется такой уж простоты, грубых парней, что внезапно хватают тебя, и всех этих разговоров «что-ты-здесь-делаешь?». Но это тоже часть опыта. Чувствовать себя некомфортно. Важного опыта. К тому же я считаю, что нельзя все время жить, как в раю. Постоянный комфорт убивает нас. Эмоционально, духовно, культурно, физически. Слишком комфортная жизнь, она убивает. Это мое мнение.
…Уезжая, мы обнимаемся. То ли по-русски, то ли по-американски.
Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этой историей в своих соцсетях.
