В декабре 2022-го «Нации» исполняется 10 лет. Давайте вспомним, что интересного было у нас за это время. (Впервые текст был опубликован в январе 2018 года.)
— То, что надо, Даша! Они тебя увидят и подумают: «Господи, оделась, как монашка!».
Оба смеемся.
Литургия. Инокиня Миропия. Кому в монастыре положены телефоны
7.30 утра. Темно, как ночью. Я еду на первую в своей жизни воскресную литургию по пустому еще городу. Но небо так стремительно светлеет, что через каких-то десять минут встает рассвет, и когда я выхожу у ворот монастыря, то вижу: Троицкий храм, белый и величественный, будто парит над многоэтажками Северного микрорайона, в оранжевом полупрозрачном свете.Только ради этого вида уже стоило приехать сюда.
Троицкий храм.
Монахини по очереди читают священные тексты в микрофон, неожиданно юными высокими голосами. Я чувствую себя неловко оттого, что не знаю, в какой следующий момент нужно будет креститься и кланяться, поэтому украдкой наблюдаю за одной из сестер и просто повторяю за ней. Сестра кланяется низко, до самого пола, я делаю так же. С каким-то новым для себя удовольствием пою вместе со всем храмом «Отче наш». (Спасибо, мама, что научила.) Потом осторожно достаю телефон — оказывается, прошло уже почти 3 часа, а я и не заметила.
Мать Миропия — благочинная. Это значит, что в монастыре она организует послушание сестер, заменяет их при необходимости (если кто-то, например, заболел), следит за уставом богослужений. Все свои действия мать Миропия согласовывает с матушкой Игуменией и на все берет у нее благословение. Работы у нее много, а сегодня она отвечает еще и за мое пребывание здесь.
Мы договорились встретиться сразу после литургии. Пока ждала благочинную возле книжной лавки, проигрывала в голове диалог про «как я вас узнаю»:
— Как я вас узнаю?
— Я буду в черном.
Но узнаем мы друг друга по телефонам в руках.
С этого и начался разговор.
— Мать Миропия, а у всех монахинь есть телефоны? — кошусь на ее простенькую кнопочную «нокию».
— Нет, только у тех, кому необходимо по должности. У матушки Игумении, казначеи, благочинной, эконома и старшей по трапезной.
— А новости вы как узнаете?
— Новости, которые нам нужно знать, до нас и так доходят. Если это что-то значимое и нужное для сестер, то матушка Игумения сама нам рассказывает. Недавно, например, был Архиерейский собор, нам прочитали послание. А о каких-то мирских событиях мы узнаем от прихожан. Когда самолет упал (пассажирский рейс из Дубая разбился в Ростове 19 марта 2016 года), мы одни из первых узнали. Рано утром, еще до объявления фамилий погибших, к нам пришла женщина, вся в слезах: в этом самолете были ее муж и сын. Об августовском пожаре (ниже Театральной площади, 21 августа 2017 года) тоже узнали от прихожан, сразу стали собирать помощь для пострадавших. Или вот фильм этот. «Матильда». Мы, конечно, его не смотрели и не будем смотреть. Вы же знаете, что наш монастырь раньше назывался Троице-Алексеевский? Он был основан в 1903 году, это год рождения цесаревича Алексея. Строительство Троицкого храма было задумано тогда же, но из-за революции этим планам не суждено было сбыться. Его строительство началось только в 2008 году, в 2016 храм был освящен, а один из его приделов — в честь царских мучеников. По преданию, царь Николай II, когда возвращался с Кавказских Минеральных Вод в 1911 году, посетил наш монастырь вместе с цесаревичем, поклонился Иверской иконе Божией Матери. И каждый год 17 июля, в день памяти царских мучеников, у нас совершается крестный ход по случаю посещения государем нашей обители.
Мать Валента и мать Миропия.
— Банки?
— Да. У меня их много дома, хорошие такие, чистенькие. Может, нужны вам? Я бы принесла.
— Нет-нет... Думаю, не нужны, — мягко улыбается мать Миропия, и только тут, при уличном свете, я замечаю, какое удивительное у нее лицо: светлая, буквально фарфоровая кожа, внимательный, спокойный взгляд.
Прихожанка улыбается в ответ и извиняется за беспокойство.
— Напомните, о чем мы говорили.
— Мы говорили о «Матильде».
— Да. Мы читали статью митрополита Илариона (председатель Отдела внешних церковных связей) о фильме, и поняли, что он не очень хороший и уж точно не подходит для такой даты, как столетие революции, ведь мы должны благодарить царя за принесенную жертву. Он для нас святой, а в фильме говорится совсем о другом. Какие еще события были в последнее время? Владыка приезжал к нам на праздничные богослужения. К его приезду мы всегда долго и тщательно готовимся. Вот в 2016 году у нас в храме несколько дней находились мощи Феодора Ушакова — это было очень значимое событие. Сейчас мы строим часовню, и на День Святого Духа, 28 мая, предполагается ее освящение. В остальном, монастырская жизнь течет своим ходом, без каких-то всплесков. Ровно и спокойно.
Режим дня. Кельи. Как монахини празднуют день ангела
Подъем в 5:30. С 6 до 7 утра — чтение сестринского правила (утренние и вечерние молитвы, полунощницы, акафисты, чтение Евангелия, жития и поучений святых отцов). Вместо завтрака монахини, в основном, пьют чай. Можно также взять в трапезной овсяную кашу. Дальше сестры расходятся по своим послушаниям. Одни поют на клиросе (место для певчих в церкви) во время службы, другие в трапезной готовят пищу, работают в коровнике, есть также цветочное послушание. Обед в 12 часов, с 15 до 16 — чай, ужин в 19:00.С 20 до 21:30 — чтение вечернего правила, после чего сестры расходятся по своим кельям и читают жития святых. Спать ложатся около 23 часов. В монастыре круглосуточно читают Псалтирь. Занимаются этим, в основном, пожилые сестры. Меняют друг друга каждые два часа.
Сестры живут по двое. В келье помещаются две кровати, тумбочки, стол, святой уголок. В тумбочке могут лежать книги, какие-то записи, расческа, шампунь, мыло. Все.
На монастырском птичьем дворе.
С Божьей помощью мы все успеваем. Летом и весной у нас роз очень много, тюльпанов. Матушка Игумения сама любит за ними ухаживать, летом ее почти каждый день можно увидеть в саду. Есть несколько наемных работников, а также наши прихожане и просто посетители, которые приходят на послушание, хотят помочь, обычно на 2-3 часа.
Есть паломники, которые приходят к нам и хотят остаться. Постриги в монастыре, разумеется, сразу никому не дают. Мы к ним присматриваемся. Как они выполняют послушания, насколько усердны. Вот, например, приходит сестра на трапезную. Ей говорят: нужно порезать картошку кубиками, а ей это не нравится, ей хочется соломкой порезать. А должно быть так: как тебе сказали, так и делай. Это мелочь, разумеется. Но некоторые могут раздражиться, сказать что-то неприятное. Конечно, иногда бывают искушения, что-то не получается. Тогда мы просим прощения друг у друга, каемся. Мы все понимаем, ради чего мы здесь.
— А дни рождения празднуете, дарите друг другу подарки?
— Мы празднуем дни ангела. Поем «Многая лета» и стараемся сделать какой-то маленький подарочек, обычно сладкий. Когда сестра приходит в трапезную и садится на свое место, там ее может ждать, например, фигурка мишки или павлинчика, вырезанная из яблока — есть у нас сестры-умелицы. Или маленький букетик. Матушка дарит шоколадки. А на Рождество мы вместе украшаем елки, вешаем фонарики и гирлянды. Этим особенно любят заниматься молодые сестры.
— А в город выезжаете?
— Только по необходимости. Сестры ездят за цветами, когда нужно украсить иконы в храме, покупают что-то для хозяйственных нужд. В зависимости от того, какое у кого послушание. В основном, ездим на машине, но если она занята, то на общественном транспорте.
Так, за разговорами, то и дело останавливаясь, чтобы ответить на вопросы прихожан и сестер, мать Миропия провожает меня до коровника. Сегодня я буду проходить здесь послушание вместе с сестрой Александрой.
Послушница Александра.
Послушница Александра. Делаем масло
— Как говоришь, тебя зовут? Даша? Ага. Давай, Даша, помоги мне творог отнести.Сестра Александра дает мне большое ведро, почти доверху наполненное расфасованным по пакетам творогом, и быстрым шагом идет в сторону монастырской лавки.
— Тяжело тебе?
— Нет, нормально, — обманываю я.
Через несколько шагов она забирает у меня ведро:
— Давай я понесу.
У Александры сильные руки, шагает она широким, мужским шагом, а платье ее, хоть и черное до пят, сшито из плотной джинсы. «Разбитная», — думаю я про себя, а вслух говорю осторожное:
— Вы не похожи на других монахинь.
— А я и не монахиня. Я послушница. Десять лет уже как.
— Но почему так долго? Разве это не достаточный срок, чтобы получить постриг?
— Это только Бог решает.
— Но разве не матушка Игумения...
— Ее решениями тоже руководит Бог. Я бы очень хотела стать монахиней, но только Бог решает, достойна ли я, готова ли. Понимаешь?
Я, на этот раз честно, качаю головой.
В хлеву темно, хорошо пахнет сеном и молоком. Александра по очереди знакомит меня со своими подопечными. Несколько коров, две козочки и бык, к которому мы так и не смогли подойти поближе — очень уж он разнервничался при виде чужака.
— Ты не против, если мы Евангелие послушаем?
Александра включает аудиокнигу в мобильном телефоне: «Настоятельница разрешила мне, потому что на чтение совсем мало времени остается — работы много».
Следующие 3 часа мы взбиваем масло. Сначала руками, потом с помощью довольно примитивного, советского еще, аппарата, и снова руками. Затем долго моем масло под холодной проточной водой, пока она не станет прозрачной.
— Руки замерзли? — спрашивает меня Александра.
— Нет, — снова обманываю я.
После работы пьем зеленый чай с медом и болтаем, как подруги.
— А дочка твоя сейчас где? — спрашивает Александра.
— В садике.
— А до скольки она там?
— До пяти обычно.
— Так долго без тебя! Ты должна ей больше времени посвящать. Учить ее всему.
— Да, ты права. Но у меня ведь работа.
Александра понимающе кивает.
— Знаешь, я однажды видела, как на человека благодать снизошла. Хочешь, расскажу? Однажды в храм девушка пришла. Может, даже первый раз. Потому что одета она была, можно сказать, вульгарно. В джинсах таких обтягивающих, маечке. А у нас на входе можно юбку взять, вот она ее сверху и повязала. Свечку поставила, у иконы постояла, поворачивается, чтобы уже уходить, хочет юбку снять с себя. Шнурок развязала, а распахнуть не может. И стоит, растерянная, смотрит по сторонам. Я к ней подхожу: «Что с тобой? Случилось что?» — «Я не знаю. Мне вдруг стало так стыдно. Не могу вот так на улицу выйти. Можно я в этой юбке домой поеду? Я ее потом верну». Я, конечно, разрешила.
Перед уходом признаюсь Александре, что чувствую приятное удовлетворение от работы, которого не было давно.
Она широко улыбается:
— А ты приходи в следующее воскресенье в восемь утра. Мы с тобой коров подоим, вместе сметану сделаем. Тебе понравится.
***
8 утра понедельника. Мать Миропия стучится в боковую дверь храма, наклоняясь к самой замочной скважине:
— Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную!
— Аминь! — отвечают ей, наконец, с той стороны, и открывают дверь.
Монахиня Захария. Чистим подсвечники
— Ты Даша, да? Сколько тебе лет, Даша? — мы стоим в небольшой подсобке внутри храма, мать Захария помогает мне повязать фартук.— Тридцать. Вернее, тридцать один.
— У-у-у! Какая ты еще молоденькая!
— А вам сколько? — быстро спрашиваю я.
— Это неважно, Даша, неважно. Монахам об этом говорить не положено.
Нам предстоит вычистить напольные подсвечники после вчерашней службы. Сначала нужно кистью сгрести весь воск в миску, затем с помощью скребка вычистить каждый маленький подсвечник, в конце натереть их тканью.
Первый подсвечник я чищу очень старательно и увлеченно, хотя и гораздо медленней, чем мать Захария. Кисточка быстро становится скользкой от воска и все норовит выскочить из моих рук. «Не так уж и просто», — думаю про себя.
— Что-то голова у меня сегодня болит. Наверное, спала мало, — тихо, будто сама себе, говорит мать Захария.
— Ой, я сегодня тоже мало спала. Часов пять, наверное.
— Разве это мало? — улыбается мать Захария.
Автор «Нации» Дарья Максимович.
— Мать Захария, а давно вы в монастыре?
— Об этом монаху говорить не положено.
Продолжаем работу в тишине. Но через пару минут я все-таки не выдерживаю:
— Мать Захария, а...
— Да знаю я все эти вопросы. Но все это неважно. Монахам вообще не положено рассказывать о себе. Раньше монастыри были за стеной и никого не принимали, потому что монахи должны непрестанно молиться, ничто не должно их от молитвы отвлекать. Теперь все по-другому. Вот я с тобой болтаю сейчас, а должна молиться. В уме всегда молитва должна быть. Тогда и работа быстрей идет. А сейчас, посмотри, сколько времени прошло, а я только два подсвечника почистить успела.
К четвертому подсвечнику я делаю последнюю попытку:
— А можно про мирян спросить?
— Ты мое искушение сегодня. Спрашивай, Даша, спрашивай.
— Я вчера во время службы наблюдала за двумя женщинами-мирянками, которые со свечами помогали. Они просто не давали им прогореть! Вот только до половины свечка сгорела, а они ее уже убирают. Разве так правильно?
Мать Захария вздыхает, качает головой:
— Неправильно, конечно. Матушка-настоятельница нас учит, что вот такой огарочек остаться должен, — показывает на огарок свечи сантиметров в пять высотой. — А миряне часто работу свою хотят сделать быстрей. Торопятся.
Мать Захария.
Регент хора инокиня Архелая. Как монахини общаются с родными
Впервые увидев мать Архелаю, стоящую в боковом приделе храма, я ахнула: совсем девочка! Лет двадцать от силы.— А можно спросить, сколько вам лет? — выпаливаю я, несмотря на все предостережения.
— Конечно, можно. Мне тридцать два, — тихо отвечает мать Архелая.
Так значит, мы ровесницы? В памяти всплывают Чип и Дейл, жевательные резинки «Love is» и постер с «Титаником» на стене — приметы нашего общего детства начала девяностых. И как же так вышло, что теперь мы сидим друг напротив друга, будто два человека с разных планет?
— В монастыре я уже 14 лет. Первые годы пыталась всем объяснить, почему я здесь, но никто меня не понимал, и я стала отвечать просто — что Господь привел. Так и есть. Мама у меня верующая, а папа, скажем так, не противится. Но когда я решила остаться в монастыре, родители приехали забирать меня с боем. Бабушку с собой взяли, как тяжелую артиллерию.
В 16 лет я поступила в музыкальное училище в Сочи, и на зимних каникулах впервые случайно попала сюда, в Иверский монастырь. Зимой паломников, как правило, мало, и мне тут очень обрадовались: «Какая девочка хорошая!». Поставили мыть посуду. Я все ногти себе ободрала. Тяжело! На следующей день говорю подруге, с которой приехала: «Я домой хочу». А она отвечает: «Хочешь — уезжай». Но я все каникулы тут пробыла. Потом снова началась студенческая жизнь. Я училась на хоровика-дирижера, была отличницей и очень хотела красный диплом. И вот перед летней сессией думаю: «Если сдам все на пятерки, то поеду в этот Иверский монастырь, на эту ужасную посуду, аж на две недели». И все сдала. И приехала сюда.
Это было лето, было много молодых девчонок. Как летний лагерь получился. Через две недели я поменяла билет и решила остаться до конца августа. Мы, девчонки, много общались с матушкой Игуменией, тогда у нее было больше времени, не было таких масштабных строек в монастыре. И нам будто открывался новый мир, новая, внутренняя жизнь.
Тогда сотовых еще не было, мама стала звонить в конце августа, и я ей сказала: «Мам, я, наверное, останусь». Она в крик: «Как? А училище? Ты что, с ума сошла?» Они приехали прямо перед Успением, 27 августа. Верхний храм тогда ремонтировался, и все сестры были в нижнем, на утреннем Правиле. Шесть часов утра, заходит мама: «Ой, ты бедненькая! И что на тебе надето? Сидишь тут, вся в комочек сжалась!». Пожалела меня, значит. Потом Матушка вышла. А я от нее ожидала, что она начнет меня выгораживать, родителей уговаривать. Но вместо этого она говорит: «Приехали родители? Ну, тебе решать». Я думаю: «Неужели мне надо ехать домой? А как же... всё?». Потом уже, когда время прошло, поняла. Нас ведь много девочек приходило, в мой год две остались, до меня три. Это сейчас меньше стали приходить почему-то. Если бы Матушка стала говорить за меня, то прошло бы время, и начались бы искушения, ведь естество твое требует мужа и детей, от этого никуда не денешься и это надо просто пережить. И если бы это было мне навязано, было бы намного сложней. А так это было мое собственное решение, я за него отвечала. Я сказала маме, что остаюсь. Она стала плакать, а потом как-то собралась и говорит: «А! Пусть так! Все еще изменится!».
Монастырская библиотека.
Мама за 14 лет приехала ко мне четыре раза. Она, конечно, скучает. Но у них там свои заботы, у брата ребенок родился. Звонит мне где-то раз в месяц. Сначала пишет смс: «Доченька, можно я тебе позвоню?». Когда у меня время свободное появляется, я ее набираю, она мне перезванивает. Деньги же монастырские, на свои личные нужды я их тратить не могу. У меня есть рабочий телефон, а сестрам, которые без телефона, родные звонят на автоответчик монастыря и говорят: «Это мама такой-то сестры. Я буду перезванивать в шесть часов вечера».
У меня есть послушание делопроизводителя канцелярии монастыря. Десять лет назад, когда я начинала выезжать в город, меня возили на машине наши прихожане. У нас тогда была одна машина в монастыре — «Ока». До сих пор живая, кстати. Потом мы стали расширяться, появилось больше внешних связей, и Матушка приняла решение купить еще одну машину и научить сестер водить. Я получила права и начала уже сама ездить. Поначалу мы ездили в город в апостольнике (большой платок длиной до пояса с вырезом для лица, который покрывает голову, грудь и спину), во всем монашеском. Но как-то, лет 5-6 назад, когда было несколько взрывов в Москве, со мной произошел такой случай. Я зашла в «Пятерочку», там двое мужчин на входе стояли. Охранника не было. Один мужчина был подвыпивший и вдруг стал на меня кидаться с кулаками. Кричал: «Она шахидка!». Я очень перепугалась. Хорошо, что второй мужчина смог его успокоить. Да и до этого я видела все эти взгляды на улице, очень напрягалась. Люди не понимают, что это идет православная монахиня. Тогда я вернулась из города и говорю Матушке: «Надо что-то делать, мне страшно так ездить». И мы стали выезжать в длинных пестреньких платьях и платках. Теперь летом люди иногда меня спрашивают: «Ой, а вам не жарко?». Жарко, конечно.
Матушка-настоятельница
Пока беседовали, подошло время обеда. Мы вышли из храма и как раз направлялись в сторону трапезной, когда к жилому корпусу подъехала машина, и из нее вышла Игумения Рахиль в сопровождении двух сестер.— Вам очень повезло! — просияла мать Миропия.
Встреча с настоятельницей монастыря, действительно, не была запланирована.
Сестры заметно прибавляют шаг, и уже через пару секунд обступают матушку-настоятельницу, приветствуя ее и прося благословения.
— Журналистам тоже можно, — громко и отчетливо произносит настоятельница.
Смотрит испытующе и вместе с тем доброжелательно.
Игумения Рахиль.
Я поспешно скрещиваю их на груди.
— Да не так, что же вы? Даже этого не знаете! — настоятельница сама складывает мои ладони правильно, одну на другую. — А теперь целуй Игуменье руку.
Я делаю, как она велит, быстро и почти испуганно, что, конечно, не укрылось от ее глаз.
— У вас вообще есть какое-то понятие о монастырской жизни?
Откуда-то из-за моей спины возникает мирянка, которая, наверное, была здесь с самого начала разговора:
— Да! Может быть, стоит сначала разобраться, а потом уже что-то писать? — вопрос звучит очень язвительно.
Тогда я поворачиваюсь к настоятельнице и сестрам и отвечаю просто:
— Нет. Нет у меня понятия.
Матушка-настоятельница улыбается.
— Так как же вы будете о нас писать, если у вас нет понятия?
— Так, может быть, оно у меня появится?
Настоятельница смеется, легко и естественно. За ней подхватывают сестры.
— Ну, хорошо. А то глядите, вам у нас так понравится, что захотите остаться в монастыре.
— Нет, я бы не смогла. Я очень мирской человек. Самый обыкновенный.
— А мы здесь тоже. Самые обыкновенные. Но если вы покажете вашим читателям только внешнюю сторону монастырской жизни, это будет неправильно. Ведь многие приходят сюда, желая найти покой от своих скорбей в тиши монастыря. И ошибаются. В монастыре есть свои скорби и, может быть, более тяжелые, чем в миру. Ни стены, ни черные одеяния, даже все внешние подвиги ничего не значат без внутреннего подвига, который и составляет цель монашеской жизни — совершенное перерождение человека с помощью заповедей Божьих: любить Бога больше всего, и ближнего, как себя. И сколько нужно отречения от своих страстей, чтобы полюбить Бога больше всего земного и больше себя? И сколько нужно борьбы над собой, чтобы полюбить ближнего, как себя? В этом вся чистота и святость души. И мы, придя в монастырь, стараемся смиряться, терпеливо относиться друг к другу, быть милосердными, уступать, не осуждать ближнего, жертвовать собой для пользы других. Это и есть внутренний подвиг.
Слушая матушку-настоятельницу, я думала обо всех сестрах, с которыми успела познакомиться за эти дни. Прямолинейная и открытая Архелая, неприступная Захария, Миропия, которая отнеслась ко мне с такой заботой и вниманием, Александра и ее слова на прощание «ты напиши о нас так, как ты чувствуешь», и другие, которые не вошли в этот текст, но позволили быть рядом и наблюдать, и спрашивать, спрашивать.
Матушка-настоятельница, словно угадав мои мысли, с мягкой улыбкой подытожила встречу:
— Мы все здесь в монастыре очень разные, но нас объединяет одна цель. Мы следуем за Христом.
