Нам обещают, что скоро мы не узнаем центр Ростова. Мы получим осовремененную Большую Садовую и пять обновленных общественных пространств: Театральную площадь, парки Горького, Вити Черевичкина, 1-го Мая и Покровский сквер. Дизайн-проекты для них вместе с московским конструкторским бюро «Стрелка» разработало ростовское архитектурное бюро «Проект».
Мы попросили руководителя «Проекта», архитектора Анатолия Мосина, устроить нам экскурсию по центру Ростова.
Встречаемся с Мосиным парке Вити Черевичкина. Ранним утром там никого, кроме дворников.— Как бы хотелось хороших газонов в этом парке: чтобы можно было валяться, как в Питере на Марсовом поле.
— Да, мы запланировали такое. Разделим парк на две зоны: активного и тихого отдыха. В первой будут центральная аллея, детская игровая зона с бассейном, Панда-парк, круглая площадь с фонтаном и поляна экспериментов. А во второй, тихой, будет так называемая проницаемая структура, состоящая из сквозных аллей для транзитного движения сквозь парк. Между двумя зонами — нижняя аллея с восстановленной малой городской сценой, амфитеатром и дощатыми террасами с летними кафе и местами для отдыха, в том числе, и на траве. И всем известного крокодила вернем, да.
В парке Вити Черевичкина.
— В Нахичевани, на площади Карла Маркса. Родился и живу здесь, а с недавних пор и работаю: в 2013-м бюро «Проект» переехал сюда в новый офис.
— Ростов вашего детства — какой он был? Какие места вы любили?
— Конечно, это родная площадь Карла Маркса, я помню ее совершенно другой, маленькой. Это Нахичеванский рынок — вот он, кстати, не очень изменился. Стал удобнее, красивее, но его суть осталась той же: он — многоязыкий, щедрый, одним словом, нахичеванский. Вот эти улицы-линии очень люблю. Правда, когда я по ним хожу, я их люблю не очень — они в плохом состоянии, засыпаны мусором, как-то все неуютно. Но когда куда-то уезжаю, почему-то тянет именно к ним…
Когда сын был маленьким, мы вместе гуляли по линиям к самому Дону. Или ходили вверх до Шолохова, мимо кладбища. Там есть кладбище Пролетарское, очень красивое, тихое. Там же, где старая армянская церковь — между Шолохова и Ченцова. Нахичевань такой район — если гуляешь осенью, там так тихо, ты слышишь, как переговариваются галки, вороны. Вороны, кстати, воруют орехи и переносят их на Левый берег. Иногда они орехи роняют, и мы с сыном их подбирали. Вороны страшно ругались. Обычно мы гуляли подолгу и получалось принести домой очень много орехов.
— Что хорошего Ростов приобрел с тех пор, как вы были ребенком?
— В плане архитектуры — такой, о которой хочется говорить — очень мало. В плане инфраструктуры — достаточно много, особенно в последние годы. Главное: у Ростова появился генплан, разработанный экспертами, согласно которому город развивается. Плох он или хорош — не готов обсуждать, я не эксперт в этом вопросе, но главное, что он есть. Также это новые транспортные коммуникации, которые связывают воедино растущий Ростов, потому что, как и все города мира, наш город растет. Но растет только вдоль реки из-за того, что вся территория Левого берега подтапливается. Очень надеюсь, что строительство нового стадиона вместе с новым проектом пляжной зоны дадут начало развитию города на обоих берегах — это очень важно. И еще в центре города стал появляться «человеческий масштаб»: маленькие кафе, магазины, салоны.
Спускаемся по Театральному спуску, в район Говнярки. Многие переулки перекрыты. У сгоревших домов суетятся пожарные, следователи и полицейские, мимо нас проезжает несколько машин МЧС.
— Вам режет ухо название Говнярка? В соцсетях битвы по этому поводу.
— Такие районы есть в каждом городе. Как назвали, так назвали. Не просто же так: раньше тут был комбинат благоустройства, в который съезжались все ассенизационные машины города. Понятно, почему его не назвали, скажем, Сахарным. Другое дело, что когда-то название было связано с комбинатом, но со временем стало олицетворять жуткое состояние, в котором находился район.
Я вообще оптимист. Скрытый оптимист (улыбается). А вот представьте, что после этого несчастья, пожара, все удачно разрешится. Власти найдут деньги и здесь разобьют парк, спускающийся к Дону. А людей расселят в хорошие квартиры. И у кого после этого повернется язык назвать этот район Говняркой?
В сгоревшем районе.
— Я, как и все, нахожусь в шоке от того, что произошло. Просто вдумайтесь: здесь десятки лет жили люди, которые были отрезаны от города голубым забором. Их просто не хотели замечать городские власти — а они существовали. Для меня, если честно, одинаково ужасно, если это был поджог или если само загорелось. Главнее то, что это трагедия для большого числа людей, на которых всем было наплевать. И подобные районы есть и сейчас — восточнее, вдоль проспекта 40-летия Победы, что завтра случится с ними?
Те люди, которые сейчас предлагают разные радикальные методы, делают это вполне искренне, желая помочь, но правильные решения сейчас могут быть только за экспертами. И у городских властей есть шанс с их помощью возродить сгоревший района как прекрасное место, гордость Ростова. Я очень надеюсь, что они этот шанс используют, и мы не увидим здесь очередной торгово-развлекательный центр или элитный ЖК. И я имею в виду не только экспертов в градостроительстве и архитектуре — здесь нужна целая команда: социологи, экономисты, инвесторы, юристы и так далее. А петиции, по-моему, сейчас подписывать бессмысленно.
Уходим из Говнярки и поднимаемся по Театральному к Большой Садовой.
— Что вообще делать с этими «шанхаями» ниже Садовой? Я говорю не только о частной застройке. А вот вниз по Чехова, по Газетному. Люди не хотят переезжать из центра в ЖК «Суворовский», например. Их можно понять. Но и такой центр города — это тупик в развитии. А цивилизованную, всех устраивающую реновацию Ростов не осилит. Мы не Москва.
— Мне нравится, как работает архитектор Алехандро Аравена (чилийский архитектор, известный своими проектами комфортной городской среды, лауреат премии Притцкера). Его работа связана с проектами в Аргентине, Чили, Мексике. Там есть свои говнярки — и поверьте, похуже, чем наша. Понятно, что там высокая социальная напряженность, там криминал, наркотики, болезни. И городские власти приглашают эксперта — Аравену с командой, на очень небольшой бюджет. И они полгода говорят о проблемах с жителями района, и в итоге выясняется, что те очень хотят сами строить себе дома, но у них мало денег. И город тоже хочет строить для них дома и переселять туда жителей из трущоб, но денег тоже не хватает. Аравена придумал отличное решение. Он спроектировал такой жилой комплекс, в котором половину дома строит город, жители трущоб переезжают в него и достраивают вторую половину по чертежам архитектора тогда, когда им удобно. В итоге: у города нет трущоб, нет социальной напряженности, у жителей есть нормальное жилье, и никто не потратил лишнего. Разве это не пример для подражания? Почему обязательно Москва?
Один из проектов архитектора Алехандро Аравены в Чили — когда власти и жители трущоб строят новые дома сообща.
— Не знаю, мне кажется, что все увлечены формой, это в лучшем случае. Или только квадратными метрами, что хуже. Я не помню примера, кроме истории бюро «Стрелка», когда архитекторы обсуждали бы будущий проект с жителями для того, чтобы решить проблему, а не уговорить на что-то. Мы тоже пытаемся. Эверт Верхаген, очень крутой голландский архитектор, как-то сказал на воркшопе: «Если ты хочешь сделать парк, тебе нужны всего три правила: используй свои мозги, береги воду и говори с людьми в парке». Мы когда взялись проектировать для города сквер Собино, я вспомнил это и пошел туда беседовать со спортсменами на турничках, бабушками, собачниками. В итоге, когда мы презентовали парк общественности, вопросов почти не было, так, пару всего. Так что да, возможно, если захотеть.
— Развитие каких нестоличных городов в России вам нравится?
— Много таких. Но Сочи — это не пример, договоримся сразу, ладно? Очень нравится, как развивается Новосибирск, подозреваю, что во многом благодаря деятельности советника мэра Александра Ложкина, классного архитектора-урбаниста. Думаю, Пермь могла бы развиваться, если бы Марат Гельман (известный галерист) продолжил там свою деятельность, то мы могли бы получить «эффект Бильбао».
— Вообще какой город в мире вы держите в голове, когда представляете Ростов будущего?
— Когда бываю за границей, примеряю какие-то кусочки городов на Ростов. Вот в Будапеште есть остров Маргит с гостиницами, открытыми бассейнами, розариями, причалами для яхт и туристических корабликов. Я смотрел и думал: «Блин, как же круто было бы из нашего Зеленого острова сделать такое место».
В Покровском сквере.
— Есть. Его спроектировал архитектор Сергей Энверович Чобан, это офисное здание «Пять морей». Мне нравится его вневременная архитектура. Чобан придумывал его, думая о том, как течет Дон, поэтому эта архитектура никогда не устареет и всегда будет аутентичной.
— Какой будет новая Садовая?
— Главное, Садовая будет снова зеленая. Она и названа была так, потому что на ней было применено двухрядное озеленение. Южный город, высокие температуры летом. Речь идет не просто об удобстве перемещения — когда есть возможность в жару гулять по улице, на ней возникают сервисы, которые обслуживают горожан. Магазины, рестораны. А бизнес на Садовой — это налоги, рабочие места, облик города, привлечение туристов.
Почти вся Садовая перекопана, приходится часто обходить тротуар по проезжей части. Мы останавливаемся на пересечении с Чехова. Мосин показывает мне новую плитку.
— Мы сейчас идем по новой плитке. Она разной формы, специальной текстуры камня и самое главное — без фасок, в которых собирается мусор и пыль. По ней удобно идти, ехать на коляске или роликах, она более тихая и удобная в шаге. Это называется зона транзита. Зона, примыкающая к фасадам — сервисная, на ней разрешено устраивать террасы ресторанов и входы. А вот эта часть — зона отдыха, там плитка другой формы, помельче, там будут стоять скамьи, шезлонги, урны и светильники. У нас будет много таких объектов на Садовой, все разные. Городская администрация с нашей помощью недавно провела конкурс, победил молодой ростовский архитектор Андрей Герцен. Теперь он разрабатывает коллекцию уличной мебели для Садовой, образцы которой мы рассчитываем тестировать уже этой зимой.
На Большой Садовой.
— Мы консультировались с ростовским департаментом автодорог и московскими экспертами. В итоге было решено оставить прежнее число полос (их на разных участках 4 или 5), но сократить их ширину — до 3,5 метров против нынешних 4,5 метров. Задача была сделать движение равномерным, исходя из опыта реновации улиц Москвы. По статистике, в 2016-2017 годах на улицах с такой шириной полосы и правильно организованными пешеходными переходами число ДТП снизилось на 67%. Потому что водитель не пытается резко перестроиться или создать еще один ряд движения между полосами, сохраняя скорость. У нас такой эффект можно заметить на обновленных Семашко и Газетном — трафик там существенный, а пробки исчезли.
Также в планах — парковочные карманы для легкового транспорта и остановочные карманы для общественного транспорта. Сейчас парковка на Садовой запрещена, но машины паркуются, и автобусы вынуждены выезжать на соседнюю полосу, перекрывая движение на полосе. Такая мера поможет развиваться сервисам на Садовой и сделает движение пешеходов более безопасным.
— По поводу озеленения: я помню, вы говорили, что против деревьев в кадках на улицах.
— Кадки хороши там, где физически невозможно корневую систему поместить в грунт — из-за глубины залегания или количества инженерных коммуникаций. На узких улочках итальянских городов это единственный выход, но у нас широкие улицы. Конечно, проще поставить кашпо, чем разобраться с коммуникациями, которые под ней лежат. На мой взгляд, это некий симулякр благоустройства, потому что деревьям в кашпо очень неуютно, а пешеходам тем более неудобно обходить их.
Помимо освещения дорожного полотна мы планируем установить еще и торшерное освещение для пешеходной зоны, которого раньше не было — освещалась только улица. Это будет освещение теплого спектра, близкого к солнечному.
Что еще по Садовой не рассказал — про навигацию. Мы ее отдельно не разрабатывали, но дали свои рекомендации. Есть идеи относительно навигации, встроенной прямо в мощение. Многие из нас двигаются, уткнувшись в экраны, и считывать навигацию прямо с покрытия — это очень удобно. Это довольно просто решается — металлические листы с вырезанными надписями, рассказывающими про достопримечательности вокруг.
Проект обновленной Большой Садовой в районе парка Горького.
— Я думаю, что можно было решить все намного функциональнее и проще. Вот эти ограничители движения — они необязательно должны быть такими громоздкими. Количество кашпо немного удивляет — может быть, нужно было сделать что-то для деревьев побольше, чтобы они давали тень, но не занимали так много места? Еще меня смущает отсутствие травы в кашпо: она бы удерживала грунт от выветривания, было бы чище и красивее. В отношении бродяг я, как ни странно, настроен позитивно. Если ты сделал комфортное место, люди, которые живут на улице, обязательно туда придут. Потому что им там лучше. Перебраться из-под мусорных баков на Соборный — это нормально. Такое есть везде: в Центральном парке в Нью-Йорке, например, или в Гайд-парке в Лондоне. Проблема бездомных более глубокая, ее, конечно, нужно решать, но городская среда — для всех.
— Вы наверняка показывали Ростов коллегам-иностранцам. Что говорили самые откровенные из них?
— Как-то раз я пригласил в гости Барта Голдхоорна, издателя журнала «ПРОЕКТ Россия». Ощущения у него были достаточно яркие. Он оценил возможности развития города — благодаря рельефу и локации, но в основном его интересовали здания архитекторов-конструктивистов. Я показал ему все, что мог, сводил в театр Горького. Мы были, наверное, самыми неприличными зрителями: весь спектакль обсуждали архитектуру зала, пытались потише, но на нас шикали, конечно. С точки зрения Барта, Ростов — город с богатейшей историей и культурой, с потенциалом и возможностями, но в крайне запущенном состоянии, без какой-либо концепции развития. Абсолютно безликий. А наши скульптуры — это вообще отдельная история.
— Да, о скульптурах! Их количество в Ростове вас угнетает?
— Вообще-то неплохо, когда много скульптур. Важно, какого они качества... В Хорватии есть остров Брач — когда-то резиденция римских императоров. А еще этот остров — большое месторождение хорошего камня, нечто среднее между травертином и мрамором. Когда императоры кончились, там стали строить обычные дома, но культура каменотесов сохранилась. Сейчас на острове — одна из самых крутых академий скульптуры. Материал они берут из своих карьеров. Остров маленький, и скульптуры надо куда-то девать. Власти каждый год продумывают место для скульптур, их тематику, и выдают это в качестве дипломных работ для академии. Таким образом происходит ротация скульптур. Старые продают в частные коллекции. Такое изящное решение, которое не требует никаких затрат от бюджета. Можете представить себе, сколько селфи сделано на фоне этих скульптур?
— Меня пугают гигантские пальцы на проспекте Стачки, торчащие из земли.
— Нет, меня не пугают. Ни пальцы, ни памятник раку. Меня пугает отсутствие системы, бездумность. Мы живем в век социальных сетей. Там сегодня идет главная битва за наши кошельки. Каждое селфи в инстаграме — это геотег, а каждый геотег это: «О, прикольно! Надо поехать туда!». И понятно, что к раку ты не очень захочешь поехать. А молодые скульпторы, которые хотят проявить себя, предлагают необычные идеи, — это всегда вызывает интерес.
— Я бы ничего не прятал, это неправильно. В Лондоне, когда проходила Олимпиада, ни одно место не было закрыто. Моя позиция: город не должен прятать ни своих бездомных, ни свои говнярки. Вполне в силах властей изменить отношение жителей и сделать так, чтобы они тоже испытывали гордость, а не отторжение чемпионата. Конечно, когда им говорят: «Вы — люди второго сорта, должны жить за голубым забором, а здесь у нас прекрасный ЧМ», они чувствуют себя не очень.
Был такой проект, сделанный молодыми художниками в одном из самых бедных районов в африканском городе. Там жуткие трущобы, торгуют наркотиками, свалки на улицах, все очень плохо. Туристам с круизных лайнеров, которых привозили на обзорные точки, просто говорили: «Сюда не смотрите».
Уличные художники придумали проект, очень красивый и сложный. Месяц вели переговоры с жителями этих кварталов, прося их о поддержке. Ну, или чтобы хотя бы не воровали краски. Попросили дать им возможность расписать фасады домов. В течение месяца художники на люльках в 40-градусную жару рисовали фрагменты, которые при взгляде с обзорной точки сложились в удивительную трехмерную картину, хорошо видимую с основных туристических точек обзора. В конце концов, жители стали гордиться своими фавелами, они захотели, чтобы их увидел весь мир. А художники сняли об этом фильм.
Поэтому скрывать ничего не нужно.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: ДИЗАЙНЕР СЕРГЕЙ НОМЕРКОВ: «КОГДА УЗНАЛ ПРО ЭТОТ ВАШ МУНДИАЛЬ, СКАЗАЛ ЗНАКОМЫМ: ВЫЙДИТЕ ПОПРОЩАЙТЕСЬ С РОСТОВОМ»
РЕЖИССЕР ВСЕВОЛОД ЛИСОВСКИЙ: «СТАРЫЙ РОСТОВ ПОСТРОЕН РИМСКИМИ РАБАМИ»
