— Во многих интервью вы говорите, что одним из стимулов вашей карьеры было желание вырваться из нищеты. Что материальное благополучие изменило в вашем отношении к жизни?
— Я никогда этого не говорил. Никогда не вырывался из нищеты, жил так же, как и вся страна после войны. Я родился в конце 50-х в бараке, который построили пленные немцы для рабочих автозавода в городе Ульяновске; мое детство, проведенное в этом бараке, было самым счастливым временем в жизни. Если бы была возможность, я бы очень многое отдал, чтобы все это вернуть назад, чтобы снова стать ребенком и иметь тех же друзей; красивых, беспокоящихся за нас с братьями, родителей; речку Свиягу, впадающую в Волгу, которая сегодня почти пересохла. Я был романтиком, мечтателем, мечтал быть хорошим поваром, садовником, моряком и даже уехал в Одессу учиться в мореходном училище. Всегда хотел быть профессионалом, лучшим из лучших. Часто привожу в пример один случай: однажды ко мне подошел мой студент в университете в Ульяновске и сказал, что, когда он станет большим художником, он хочет быть похожим на меня. Я ответил, что я в его возрасте хотел быть похожим на Микеланджело и Леонардо да Винчи. То, что я сегодня зарабатываю, это плоды моего многолетнего упорного труда. И, кстати, больше половины заработанных денег я отдаю на благотворительность.
— Что вы отвечаете тем, кто называет вас коммерческим художником? Для современного живописца определение «коммерческий» —это вообще лесть или хула?
— Любой художник, который вошел в историю искусств и творчество которого мы хорошо знаем, был коммерческим, стремился продать свои картины и заработать. Коммерческий художник — это то же самое, что и модный художник; например, Рафаэль, Микеланджело, Рембрандт, Рубенс считались модными художниками и продавали свои картины, были востребованы на художественном рынке и по тем временам очень хорошо зарабатывали, потому что они были профессионалами и истинными мастерами своего дела. Я не верю, когда человек говорит, что пишет для себя. Да, если у него есть другой источник дохода и он не нуждается в заработке от картин, но тогда часто живопись из искусства превращается в своеобразное рукоделие. В других же случаях человек или лукавит, так как его картины просто-напросто никто не покупает, либо же он сумасшедший и ему все равно. Я считаю, что искусство должно стимулироваться зрителем и покупателем, когда тебя хулят — ты совершенствуешься, не можешь продать — становишься большим профессионалом и оттачиваешь мастерство, пока, наконец, не начинаешь зарабатывать своим ремеслом. Это абсолютно нормально, человек должен получать деньги за свой труд, если, конечно, он сам не рисует эти деньги.
1956 г. р.
Родился в Димитровграде Ульяновской области. После 8-го класса поступил в Одесское мореходное училище. Отучился год и поступил в Ростовское художественное училище. Одновременно работал бутафором в ростовском ТЮЗе, подрабатывал сторожем, грузчиком, дворником. После службы в армии учился в государственном худинституте Литвы. В 1990–2000-х был художником и арт-директором русского Penthouse, журналов «Америка», «Мир звезд» и других.
— Сколько нужно времени, чтобы написать портрет?
— Это может быть пятиминутный легкий набросок карандашом или сангиной, который также является самостоятельным произведением, может быть десятиминутный эскиз маслом в технике а-ля прима. Обычно работа над классическим портретом занимает месяц-полтора, но в это время, пока сохнут красочные слои, я работаю над другими картинами, пейзажами, пишу эскизы к портретам.
— Из школьной программы не так давно исчезли Александр Куприн и Алексей Толстой, появился Виктор Пелевин и другие наши современники. Интересен ваш прогноз: а кто из современных российских художников войдет в историю и попадут ли в Эрмитаж портреты Никаса Сафронова?
— Этот процесс вполне естественен, времена меняются, меняются нравы и отношение к литературе и к искусству. Современные дети, например, совершенно не понимают трагедию Анны Карениной, по их мнению, она должна жить и радоваться, а не бросаться под поезд. Обязательно должны быть и современные писатели, они отражают действительность и, как это ни парадоксально звучит, помогают глубже понять и оценить классику, но изучать их, по-моему, следует скорее как факультативное внеклассное чтение. К сожалению, ни один современный автор пока не дорос до Лескова, Пушкина и Тургенева. То, что классику убирают из школьной программы, — проблема и даже трагедия нашего времени. У англичан есть Шекспир, Байрон, Уайлд, Бронте, Теккерей, и англичане никогда не пойдут на подобный шаг, никогда не позволят себе отменить классику, потому что ценят истинную настоящую литературу.
Современная живопись как важный пласт культуры занимает свое место в музеях. Но, к сожалению, я не вижу среди современников что-то экстраординарное, хотя, конечно, есть способные и талантливые художники. Что касается Никаса Сафронова, то в Эрмитаже уже есть четыре моих работы: две тарелки с росписью и две «бисквитных» скульптуры, выполненных мною на Ломоносовском фарфоровом заводе на основе моих картин. Во многих картинных галереях и государственных художественных музеях мира, в том числе России, Украины и бывших республик СССР, находятся мои картины; вероятно, мое творчество (что очевидно для историков культуры, искусствоведов и музейных работников) представляет интерес как своеобразный пласт современного искусства.
В 2002 году вокруг работ Сафронова разгорелся скандал. Покупатели обнаружили, что портреты российских политиков и деятелей шоу-бизнеса представляют собой раскрашенные краской фотографии. Первый обратил на это внимание экс-министр МВД Дунаев, заплативший за портрет Путина 2 000 долларов. Согласно газете «Известия», таких портретов в России больше, чем настоящих произведений Сафронова. Художник обвинил в несанкционированном изготовлении этих портретов своего продюсера Александра Гайсина. Гайсин же заявил, что подделки изготовлялись с разрешения самого Сафронова. В 2006 году в интервью «Труду» Сафронов заявил, что три его картины куплены Эрмитажем. В 2008-м в передаче Первого канала «Гордон Кихот» был процитирован ответ директора Эрмитажа Пиотровского, что музей ничего не покупал. Тогда Сафронов заявил, что имелись в виду так называемые «бисквиты», слепленные из пластилина, потом вылитые в специальную форму, и расписанная тарелка.
— А нужно ли вообще людям сегодня высокое искусство? Почему сегодня не картины пишут, а устраивают перфомансы?
— Это общий упадок нравов, как говорится, кормят тем, что едят. В современном искусстве множество людей, которые не имеют никакого отношения к искусству вообще, но при этом ловко манипулируют СМИ; часто в этой области последнее решающее слово принадлежит не серьезным искусствоведам, а малообразованным журналистам или вообще случайным людям. Отсюда и преобладающий сегодня абсолютно прагматичный взгляд на искусство. Инсталляции и перфомансы вызывают у зрителей шок, взывают к низменным инстинктам, а людей убеждают, что именно это и есть настоящее искусство, а старое не нужно.
Я не согласен! В основе истинного искусства должна лежать классическая школа, художник в первую очередь должен владеть мастерством рисунка и передачи колорита. Раздеться и бегать может каждый дурак, но называть это искусством глупо и преступно, хотя бы потому, что на это могут равняться наши дети.
— Неудачи, как правило, запоминаются сильнее удач. Были ли у вас работы, которые вам откровенно не нравились, и как вы смотрели в глаза заказчику?
— Всегда с ранней юности я требовательно относился к своему творчеству, конечно, тогда могли случаться промахи и откровенные ляпсусы. Но как ни странно, иногда именно те картины, которые мне ужасно не нравились и которые я не хотел никому показывать, становились востребованными и даже знаковыми. Один композитор написал музыку на семь моих картин, которые, как мне тогда казалось, были самые неудачные, и записал ее в исполнении кремлевского симфонического оркестра. С одной из картин также случилась удивительная история, я настолько ее замучил, что собирался уже выкинуть и даже выставил в коридор. Ко мне зашел один человек и спросил: «Что это за необычная картина там стоит? Она смотрится как голография». Оказалось, к картине была прислонена пустая рама, она сконцентрировала взгляд зрителя на картине и создала этот необычный эффект глубины и движения. Тогда я оформил этот, приготовленный на выброс холст в раму, и первый же покупатель, который пришел выбирать картину, не мог отвести от нее глаз и приобрел именно ее. Сейчас я как профессионал остро вижу недостатки, которые есть в моих ранних работах, многие из них считаю неудачными, с удовольствием заменил бы их на новые, а те бросил бы в печку и сжег. Именно поэтому, хотя и жаль, но я не осуждаю даже Гоголя, который сжег второй том «Мертвых душ».
— Наследником чьей живописной традиции вы можете себя назвать? И есть ли художники, сравнение с которыми выводит вас из себя?
— Я могу себя назвать наследником многих живописных традиций — от старых итальянских и голландских мастеров до художников XIX века, таких как Коро и Тернер, которых я изучал в подлинниках и копировал в музеях. Мне не нравится, когда меня называют «русским Дали», с таким же успехом можно назвать и русским Брейгелем, Босхом или Арчимбольдо, который составлял портреты из овощей, фруктов и самых разнообразных предметов. Все эти художники рисовали, отклоняясь от реалистического воспроизведения окружающего мира, создавали свое неповторимое метафорическое видение. Каждый из них индивидуален, Дали — сам по себе, Гойя — сам по себе, Никас Сафронов — сам по себе.
— Вы знаете современных портретистов, которые работают «под Сафронова», и встречали ли вы подделки собственных работ?
— Да, и много. Только в интернете существует 18–20 человек Никасов Сафроновых, один живет в Америке и пишет по фотографиям, другой — в Париже, третий использует мое имя, чтобы знакомиться с девушками, и так далее. Часто присылают картины с просьбой подтвердить подпись, и я с досадой обнаруживаю ужасные подделки. Эти работы, столь низкие по качеству, несомненно, вредят моему имиджу и репутации, но, с другой стороны, сам факт подделок подтверждает мою популярность, таких известных художников, как Айвазовский, Клевер, еще при жизни просто-таки «штамповали». Слава богу, я живой, работает мой официальный сайт и со мной можно встретиться лично.
— У вас есть профессиональные табу? Что вы не станете делать ни за какие гонорары?
— Сцены извращения, жестокого убийства, порнографию и открытый политический протест.
— Вы следите за судьбой своих работ? Как, например, поживают портреты Владимира Путина и Виктора Януковича?
— Портреты названных лиц живут себе поживают, я не слежу за их судьбой. Как и для любого художника, для меня важно признание народа, а не кучки искусствоведов, которые думают, что знают все, дотошны и субъективны в оценке современников. Несомненно, приятно, когда работы покупает государственный музей, научные сотрудники которого считают, что работы имеют право быть в коллекции. И таких музеев уже около ста.
