В этом году банку «Центр-инвест» исполняется 30 лет. Обычно подарки дарят юбилярам, но в данном случае «Нация» и «Центр-инвест» сообща придумали подарок родному городу — проект «Гражданин Ростова-на-Дону». Мы расскажем истории 30 наших земляков, которые много сделали для города, прославили его не только в пределах России, но и за рубежом.
В рамках проекта уже опубликовано 25 очерков, среди них, например, истории об авторе главного гола отечественного футбола Викторе Понедельнике, о создательнице французского журнала Elle Элен Гордон-Лазарефф, о великом актере Александре Кайдановском.
Сегодняшняя история — о лейтенанте Печерском, организовавшем самое массовое успешное восстание в немецком лагере смерти.
Александр Аронович Печерский вырос правильным советским человеком, интернационалистом. Да, евреем по крови, но на идише он, говорят, знал только одно слово, да и то непечатное. Он, конечно, и помыслить не мог, что ему вынесут смертный приговор лишь за то, что он еврей.
Подобное — погромы, гонения — уже случалось с его народом, но не в таких невообразимых масштабах, которые устроили гитлеровцы...
Саша родился в феврале 1909 года в украинском городе Кременчуге. Отец Арон Вульфович был юристом, помощником присяжного поверенного, мать Софья Марковна — домохозяйкой. В ту пору Кременчуг был городом с преимущественно еврейским населением. За 4 года до того, как наш герой появился на свет, Печерским довелось пережить страшное событие: по городу прокатилась волна погромов. Обезумевшие черносотенцы грабили и поджигали еврейские дома, крушили торговые ряды и лавки. Всюду шли уличные бои, бушевали пожары. Мирных жителей, которые не успели спрятаться, забивали до смерти.
К слову, волна еврейских погромов в революционный 1905 год прокатилась по всей Российской империи с молчаливого потворства властей. Уроженец Одессы, писатель Валентин Катаев, ставший свидетелем таких событий в своем городе, вспомнит о страшных днях в повести «Белеет парус одинокий»:
«Та низкая и темная туча, которая лежала на горизонте Куликова поля, вовсе не туча, а медленно приближающаяся толпа… Из толпы выбежала большая, усатая, накрест перевязанная двумя платками женщина с багрово-синими щеками. Ее выпуклые черные глаза цвета винограда «изабелла» были люто и решительно устремлены на окна. Она широко, по-мужски, расставила толстые ноги в белых войлочных чулках и погрозила дому кулаком.
— А, жидовские морды! — закричала она пронзительным, привóзным голосом. — Попрятались? Ничего, мы вас сейчас найдем! Православные люди, выставляйте иконы!..
На тротуар полетели стекла. Загремело листовое железо сорванной вывески. Раздался треск разбиваемых дверей и ящиков. Вся озверевшая толпа со свистом и гиканьем окружила дом».
К счастью, никто из семьи Печерских тогда не пострадал. Но, опасаясь, что все может повториться, в 1915 году родители с четырьмя детьми перебрались в Ростов-на-Дону. Здесь казаки и вооруженные нахичеванские армяне не давали черносотенцам разгуляться по-полной: евреи чувствовали себя в Ростове в большей безопасности.
Саша окончил обычную и музыкальную школы. К музыке у него было особое пристрастие, но фортепиано Печерские себе позволить не могли: жили довольно бедно. Как, впрочем, и почти вся новая страна — СССР.
До войны — простая советская биография: некоторое время проработал электриком на паровозоремонтном заводе, затем, как положено, два года в армии; получил высшее образование, служил инспектором хозяйственной части в Ростовском финансово-экономическом институте (теперь — РГЭУ «РИНХ»).
Отдушиной для него была художественная самодеятельность. Александр Аронович, натура веселая и артистичная, руководил музыкальной и театральной студиями. Там и познакомился с будущей женой, голосистой донской казачкой Людмилой Замилацкой. В 1934 году у них родилась Эля. (Элеонора Печерская — звучит!) Дочку молодой отец просто обожал, сочинял музыку для нее. Через всю войну смог пронести, сохранить ее фотокарточку...
На фронт Печерского призвали 22 июня 1941 года. Человек хозяйственный и собранный, он был назначен интендантом — сначала в штабе батальона, потом в штабе полка. При этом в штабах не отсиживался: участвовал в тяжелейших боях, однажды вынес из окружения раненого командира.
Из огня да в полымя: полк Печерского выходил из одного окружения — и попадал в другое. В начале октября 41-го под Вязьмой в плен было взято больше полумиллиона красноармейцев, лейтенант Александр Печерский в их числе.
Несколько месяцев с товарищами по несчастью он пробыл в лагерях в Вязьме и Смоленске. О содержании пленных немцы не заботились: тех, кто не справлялся с принудительными работами, просто убивали. Были среди надсмотрщиков садисты и извращенцы, которые убивали «непросто». Еды не давали. Пить пленным приходилось из луж, питаться — дохлой кониной. Конечно, в лагерях царили тяжелые инфекционные болезни. Сам Печерский заболел брюшным тифом. Никто не ставил ему диагноз, солагерники определили по симптомам: помутнение рассудка, температура, как от печки, тошнота, сыпь на коже.
Больных и доходяг в лагере фашисты не щадили. Александр смог скрыть свой брюшной тиф. Переболел, что называется, на ногах.
Победить такую тяжелую болезнь в условиях голодного плена… Гражданская медицина этот случай вряд ли объяснит. А на войне как на войне, бывает всякое.
Первую попытку к бегству Печерский совершил в мае 42 года — вместе с еще четырьмя лагерниками. Немцы поймали их. Казнить не стали, отправили в штрафной лагерь в белорусский Борисов, а оттуда — в Минск, в рабочий лагерь СС.
Печерский вспоминал: «В Минск мы прибыли в конце лета 1942 года. Там произвели медицинский осмотр и обнаружили, что я еврей. Кроме меня было выявлено еще восемь евреев».
Нововыявленных отправляли в большой абсолютно темный, наглухо забитый людьми «еврейский подвал». Печерский, стараясь сохранить твердость духа и ясность рассудка, запоминал детали, имена надсмотрщиков, обрывки разговоров. «Может, пригодится для побега или для дачи показаний, когда все это закончится и совершится суд». Спускаясь в «еврейский подвал», Александр сосчитал и запомнил количество ступеней. Полицай, что сопровождал его, прикладом шарахнул в спину: «Отсюда одна дорога — только на тот свет. Другого пути из этого погреба нету».
В кромешной тьме пленных держали долго, многие перестали считать дни. Но не Печерский: он знал, что просидел под землей полторы недели. За это время узников ни разу не выпускали наружу, еду давали через день. Сто граммов хлеба и кружка воды на человека.
— Долго еще ждать, пока вы все сдохнете?
Однажды старший охранник сказал:
— Вы нам уже надоели, но нет приказа вас расстрелять. Может, хватит вам мучиться, давите друг друга.
Я бросил ему в ответ:
— Вы этого не дождетесь».
После «карантина» в подземелье евреев распределили по трудовым бригадам. Работать приходилось от рассвета до заката. Вечно пьяный комендант лагеря Вакс — «длинный, сухопарый, с трясущейся верхней губой и налитыми кровью глазами» — не мог и дня прожить, чтобы не замучить какого-нибудь бедолагу до смерти. Однажды, желая похвастаться перед любовницей своей меткостью, вскинул автомат и короткой очередью прошил случайного прохожего…
По совету лагерных старожилов Печерский записался в столяры, хотя до этого рубанка в руках не держал. Немцам для того, чтобы содержать лагерь, нужны были водопроводчики, столяры, слесари, плотники. Пленные, владеющие ремеслами, имели шанс протянуть на несколько месяцев дольше. Средний срок жизни в таких лагерях не превышал года.
В столярной мастерской он познакомился с лагерным подпольем. Надо сказать, что подпольная сеть в Минске была организована хорошо: некоторым лагерникам удавалось бежать и примкнуть к партизанам. Помогала пленным в этом работавшая в администрации лагеря Софья Курляндская. Были свои люди у подпольщиков и среди капо: так в концлагерях называли надсмотрщиков из числа самих заключенных.
Из воспоминаний Александра Печерского: «В последние дни августа 1943-го капо по фамилии Блятман передал, что мы должны приготовиться к уходу в лес. Как только у Софьи Курляндской появится возможность вычеркнуть нас из лагерных списков, мы выедем из лагеря якобы для заготовки дров… Но нам суждено было нечто совсем иное. Через несколько дней в лагере появились гестаповцы. Они вошли к коменданту, потом послали за Блятманом. Через несколько минут его вывели из комендатуры со связанными руками и втолкнули в машину. Мы знали: это конец. Фашисты его не пощадят».
После таких попыток бежать немцы строили заключенных в шеренги и стреляли в затылок каждому четвертому. Уже тогда Печерский понял, что удачный побег — дело общее, и восстать должен весь лагерь.
Но вскоре Минск ему пришлось покинуть. 18 сентября 1943 года лагерников подняли в 4 утра, и комендант Вакс объявил, что их отправляют работать в Германию: «Вам повезло! Сейчас вас отведут на вокзал. Фюрер дарует вам жизнь. Будете работать в Германии как квалифицированные специалисты и своим честным трудом оправдаете свое существование. С вами поедут ваши семьи (в лагере содержались не только военнопленные, но и много местных евреев. — Авт.). Можете взять с собою лучшие вещи».
Конечно, мало кто поверил Ваксу. А когда колонна проходила к вокзалу мимо Минского гетто, жители его — сами уже живые скелеты, бросали лагерным через колючую проволоку хлеб и кричали истошно: «Вас ведут на смерть! Вы слышите?! На смерть!»
В пустые, без нар, товарные вагоны фашисты набивали битком мужчин, женщин, детей, было тесно, не ляжешь. Везли четверо суток.
Несчастные оказались не в Германии, а в лесах оккупированной Польши, где рядом с полустанком Собибор располагался одноименный лагерь смерти. Собственно, это и был тот самый ад, о котором говорил минский полицай. Собибор, как и лагеря Треблинка, Майданек, Освенцим и другие, служил одной единственной цели — полному уничтожению евреев в Европе.
Существование таких лагерей фашисты тщательно скрывали. Новоприбывших заставляли отправлять родственникам письма с просьбой не беспокоиться об их судьбе. Затем раздевали донага, объявляли, что их ждет баня. Женщин и детей брили наголо: их волосы шли на войлок для шинелей.
Потом отводили не в баню, а в газовые камеры. За происходящим внутри камер после пуска угарного газа палачи наблюдали через специальный глазок. Смерть наступала не сразу: в среднем для массового убийства пунктуальным немцам нужно было выждать 30 минут.
Как вспоминал Печерский, чтобы заглушить крики и стоны своих жертв, фашисты в момент убийства гоняли по двору стаю гусей: их гогот служил фоновым шумом. «Однажды я услышал из камеры детский крик «мама!», — с трудом рассказывал спустя 40 лет Александр Аронович. — «Мама» ведь на всех языках звучит одинаково... И затем женский крик. Тут была не боязнь за свою жизнь, а боязнь за свое бессилие».
Большую часть заключенных убивали в день прибытия. С мая 1942-го по октябрь 1943 года в Собиборе было уничтожено 250 тысяч евреев, из них 40 тысяч детей...
После массовой казни немцы вырывали у трупов золотые коронки. Затем пол раскрывался, и тела падали в подвал, их загружали в вагонетки, отвозили в лес, сбрасывали в заранее приготовленный ров и сжигали. Стоит ли говорить, в какой ужас приходили живые заключенные, когда видели этот черный дым…
Эту фабрику смерти тоже надо было обслуживать. В Собиборе около 500 человек составляли так называемый рабочий лагерь.
На тот момент лейтенанту Печерскому было 34 года. Он сразу стал неформальным лидером среди заключенных. Особым уважением к нему прониклись, когда лейтенант заступился за голландца, над которым постоянно издевался комендант Френцель. Это был день, когда всем пленным было поручено рубить на дрова пни — нелегкое для истощенных людей дело. Френцель избил голландца, который не справлялся: бил его долго, в такт удара колуна. «Ком, ком», — сказал Печерскому, который уставился на это в ужасе. Предложил пари: разобьешь в щепки большой пень за 5 минут, получишь пачку сигарет. Не успеешь — 25 ударов. Печерский расколотил корягу за четыре с половиной минуты, выплеснув весь гнев. От сигарет отказался: «Спасибо, не курю».
«Я смотрел на моих товарищей, и сердце разрывалось на части. Хотелось сказать им: «Держитесь, ребята! Выше головы! Пусть враги чувствуют, что мы остаемся людьми. Но они и так понимали меня. Без слов», — вспоминал Печерский.
В Собибор свозили евреев из Польши, Франции, Голландии, Чехословакии. Эшелон с советскими пленными пришел впервые. Сашко, как прозвали Печерского в лагере, произвел впечатление и на местное подполье. «Все знали, что советский солдат не станет сидеть сложа руки».
Побег из такого хорошо охраняемого лагеря казался немыслимым. Он был окружен четырьмя рядами 3-метровой колючей проволоки. Пространство между третьим и четвертым рядами было заминировано. Между вторым и третьим ходили патрули. На вышках по всему периметру стояли часовые. Всего же лагерь охраняли более 200 нацистов и коллаборационистов. Чтобы подготовить и осуществить восстание, Печерскому и его сподвижникам хватило трех недель.
Он не зря все это время наблюдал за гитлеровцами. Уже знал, на чем их можно подловить — на жадности и пресловутой пунктуальности. Хорошие вещи, не нужные больше убитым евреям, нацисты перешивали на себя. При лагере находились портняжная и обувная мастерские. К назначенным примеркам немцы всегда являлись в срок. Этим и решили воспользоваться заговорщики. План был таков: завлечь немцев под разными предлогами в закрытые места, убить, взять оружие, перебить остальную охрану и бежать, воспользовавшись сумятицей.
То, как этот план воплощался в жизнь, подробно показано в фильме Константина Хабенского «Собибор». Вот как рассказывал об этом сам Александр Печерский: «Когда унтершарфюрер Берг вошел, все, как обычно, встали. Шубаев отошел к краю стола. У ножки стола стоял топор, прикрытый гимнастеркой. Унтершарфюрер снял пояс с кобурой и положил на стол. Снял френч. Портной Юзеф сразу же подскочил с костюмом и стал его примерять Бергу. Сеня пододвинулся к столу, чтобы, в случае необходимости, перехватить пистолет. Под предлогом лучшего освещения Юзеф повернул немца спиной к Шубаеву. В этот момент Шубаев ударил фашиста обухом топора по голове. Тот так заорал, что лошадь на дворе вздрогнула, навострила уши и рванулась. К счастью, одному из парней удалось схватить лошадь за уздечку. От второго удара немец замолк навсегда. Труп задвинули под кровать и закрыли тряпками. Вытерли и накрыли следы крови на полу...»
Таким образом заговорщики расправились с 12 немецкими офицерами. Убить главного изверга — коменданта Карла Френцеля не удалось. (Позже после удавшегося массового побега Френцель по приказу Гиммлера займется уничтожением лагеря. Собибор сровняют с землей.)
В перестрелке восставшие убили 38 охранников, но склад оружия им захватить не удалось. Печерский и другие узники, больше 400 человек, под шквальным огнем пулеметов бросились на заборы из колючей проволоки. Больше 300 вырвались на свободу. Позже 170 из них были пойманы карателями. Около 90 узников Собибора немцам выдали поляки.
До конца войны дожили 54 участника восстания.
Восьмерых советских военнопленных Печерский вывел к белорусским партизанам. Позже ростовчанин воевал подрывником в отряде имени Щорса, пустил под откос 2 немецких состава.
После освобождения Белоруссии Александра Печерского арестовали и отправили в штрафной батальон. Это было несправедливо, но ожидаемо: бывшие пленники не вызывали доверия у контрразведки. Свою «вину» перед родиной Печерскому необходимо было искупить кровью. В Красной Армии он дослужился до звания капитана, получил орден «За боевые заслуги», тяжелое ранение в бедро и справку об искуплении вины.
Впрочем, о его подвиге в Польше сослуживцы знали. Командир штрафного батальона отправил Александра в комиссию по расследованию злодеяний нацистских оккупантов и их пособников. А известные советские писатели Вениамин Каверин и Павел Антокольский создали со слов Печерского документальный очерк «Восстание в Собиборе». Позже и сам герой напишет книгу воспоминаний, из которой советская цензура вычеркнет слова «еврей» и «лагерь смерти». Без правок ее переиздадут только в 2012 году.
После окончания войны Александр наконец-то вернулся в родной Ростов. С Людмилой расстался. Его второй женой стала медсестра Ольга Котова, с которой он сошелся, когда залечивал раны в подмосковном госпитале.
Устроился администратором в ростовский Театр музыкальной комедии, но в 1948 году, в период преследования «безродных космополитов», его не только уволили, но и завели уголовное дело — из-за якобы неправильного учета театральных билетов.
Во время обысков сотрудников МГБ поразила нищета, в которой жил подозреваемый в махинациях: семья Печерских ютилась в сыром полуподвале, еле сводила концы с концами. Дело закрыли, но на всякий случай Александра Ароновича исключили из партии. Чтобы хоть как-то прокормить семью, он вышивал картины болгарским крестом, делал к ним багетные рамы, что-то зарабатывал с этого. После смерти Сталина смог устроиться на завод «Ростметиз» мастером багетного цеха.
На его ростовский адрес десятками приходили письма от бывших узников Собибора из Израиля, США, Австралии и других стран. Родственники боялись, конечно, что из-за этого могут возникнуть неприятности с «органами». Но Печерский никого не подпускал к своему архиву, бережно хранил письма, вырезки из газет, любые свидетельства о зверствах фашистов. Ему было важно сохранить память о случившемся. Многие бывшие лагерники признавались, что видят один и тот же кошмар: как они возвращаются домой, рассказывают о страшных мучениях... а им никто не верит. Наверное, такой же сон же снился и Печерскому.
В 1963 году он стал свидетелем обвинения на процессе 11 охранников Собибора; в свое время должен был свидетельствовать и на Нюрнбергском трибунале, однако не получил разрешения на выезд из СССР.
Фильм Хабенского — не единственная экранизация восстания. Еще в 1987 году британский режиссер Джек Голд снял фильм «Побег из Собибора», в котором Печерского сыграл популярный актер Рутгер Хауэр. Ростовчанина пригласили на премьеру в США, но и на этот раз выезжать из страны ему запретили. (Не разрешили и Хауэру приехать познакомиться с Печерским.)
Об этой истории узнал известный журналист Владимир Познер, он написал письмо Александру Ароновичу, пообещав подключить все свои связи, чтобы добиться для него выезда. И слово свое сдержал. Однажды к бывшему узнику явились люди в штатском и сообщили, что документы готовы. Но Печерский был оскорблен всей этой ситуацией и ехать отказался.
Раз в 5 лет 14 октября в квартиру на улице Социалистической, 89, съезжались из разных городов СССР выжившие узники Собибора. Сохранилась даже документальная съемка 1983 года (это была 40-летняя годовщина восстания), Александр Аронович произносит дрожащим голосом: «Давайте помянем наших товарищей, которые своей гибелью проложили нам дорогу в жизнь».
Сердце Печерского остановилось, когда ему было 80. Похоронили его без воинских почестей на Северном кладбище Ростова.
Почести, сполна, он получил после смерти: российский орден Мужества и орден Заслуг перед Республикой Польша, памятники в Тель-Авиве, Бостоне и Ростове, улицы своего имени в израильском Цфате, Москве и родном городе.
«Центр-инвест» известен также как учредитель и организатор ежегодного Всероссийского конкурса среди журналистов на соискание премии им. В. В. Смирнова «Поколение S».
Если вы хотите не пропустить новые выпуски проекта «Гражданин Ростова-на-Дону», подпишитесь на нас в Яндекс.Дзене, «ВКонтакте», Телеграме.
