В декабре 2022-го «Нации» исполняется 10 лет. Давайте вспомним, что интересного было у нас за это время. (Впервые текст был опубликован в марте 2019 года.)
— Ростов — место силы? Ха-ха. Была сила, когда мать на горшок носила. Так мой дед ростовский говорил.
Ростовский характер — вздорный. Ростовчане все циники, наивных нет, удивляться разучились. И такие, приблатненные. И дерзкие.
Как-то в молодости, давно уже, в прошлом тысячелетии, шел, и у рынка мужик мясо продает. Я смотрю, хорошие куски, сплошная мякоть. Ну, и купил всю сумку. Ползарплаты отдал. Приношу домой. Стали жарить, а оно вонючее, зараза! Это мне мужик хряка продал. А их же вообще не едят! Не ……. (обманешь) — не проживешь. Типично ростовская история.
Н-да, интервью у нас, кажется, будет наполовину из многоточий. А я не ругаюсь при женщинах. Я так воспитан.
Я среди людей культуры мат когда услышал первый раз — покоробило меня страшно. Был на громкой кинопремьере в Москве. Кинотеатр на Тверской, весь бомонд, бондарчуки-шмандарчуки. Весь фильм — мать-перемать. А потом пошли в ресторан — и там все ругаются. И так примитивно ругаются. Одна сидела молчала — красивая такая, выпуклая баба. И вдруг как открыла рот. Е-мое. Лучше б она ела эти суши молча.
Они этим себе нервы щекочут, это их возбуждает. Но ругаться тоже уметь надо. Артистизм должен быть.
В позапрошлом году у меня был юбилей — 61 год. Почему юбилей? Ну, как, 61 — ростовский регион.
Если встречу ростовчанина в другом городе, сразу узнаю. По выговору. «Гэ» вот это и «вэ». «Вэ» у ростовских на «у» похоже. Шпаклеука, грунтоука. Нет буквы «в».
Но акцент наш тягучий ласкает мой слух, в отличие от московской лающей скороговорки.
Говорят, что я на салфетке нарисовал логотип магазина «Зебра»? Врут. Я нарисовал его на полях газеты. Пришли ко мне заказчики и вкрадчивым голосом: такой-то просил логотип разработать. Я назвал цену. Ну, тогда ценник был какой? Да он примерно такой же и остался. Тысяча долларов. Только доллар тогда был шесть рублей. Они: «Не-е-ет, он столько не заплатит». — «А сколько?» Назвали в два раза меньше. «Ну, раз такое дело, смотри: вот видишь, карандаш поломанный, вот газета, вот на полях я тебе рисую логотип». И нарисовал. Что мне, зебру трудно нарисовать? Я же не из тех дизайнеров, что рисовать не умеют. Чему-то же я учился в архитектурном. Потом эту самую зебру я сканировал, трассировал и приписал буквы. Потом правда они эти буквы поменяли зачем-то, ноги ей спутали.
Слышал о себе много раз, что я самый дорогой дизайнер в городе. Это неправда, конечно. Один как-то написал, что я дизайнер малиновых пиджаков. Какая-то была статейка. Мол, все у меня безвкусно и дорого. Почти как у Артемия Лебедева: «Долго, дорого и ……. (обалденно)» (смеется). У меня не было ни одного клиента в малиновом пиджаке. И я, кстати, никогда не делаю долго.
«Диздец пизайну» (известный плакат 1997 года) появился с похмелья. Я проснулся, потянулся за стаканом воды. Всегда стоял у кровати, а тут — нет. Вот в этот момент фраза и родилась. Не, я не думал, как визуализировать. Это разве дизайн? Так, литературщина. Просто крест. Андреевский, наверное.
Плакат С. Номеркова 1997 года.
Лендворец тоже был конструктивистским, но к нему после войны пристроили портик с колоннами. И, конечно, наше советское ар-деко — театр им. Горького.
Его, «театр-трактор», тоже хотели реконструировать в классическом стиле. Конечно! Проекты были. Бог уберег.
Ты же посмотри, «театр-трактор», а где кабина у него? До войны кабина была, это была коробка громаднейшей сцены, на которую могли и кавалерия с артиллерией выехать, и броневик. Даже парашютисты прыгали в спектакле. Зал был в два раза больше и очень дорогой отделки: мрамор, красное дерево.
Театр Горького, 1936 год.
В землянке этой он жил долго, а потом попал на съезд архитекторов, где кто-то упомянул: мол, вот, архитекторы у нас живут в землянках. Абсурд. Тогда ему выписали пиломатериалы, и он построил себе домик.
Так вот, если бы не Разумовский, театр был бы у нас с огромным фронтоном и музами... «полюбила муза члена профсоюза»... Колонны были бы циклопические, так бы это выглядело. А он нашел компромисс: уменьшил зал в два раза и сделал интерьер в интересном современном стиле: все эти стеклянные двери, светильники. Скромно, но со вкусом. А теперь зайди, посмотри, что там натворили. Без смеха ходить нельзя. Побелили снаружи — в гроб так кладут, с такой белой мордой. И слепой он стал — в этих черных очках нового остекления. Отмундиалили, короче.
Чем сейчас похвастаться Ростову? «Пять морей», «Астор Плаза», ЖК «Чехов». Вот и все. А знаешь, что не так давно снесли последний публичный дом? Это был жилой двухэтажный дом на Восточной улице, за Красноармейской. Восточная была до революции «улицей красных фонарей», там этих домов терпимости — от Театралки до тюрьмы. Да... А напротив тюрьмы детский сад был, «Теремок». Все называли его «Тюремок». До сих пор вроде бы работает.
Я по Ростову, если нужды нет, то и не хожу. Мне нравится фланировать по Нахичевани. Там мало новых построек, а особняков еще много красивых, двери остались старинные. Я водил одну москвичку, она охала и удивлялась, как все сомасштабно и что люди живут на первых этажах окнами на главную улицу. Это и иностранцев удивляет.
Осмелели сейчас фасадчики, стали экспериментировать с новыми цветами. Денег, наверное, больше стало. Яркая краска, она ведь дороже, пигмента в нее больше нужно. Идешь по городу — тут «вырви глаз», там «взрыв на томатной фабрике»; рядом с синагогой дом так покрасили, что хочется ослепнуть. Наш дом тоже капремонтировали, так он за пять лет весь облетел.
Новая набережная раньше мне очень нравилась. Люди старой школы делали, из «Гражданпроекта». Как это было стильно все: новый мост, набережная, малые формы, тополя серебристые, тишина… Остались от тех времен памятник Коненкова «Степан Разин» и покосившаяся пергола. Даже якорь громадный, что был в конце набережной, утащили, в металлоприемку, наверное.
И никаких шалманов не было. Но теперь к ней уже подкрадываются плавучие буфеты-дебаркадеры. Сидят, едят и там же гадят. И рыбаки тут же, кого-то ловят.
У ростовчан есть бзик: наша рыба самая лучшая! Так, средняя. Едали мы и лучше. Нет, была рыба, если речь о белуге донской. Но теперь ее в музее можно только увидеть. А теперь что? Пе-лен-гас (снисходительно). Тихоокеанская кефаль. Настоящая кефаль, черноморская — небольшая, очень вкусная. А эта — гастарбайтер, подселили к нам ее.
На рынок пойдешь, ищи сазана с длинными плавниками. А то сейчас есть сазан прудовый, он, как свинья, жирный и плавники у него короткие, рудиментарные. Потому что он на месте стоит и ждет, когда ему комбикорма зададут. Варишь его — и мерзкий слой жира в кастрюле. И мясо не красное — белое. Длинные плавники должны быть! Настоящий сазан нужен, тренированный жизнью.
Рака я ем раз в году. Мне в прошлом году повезло: крупного купил и не искусственника. Раку надо на брюхо смотреть. Если оно черное, от ила и судовой солярки, бери смело. А если чистое, то искусственный. Ну, правда и это, я слышал, имитировать стали. Народ ушлый.
Есть рецепт и с кипятком: фаршированные раки. Подрываешь им головогрудь со спины и пол-ложки пшена туда кладешь. Тут же — раз! — и в кипяток. Пшено варится и пропитывается печенкой, много печенки получается. Фуа-гра рачье.
Бабка и суп из раков делала, шейки одни шли в суп. Очистки панцирей зажаривала — розовый жир оттуда выходит, и для колера. Вкусно. Раки ж тогда дешевле рыбы были.
Не знаю, насколько меркантилен Ростов. Я хотел бы жить по принципу «Бог нас учит быть глупыми в земных делах и умными в небесных». Как там у Шаляпина? «Даром только птички поют». Тем не менее, половину, наверное, работы в своей жизни я сделал бесплатно.
В смысле климата город у нас некомфортный. Англичане говорят: «У нас хороший климат, но плохая погода». А у нас наоборот: хорошая погода, но климат — дрянь. Летом жара, зимы вообще нет, весны — два дня. Только осень. Ростов — город одного сезона.
Конечно, многонациональность влияет на характер города. Добавляет остроты, как специй в блюдо. У нас чертей только полосатых и нет. Из редких национальностей — айсоры, как их местные старики называют. Потомки древних ассирийцев. Раньше их было много среди уличных башмачников и вагоновожатых почему-то.
У дочки в 14-м лицее в Нахичевани был факультатив армянского языка. Я говорю: «Ходи! Выучи хоть чуть-чуть!» — «Да зачем он мне нужен?» — «На базар Нахичеванский пойдешь, перекинешься парой фраз, сэкономишь процентов двадцать!»
Липа, акация и виноград — вот три главных аромата Донского края, наши обонятельные специалитеты, как модно говорить. Акацию люблю больше всех, но ее скоро повсюду спилят и нюх отобьют всем. Липа, которую сейчас сажают, это какая-то ГМО-липа, привитая, она растет не выше четырех метров, а главное же — почти не цветет! Старые липы, спиленные, там же были гроздья, — духан, амбре! Идешь, пьешь аромат этот и не напьешься. А на новых какие-то три кисточки висят. И пахучих яблок не найдешь. Семена одноразовые. Полу-яблоко-полумайский жук. Что ешь, не знаешь.
Когда в Ростове объявили, что за падающие на машины деревья будут отвечать коммунальщики, я сказал: попрощайтесь с деревьями. Иду как-то, вижу, мой тополь пилят, тополь моего детства, необхватный. «Что вы делаете, ироды?» — «Да у нас наряд, а дерево это вам теперь не принадлежит». И тютину срезали. У моего частного дома, посаженную моим дедом. Белая тютина была, сладкая такая. Да видишь, ветки ее мешали знаку «Главная дорога». Ну, спили ты пару веток и успокойся. Нет, надо дерево убрать, которое твоих правнуков переживет — а тутовое дерево живет очень долго, столетиями! — ради этого жалкого столбика со значком.
Все культовые питейные заведения позднесоветского Ростова были, в основном, типовыми «стекляшками». Например, «Белая акация» — она ценилась, потому что, во-первых, там можно быть есть то, что готовят, а во-вторых, там стоял джук-бокс, модерновый такой, с крышкой из гнутого оргстекла. Поднимает пластинку, ставит и поехали: килала-кила-а! Эстраду крутили, нашу и зарубежную.
За Театральной площадью на пустыре стояла пивнушка, огороженная высоким забором, там на шесте поднимали шар надутый — это значит, пиво есть. Люди зимой идут: «Мне тепленького». Из чайника подогретого пивка им в кружки и подливали.
Были там и люди необычные, и истории, и драки. Рядом с пивбаром «Театральный» речное училище, его курсанты, в отличие от седовцев из мореходки, носили по форме ремни и, конечно, имели в драках преимущество. Такой бляхой получишь — мало не покажется. Но зимой в толстой одежде — ничего.
Разные в пивнушках встречались типажи. Один чем-то напоминал актера Баширова из фильма «Асса». Он, как выпьет, любил показывать сценки. Представление на полчаса в лицах. Показывал, например, союзнические армии Второй мировой. Вот идут англичане: нос задран, вот американцы: жвачку жуют, а вот русские: «да … вашу мать!» Руками машет, глазами вращает. В конце всегда шли русские. И всех разгоняли.
Однажды по молодости Ростов, знаешь, с кем меня свел? С Аркашей Северным (знаменитый советский певец городского фольклора). Но было это в культурном городе Ленинграде. Я не знал в то время, кто это. Мой спутник, старше меня, признал его. Северный был одет, типа как иностранец: галстук яркий, пиджак замшевый. А рожа такая костлявая с «пэйсами» (так тогда говорили: «Отрастил пэйсы — пойди подстригись»). И голос характерный, с хрипотцой. Мы как зацепились? Там, в пивбаре на Лиговке, были раки в продаже, и мы из-за этих раков стали ругаться, неправильные они были. Северный сидел там с компанией, ну, и к нам: «А вы чего ругаетесь? Откуда сами?» И при слове «Ростов» — такое уважение. «Ну, давайте за знакомство». И понеслось.
Аркадий Северный.
Старшая внучка моя говорит: «Дедушка! Мне так нравится в реке ДонЕ. Лучше, чем во Вьетнаме в бассейне». Они там живут уже пять лет. Все прекрасно у них, восемь комнат в доме, бассейн. Но в ДонЕ лучше.
