Операция «Спасти Исаакий». Подвиг архитектора

В сентябре 2023 года Таганрогу исполнится 325 лет. Совместно с банком «Центр-инвест» мы придумали подарок имениннику. Мы расскажем истории 25 его уроженцев и жителей, которые прославили Таганрог. Сегодня наш герой — таганрожец Яков Рубанчик, посвятивший свою жизнь другому творению Петра I — городу на Неве, спасавший его в самые тяжелые, блокадные, времена.

«Как ненавижу я луну…» — подписал архитектор Рубанчик один из своих рисунков: ленинградское небо в просвете двора-колодца, пронзенное лучами зениток. В лунные ночи гитлеровцы бомбили и обстреливали город особенно яростно. Сам архитектор, его сестра Женя и маленькая племянница Леночка во время воздушных тревог уже не спускались в убежище: от недоедания не хватало сил. Просто сидели, обнявшись, на кровати. «Умирать — так вместе», — говорила Леночка совсем не детские слова.

Но смерть не посмела их тронуть. Роль ангела-хранителя для Якова была уготована его сестре. А племянница Леночка, став взрослой — Еленой Михайловной, бережно сохранила и передала нам, потомкам, блокадные рисунки своего замечательного дяди.

Фамильное дело

Профессия Рубанчика была предопределена, можно сказать, с колыбели. Архитектором был родной дядя по маме Адольф Минкус. Одно из ярчайших его творений — монументальный Дом Политехнического общества, построенный в Москве в 1905 году.
Сын Адольфа, Михаил, автор множества шедевров, например, проекта высотки МИД на Смоленской площади в Москве (за который был удостоен Сталинской премии первой степени).
Муж маминой сестры Федор Троупянский — известный архитектор, профессор, его сын Борис выбрал эту же профессию.

Дяди-архитекторы часто бывали в доме Рубанчиков. И, конечно, общение с ними не могло не сказаться на мировосприятии тонко чувствующего и впечатлительного юноши (а Яков, по воспоминаниям, был именно таким).Впрочем, с тем же успехом он мог пойти по стопам отца и заняться фотографией. В этом деле Яшина родня тоже немало преуспела. Его дед и тезка, ростовский купец 2-й гильдии Яков Исаевич Рубанчик, еще в 1871 году открыл одно из первых фотоателье в Екатеринославской губернии (ныне Днепропетровская область). Большое семейство Рубанчиков: Яков Исаевич с супругой и семеро детей — проживало в городе Бахмут (Артемовск). Позже студию отца получила в качестве приданого одна из старших дочерей, Розалия, и заведение стало называться «Фотоателье Розалии Мерейнес» — по фамилии ее мужа. Сыновья же Якова Исаевича разъехались по России, продолжив фамильное дело в других городах.

Иосиф Рубанчик, отец нашего героя, перебрался в Таганрог. В 1896 году молодая семья снимала комнаты в доме купца Гладкова на центральной Петровской улице. Здесь же размещалась и студия, в которой 33-летний фотограф делал портреты таганрожцев. На каждой фотокарточке стояло изображение (в виде небольшой печати) серебряного знака Одесского отделения Императорского Русского технического общества. Этот знак подтверждал высокое мастерство фотографа.В январе 1899 года, когда их дочери Рае было полтора года, произошла страшная трагедия. Иосиф и Надежда ушли по делам, оставив малышку с 15-летней няней Натальей Абраменковой. Вернувшись, застали жуткую картину: в доме полыхал пожар. Няня умерла у них на глазах от страшных ожогов. Перепуганную Раю, живую и невредимую, нашли в углу столовой. Выяснилось, что нянька уронила настольную лампу. Горящий керосин попал на платье, девушка не смогла его потушить и сгорела заживо.

Надежда Борисовна в то время уже носила под сердцем сына Якова. Оставаться в несчастливом доме было решительно невозможно — Рубанчики переехали в здание в Депальдовском (теперь Тургеневском) переулке. Поселились на втором этаже, а на первом Иосиф оборудовал фотомастерскую.
На покупку и обустройство дома ушли сумасшедшие деньги — 20 000 рублей. Это был весь семейный капитал. «Йосенька, как же мы будем жить?!» — спрашивала сквозь слезы жена. «Не волнуйся, Наденька, сейчас придут клиенты, и у нас будут деньги», — утешал ее заботливый Йосенька.И действительно, новая студия Иосифа Рубанчика быстро завоевала большую популярность. Таганрожцы ценили его мастерство и заботу о клиенте. Он хранил все негативы, поэтому случайно испорченный портрет можно было отпечатать заново. Кроме того, Иосиф был настоящим фотохудожником: он превращал каждый снимок в произведение искусства — подчеркивая лучшие стороны оригинала и ретушируя несовершенства.
Безусловно, для такой работы требовался талант живописца. Недаром ведь ретушером в другом таганрогском фотосалоне в молодости работал сам Архип Куинджи.
Так что любовь к искусству Яков Рубанчик унаследовал и по отцовской линии, и по материнской.

Выпускник ВХУТЕИНа в городе ампира

Но вернемся в 1899 год. В семье Рубанчиков пополнение: на свет появился долгожданный сын Яша. Через несколько лет родилась Женя — пожалуй, самый важный человек в его жизни.

Яков поступил в легендарную Таганрогскую мужскую классическую гимназию (ныне имени Чехова), которую окончил в 1918 году. Это был последний гимназический выпуск, после чего старейшее учебное заведение Юга России надолго сменило профиль (здесь размещались и кавалерийская школа Первой Конной Армии, и фабрично-заводская девятилетка).Яков уже точно знал, что его призвание — архитектура. Еще до поступления в институт он разработал проект реконструкции Приморского бульвара в Одессе.
За академическими знаниями юноша отправился в северную столицу. Там успешно поступил во ВХУТЕИН — Высший художественно-технический институт.

Как и многие другие тогдашние студенты, Яков испытывал живой восторг от грандиозности перспектив и замыслов молодого Советского государства.
Новое мышление было революционным во всем. Перед архитекторами ставили задачу не просто строить здания, но менять к лучшему весь уклад жизни сограждан, развивая города и поселения «на основе социалистического планирования».

Якова увлекает все новое и необычное. Он пробует себя даже в оформлении автомобилей для агитбригад в стиле «Окон РОСТа». Впрочем, даже самые смелые эксперименты не могут изменить его умения видеть и чувствовать красоту и гармонию бессмертной классики.

Особенно отчетливо это проявилось в 1929 году, когда Яков, окончив институт, вернулся в родной Таганрог. Он планировал защитить диссертацию, посвященную архитектуре городов Приазовья и Дона. Работа была проведена действительно масштабная: молодой архитектор произвел множество обмеров зданий в Таганроге, сделал почти две сотни фотографий. Именно благодаря им сейчас можно увидеть город, каким он был в начале XX века.

Рубанчик начал работу над монографией «Таганрог — город ампира», но завершить ее не успел. (Все материалы неизданного труда, сохранившиеся до наших дней, смогла собрать заведующая музеем «Градостроительство и быт г. Таганрога» Марианна Григорян.)

Так, например, в начале XIX века при строительстве частных домов и общественных зданий необходимо было придерживаться рекомендаций «Собрания фасадов, Его Императорским Величеством Высочайше апробованных для частных строений в городах Российской империи». Требовалось возводить здания не ниже 4 аршин (2,84 м), оконные проемы делать не менее 2 аршин (1,42 м), при этом количество окон должно быть непременно нечетным.
Рубанчик отметил в своем исследовании такие «образцовые» здания.Он искренне восхищался родным городом. В статье под названием «Глаза, которые не видят» писал: «Архитектурный облик Таганрога сумел донести до нашего времени аромат старины. Всякого приезжающего поражает обилие сверкающих на солнце фронтонов, колонн, аттиков, аркад и простых беленьких домиков с пышными карнизами и дивными орнаментами на гладких фасадах… Таких зданий в Таганроге свыше ста. Разного назначения — особняки, торговые ряды, амбары, памятники, церкви, архитектура малых форм и здания общественного назначения. Но Таганрог не видит… Несмотря на то, что Таганрог живет в ней, в этой архитектуре прошлого, родится в ней и умирает, он не осознает этих ценностей».

Отличный немецкий протез

Правда, сам Яков в то время работал в совершенно ином стиле. Вернувшемуся в Ленинград архитектору ближе конструктивизм — масштабный, яркий, дерзкий. Именно в этом стиле был создан, например, проект фабрики-кухни — грандиозного комплекса, выполнявшего две задачи: накормить трудящихся и освободить работающих женщин от дополнительного домашнего труда.На таких фабриках готовили полуфабрикаты, которые дома достаточно было просто разогреть. Здесь же действовало экспедиционное термосное хозяйство: доставляли обеды на крупные предприятия. Граждане же, не занятые на производстве, могли тут же, на фабрике, поесть в большой столовой, работавшей по принципу самообслуживания. (Эта форма общепита была впервые применена в России именно на фабрике-кухне.).

Производственная мощность одной только фабрики-кухни Кировского района составляла 60 тысяч обедов в день. За 3 года Рубанчик и его коллеги — Армен Барутчев, Исидор Гильтер и Иосиф Меерзон — создали такие фабрики в 4 районах Ленинграда.

В 1933 году Якову предложили возглавить мастерскую № 1 ленинградского института «Гипрогор». Здесь разрабатывались проекты не только отдельных домов, но и целых районов, а впоследствии генеральные планы городов. В числе прочего Рубанчик сделал несколько подарков и родному Таганрогу: в частности, разработал проект реконструкции площади Чехова.

В «Гипрогоре» Рубанчик проработал до 1941 года, успев создать до войны еще немало интересных проектов. В их числе Дом Красной армии и флота в Кронштадте, комплекс Академии наук СССР в Москве, Дом национальных искусств Дагестанской АССР в Махачкале и другие.Во время службы в «Гипрогоре» случилось большое несчастье: Яков Осипович случайно ударился головой об угол секретера и лишился глаза. Что означает такая травма для архитектора, говорить излишне. Но он продолжил работать, не ожидая от окружающих жалости или каких-то поблажек. «У меня отличный немецкий протез!» — с показной, конечно, веселостью прерывал он каждого, кто пытался выразить ему сочувствие.

«Блокадный дневник»

Этот немецкий протез определил его дальнейшую судьбу. Началась война, Яков оказался негоден к военной службе. Но эвакуироваться из осажденного Ленинграда отказался и вместе с коллегами занялся сохранением памятников архитектуры.

То, что можно было спасти, — спасали. Например, организовали «захоронение» скульптурных групп с Аничкова моста. Их сняли с постаментов, смазали солидолом, поместили в ящики и закопали во дворе Аничкова дворца (тогда Дома пионеров). Изваяния поместились под землю лишь на две трети: выкопать ямы глубже не получилось из-за грунтовых вод. Тем не менее, это спасло скульптуры от разрушения: в ноябре 1942 года огромная бомба взорвалась прямо на мосту и вырвала большие куски гранита из постаментов, с которых сняли коней.Часть зданий пытались маскировать, чтобы они не стали целями бомбежек и артобстрелов. Например, военные требовали снести шпиль Адмиралтейства, по которому наводились гитлеровские артиллеристы. Архитекторы предложили другой вариант — замаскировать шпиль с помощью специального чехла. Золотой купол Исаакиевского собора покрасили в серый цвет, а здание Смольного вообще оптически «перенесли» в другое место.

Однако далеко не все строения можно было сохранить при таких интенсивных бомбардировках. И главной задачей команды охраны памятников стало изготовление обмерочных чертежей и зарисовок внешнего вида зданий, представляющих особую историческую ценность. По этим чертежам и рисункам впоследствии планировалось воссоздать то, что будет разрушено. Рубанчик, в частности, занимался обмерами Мальтийской капеллы и Пажеского корпуса.

Работа архитекторов-хранителей была тяжелой: часами стоять на морозе, замеряя и зарисовывая мельчайшие детали зданий. И смертельно опасной: не прекращались арт-обстрелы и бомбардировки. Так, в декабре 1942-го в результате обстрела погиб коллега Рубанчика, руководитель разработки генплана развития Ленинграда 1935 года Лев Ильин.Яков Осипович жил на Загородном проспекте, в квартире № 57 дома № 9. Вместе с ним тяготы блокады делили мама, сестры Евгения и Раиса, и племянница Леночка двух лет от роду, дочь Жени.

Самой тяжелой была зима 1941-1942 годов: «дорога жизни» еще не заработала в полную силу, нормы выдачи хлеба постоянно снижались. 20 ноября 1941-го для большинства ленинградцев был установлен абсолютный минимум — 125 граммов в день. Муки в городе оставалось критически мало, в состав хлеба входили: овес, солод, соя, обойная пудра и до 35% целлюлозы.

Истощенный до крайности, Рубанчик уже не мог носить рабочий портфель в руке. Он привязал к нему веревку и вешал на шею. Так, с портфелем на шее, шел на службу —сохранять шедевры архитектуры.Он зарисовывал не только здания. Яков вел хронику жизни осажденного города: от первой воздушной тревоги на Невском до самого момента снятия блокады. На его рисунках — девочки-зенитчицы, разрезающие ночное небо лучами прожекторов; «взволнованный муравейник» — очередь в табачный магазин; шрамы от осколков на колоннах Исакия. И гробы, гробы, гробы…

Вот колонна грузовиков с новенькими гробами движется к зданию похоронного треста, возле которого стоит толпа покупателей. А вот грузовиков уже нет, гробы везут на санках. А вот нет уже и гробов… Покойников заворачивают в ткань и тащат по занесенным снегом улицам.Когда умерла мама, Рубанчикам удалось раздобыть гроб. Но снести его на руках по обледеневшей лестнице не смогли. Гроб обвязали веревкой, и Женя стащила его вниз по ступеням.
«У Яши хватило мужества перенести на бумагу этот момент прощания со своей мамой, — рассказывала в интервью племянница Рубанчика, Елена Михайловна Свердлова. — Моя мама тоже в этот день совершила подвиг. Тогда никто не возил тела на кладбища: у людей на это не хватало сил. Просто выкладывали трупы на улицу, их подбирала специальная команда. Мама в лютый февральский мороз дотащила бабушку на санках до Охтинского кладбища. В муфте она несла немного табака и денег. Этого хватило, чтобы расплатиться с могилокопателями — мужем и женой…»Сестра Женя взяла на себя решение всех бытовых проблем. Брат, талантливый архитектор, к обычной жизни (а уж к необычной, блокадной — тем более) был совершенно не приспособлен. Когда Женя с Леночкой отправлялись в эвакуацию, они оставили Якову мешочек сухарей. Рассчитывали, что ему их хватит надолго. Но поезд разбомбили, уехать не удалось. Когда они вернулись домой, оказалось, что Яша уже съел все сухари…

Женя стояла в очередях за хлебом, поддерживала, насколько это было возможно, тепло в квартире, пекла дурандовые (из жмыха подсолнечника) лепешки. По особым случаям даже делала из жмыха конфеты. Так они встречали Новый, 1942-й год: на ломтиках хлеба красовались три такие конфеты, порезанные на малюсенькие кусочки. И невозможная по тем временам роскошь — бутылка настоящего шампанского, чудом сохранившаяся от мирной жизни...

Племянница Елена Свердлова вспоминала такую историю: «Однажды мама заснула и замерзла в очереди за пайкой хлеба, но сквозь сладкий сон все-таки произнесла чужим людям свой адрес. Те привели домой почти труп. К утру мама отогрелась, проснулась. А в комнате никто уже не двигается, все лежат под одеялами, и Яша затих. Мама затопила буржуйку из очередного стула красного дерева, принесла воды, спекла дурандовые лепешки. В общем, спасла своих домашних. А значит, спасла и будущий Яшин «Блокадный дневник».

Мама, что такое птицы?

Ни кинохроники, ни воспоминания очевидцев — ничто не сможет до конца объяснить нам, сегодняшним, что такое ленинградская блокада. Разруха, голод, холод, смерть, смерть, смерть — ежедневно без малого два с половиной года. Дети хоронят родителей, матери — своих младенцев… Сложно, невозможно сохранять самообладание и рассудок. Тем более человеку творческому, ранимому, впечатлительному.

Рубанчик спасался рисованием. Все свои эмоции он выплескивал на бумагу. Одной из главных тем его зарисовок стали оборванные провода — как символ прервавшихся жизней, несбывшихся надежд.«Мой дядя превратился в настоящего дистрофика, — вспоминала племянница. — Он буквально заставлял себя подниматься в нашей промерзшей комнате на Загородном проспекте и браться за рисование. Зимой дядя рисовал в перчатке с обрезанными пальцами, чтобы удобнее было держать карандаш или перо. Он макал перо в тушь или чернила и фиксировал самые пронзительные моменты».Рисунки Якова Осиповича (их более 300) стали подробнейшей летописью жизни осажденного Ленинграда и объединились в «Блокадный дневник». Они находятся теперь в Государственном музее истории Санкт-Петербурга. Сохранилась и серия «Расстрелянный Растрелли»: сразу после снятия блокады архитектор запечатлел разгромленные дворцы в Пушкине и Петродворце.Да, наконец, многострадальный город на Неве освобожден. Вот как вспоминала это событие Елена Михайловна, племянница: «Очень хорошо запомнила тот день, когда праздновали снятие блокады — 27 января 1944 года. Дядя Яша держал меня на руках, мы стояли на ступеньках здания Биржи на Васильевском острове и смотрели салют. Вокруг было сплошное ликование. Тогда казалось, что впереди нас ждет только радость и счастье. Когда я увидела первых птиц в небе города, я спросила маму: «Это наши самолеты или немецкие?» И мама заплакала, услышав вопрос ребенка, который знал, что такое самолет, но никогда не видел птицы…»Едва город ожил, Яков Рубанчик поспешил в издательство «Искусство». Во время блокады он написал монографию «Невский проспект», в которой подробно анализировал прошлое и настоящее главной улицы города.

«За 240 лет существования Ленинграда на его улицы и проспекты не ступала нога врага. Не раз чужеземные захватчики зарились на город русской славы и получали сокрушительный отпор... На фасадах домов и монументах Невского — глубокие раны от вражеских бомб и артснарядов. Это шрамы на лице воина, который не отступает под ударами врага, а находит в себе новые и новые силы для сражений до полной победы. Бронзовый Кутузов со своим фельдмаршальским жезлом как бы напоминает вооруженным ленинградцам о непобедимости русского воина», — скажет он в эпилоге своей книги.

У него было множество планов. Часть из них удалось воплотить после войны. Так, в Ленинграде появилось несколько десятков домов, построенных по проектам Рубанчика. Город, переживший столько страданий, возрождался, расцветал. А вот самому Якову становилось все хуже: обнаружилась саркома. Истощенный организм не смог сопротивляться болезни.
20 декабря 1948 года архитектора Рубанчика не стало. Не дожил до пятидесяти каких-то полгода.Сначала его архивы хранила сестра, затем племянница. В 1960-х она передала рисунки дяди в музей. Их копии можно увидеть на выставках, посвященных блокаде Ленинграда. Оригиналы же, нарисованные на листках блокнота разбавленными чернилами, бережно хранятся в музейных запасниках.

«До последних дней он трудился над книгой «Неизвестный Ленинград», которую начал в 1943 году, — рассказывала Елена Михайловна. — Яша хотел оставить читателям рассказы и рисунки о самых потаенных дворах, тупиках, лестницах, домовых церквях города, который очень любил. Я не знаю большего патриота, чем мой дядя Яша. Он верил в этот прекрасный город и его вечную жизнь».


Партнер проекта «Гражданин Таганрога» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 1 млн человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
В 2021-2022 годах «Нация» и «Центр-инвест» создали проект «Гражданин Ростова-на-Дону».