27 декабря в 16:00 в кинозале Донской публичной библиотеки (Ростов-на-Дону) состоится презентация книги нашего автора Светланы Ломакиной.
«Собака мордой вниз» — это сборник рассказов и это литературный дебют Светланы, которую читатели «Нации» отлично знают как замечательного репортера.
На презентации, по уверению организаторов, можно будет поговорить с автором, купить книгу с автографом, а также стать участником магического гадания с предсказанием на следующий год. Мы искренне поздравляем Светлану с выходом книги и публикуем один из ее рассказов.
Светлана Ломакина.
Достал из кармана телефон, посветил на информационное табло, увидел крупные буквы: «В случае остановки лифта звоните!» И номер в конце. Он набрал цифры, но в трубке — ни звука. Посмотрел на столбики на экране смартфона: ни одного, в шахту лифта сотовый оператор Семенова добраться не смог.
Кричать «помогите» взрослому человеку, отцу семейства и начальнику отдела было как-то несолидно. Но страх сдавил горло. Семенову казалось, что коробка лифта уже раскачивается под его ногами, еще минута-другая, тросы не выдержат, и будет он лежать, погребенный под обломками, приплющенный тяжелой крышкой, как котлета в американском бутерброде.
Он еще раз посветил на табло и заметил на панели, где располагались кнопки, одну необычную — с выдавленным на ней тревожным колокольчиком. Кнопка эта была здесь всегда, но никогда Семенов ею не пользовался. В те редкие разы, когда застревали, жена звонила по номеру на информационном табло и всегда дозванивалась. А он, Семенов, в это же время жался в угол и выглядел, наверное, отвратительно.
Сегодня рисоваться было не перед кем. Он нажал кнопку.
— Слушаю, — раздалось из динамиков. Голос был низкий, но нежный, успокаивающий.
— Я за-застрял, — ответил Семенов.
В трубке что-то зашуршало, пикнуло, а потом спросили:
— Улица Ленина, 78? Второй подъезд?
— Д-да, — согласился Семенов.
— Сейчас к вам выйдет бригада. Подождите минут пятнадцать.
— Тттак долго? — расстроился Семенов, предполагая, какие муки ждут его впереди.
— Я бы рада быстрее, но у нас кризис, часть сотрудников сократили, нагрузку повесили на тех, кто остался, люди не справляются.
— П-понятно, — вздохнул Семенов.
— У вас клаустрофобия? — вдруг поинтересовались из решетчатого динамика.
— Д-да, — согласился Семенов. — К-каждая минута, как час.
— Понимаю вас. Хотите, пока нет других сигналов, повишу на трубке? Поговорю, чтобы вам было не так страшно?
Семенов удивился: брови его взлетели, а губы покривило.
— Не удивляйтесь, у меня мама страдала от клаустрофобии. Пока жила в деревне, не знала, а как приехала в город и поднялись мы с ней на мой 14-й этаж в лифте — все. Чуть концы не отдала по дороге. Просидела весь отпуск в квартире. На улице была пару раз и всегда поднималась пешком на 14-й. Представляете? — улыбнулся в конце голос.
— Как никто другой. Я бы тоже пешком ходил, но часто портфель тяжелый. А сегодня легкий, и застрял. Закон подлости.
— А почему портфель тяжелый? Кем работаете?
Семенов задумался, как можно красиво объяснить его работу, не очень приятную ему самому.
Обложка книги «Собака мордой вниз».
— Я начальник... Начальник группы коммивояжеров.
— Слово очень знакомое, из кино, кажется, — похвалил голос.
— На самом деле я продавец, продаю всякую ерунду. Такую, Маша, ерунду, что иногда даже сказать стыдно... Ой, простите, назвал вас нечаянно Машей.
— Это хорошо, человек должен произносить имена, которые ему нравятся.
— Но вы же не Маша?
— Теперь Маша. Скажите, а что вы продаете за ерунду? Может быть, мне она тоже нужна?
— Нет. Вы же, я слышу по голосу, очень милая барышня. Не думаю.
— За барышню спасибо, но мне ужасно интересно, что у вас в сумке. В сумке же?
— В портфеле, — поправил Семенов.
— Давайте вы расскажете мне, что там. А я будто бы с вами незримо рядом постою и оценю товар.
— Ну давайте, — засмеялся Семенов уже в голос.
Он присел на пол лифта, снизу потянуло собачьей шерстью и прелой листвой. Семенов посветил фонариком и в очередной раз увидел тот набор, который он знал наизусть: приспособление для прикалывания на одежду страз, плойка для фигурной завивки волос, массажер для груди, набор терок для резки овощей, средство для обработки пяток, набор из ста отверток, карманная швейная машинка и кремы для всех частей тела. Все огласил.
— Интересный у вас ассортимент. Для домохозяек? — переспросила Маша.
— Конечно, а кто еще купит набор фигурных терок?
— Я бы приобрела, хоть и не домохозяйка. Готовить мне нравится, особенно когда есть для кого.
— А не для кого? — удивился Семенов.
— Пока нет. Но будет. Я еще не так стара, чтобы выйти в тираж.
— Я слышу это по голосу, — улыбнулся Семенов. — Кстати, я не представился. Александр.
— Защитник людей, — сказали из динамиков.
— Да, защитник, — сам себе усмехнулся Александр. — Только вот сижу тут, как заяц, дрожу.
— Уже не дрожите, не наговаривайте на себя! — поругала Маша. — И я, между нами говоря, не уверена, что у вас клаустрофобия. При клаустрофобии я не могла бы отвлечь вас досужими разговорами. А поскольку вы легко включились в беседу, то, значит, тут что-то другое. Давайте вспоминать. В детстве было что-то такое, о чем вы до сих пор думаете с содроганием?
— А у кого не было?
— Я о вас спрашиваю. У вас было?
— Было. Меня запирали в шкафу за плохое поведение.
— А что такое плохое поведение? Давайте примеры.
— Ну, допустим, я нечаянно разбил трехлитровую банку меда. Мед дорогой, вытек на пол. Мне было лет пять, я растер его тряпкой по полу. Потом пришла мама. Долго кричала и заперла меня в шкафу, пока убирала липкое. У нас была однокомнатная квартира, я думаю, что заперла она меня, не чтобы напугать, а просто, чтобы я не мешался, под ногами не путался, пока она мыла пол...
— Вы там сидели долго?
— Долго. Потому что потом к маме пришла соседка, и они ушли куда-то. Вернулась мама через несколько часов. Все это время я просидел в шкафу.
— Не могли выйти? Боялись?
— Боялся, но не мог потому, что мама закрыла шкаф на ключ, ключ остался в скважине замочной. Я стучал, когда она ушла, кричал, ключ выпал на пол. И тогда... Стыдно сказать... Тогда я обмочился там, в шкафу. Прямо на подушки. Это был большой шкаф, в одном отделении лежали подушки. На них меня мама и загнала.
— И вам влетело и за подушки?
— Да. Мне влетело за подушки, но не очень. Маме все же было немного стыдно, что она забыла меня в шкафу...
— Давайте выйдем из того шкафа?
— Как?
— Очень просто, вы сейчас сядете, представите опять, как все это было. А в тот самый момент, когда мама уйдет, я открою шкаф, выпущу вас, и мы будем играть. Во что вы любили играть?
— Я рисовать любил.
— Значит, будем рисовать.
— Это все как-то глупо...
— Наверное, глупо. Но нам с вами пока все равно нечем заняться. Это первое, а второе. Главное, вы не обижайтесь на мать. У нее, наверное, были причины так себя вести. Тоже, наверное, несладкое детство.
— Мама выросла в детдоме. И отца своего я не знаю.
— Вот видите, она и так много сделала для вас. Быть может, даже все, что могла... Закрывайте глаза и представляйте все. Как через тонкие щелочки шкафа проникает свет, как вы сидите на подушках. В шкафу, наверное, пахнет лежалым бельем, таблетками от моли и пылью. Коробки с обувью, вещи... Что там у вас еще?
— Старое пальто мамино с норковым воротником. Оно очень дорогое, мама им гордилась.
— И пальто. Вам же обидно и страшно. Вы слышите, как она домыла полы, гремит тазиком и уходит.
— Так и было. Еще в прихожей звонок, пришла соседка. У нее что-то случилось: запил муж, кажется, побил ее. Мама пошла звонить в милицию, телефон у другой соседки...
— Вот пусть они там разбираются, а я вас открываю. Проворачиваю ключ, дверца скрипнула и...
Семенов видел все, что говорила Маша: хлынул свет, он почувствовал, как скатился с подушек; увидел, как в лучах солнца стоит девушка в легком летнем платье; у нее рыжие волосы и веснушки. Она тянет к Семенову руку и зовет с собой. Он берет ее за руку, они идут к большому накрытому серой клеенкой столу, на котором стоит пол-литровая банка, в ней карандаши. На подоконнике альбом. Семенов хочет нарисовать цветы и подарить этот рисунок девушке, она смеется, и Семенову кажется, что к нему пришла волшебница из сказки Волкова. Фея Стелла.
— Может, вы не Маша, а Стелла? — вслух произносит Семенов.
Но ответа не слышит, потому что слышит другое: возню за дверью, скрежет металла и глухой стук. Двери лифта открываются.
— Живой? — спрашивает человек в синей робе. — Мы еще быстро, в прошлый раз сосед твой сорок минут сидел. А тебе повезло. Выходи.
Семенов понял, что лифт застрял между этажами. И выходи — это значит вылезай, подтягивайся на руках, пачкай костюм, но обретай свободу. Он подал работнику портфель, потом вылез сам: спортивным Семенов не был, корячился, упирался в двери ногами, но вылез.
И только стоя в подъезде, понял, что не поблагодарил Машу.
— Маша, вы еще там? — крикнул в ополовиненную кабину лифта. Но ему не ответили.
* * *
В тот же вечер Семенов нашел в интернете адрес лифтоуправления. Списка сотрудников там не было, но адрес был. Он лег спать с мыслью о Маше и во сне опять увидел ее такой, какой запомнил тогда, в лифте, — рыжей, веснушчатой и молодой. В легком платье в цветочек. Но теперь они уже не рисовали. И Семенов был не пятилетним, а сорокапятилетним, таким, как на самом деле. Во сне они сидели с Машей в кафетерии, он перебирал ее пальцы и целовал руки. Наверное, было бы и продолжение, но зазвонил будильник.
Семенов собрался на работу, попрощался с женой и вбежал в лифт. Вместо кнопки первого этажа нажал на ту самую, со звоночком.
— Говорите! — голос был другим. Чужим и равнодушным.
— А где Маша? — спросил он так, будто пришел к ней домой.
— Какая Маша? — разозлились в лифтерской, устали от шутников.
— Та самая, вчерашняя. Кто у вас вчера был на смене?
— Зина.
— Тогда где Зина? Я вчера застрял и... В общем, мне бы увидеть Зину. Мне надо ей кое-что...
— Мы работаем сутки–трое, — не стали дослушивать за решеткой, неинтересно им было, что там у Зины с Семеновым. — Через три дня будет Зина.
* * *
Все эти три дня Семенов входил в лифт, как в точку радости. Он больше не боялся ездить и где-то даже ждал, что застрянет, переживет тот день заново и в финале появится Маша-Зина в летнем платье, с легкой улыбкой и нежным, уводящим в счастье голосом.
А когда вышел срок, он купил букет тюльпанов — ранним утром, когда из цветочных ларьков работал только самый дальний. Потом прибежал к дому, где находилась лифтерская, сделал несколько кругов. Выкурил две сигареты, произнес себе под нос: «Ну, с Богом!» — и постучал.
— Да-да! — услышал он за серой фанерной дверью.
Голос был тот же. Тот же! Машин! Или Зинин.
Семенов от голоса этого осел — оглох от счастья на минуту.
— Да-да! Входите, открыто! — крикнула Маша-Зина чуть громче.
Семенов толкнул дверь и вошел в маленькую комнатку, залитую светом. В этом солнечном, излишнем в своем количестве, свете сидела старушка. Маленькая, как девочка, словно сжатая временем. Она поправила очки и ласково улыбнулась Семенову.
— У вас что-то случилось? — спросила она «тем самым» голосом, и Семенов понял, что это она. Других вариантов быть не может. Маша. Или Зина.
— Я... Ошибся, наверное, адрес искал, — сказал и повернулся к двери.
— Это бывает, — улыбнулась бабушка. — Может быть, я вам помогу?
— Нет, нет. Я сам. Ошибся, просто ошибся.
Он вышел за дверь. Постоял там минуту, а потом вернулся. Положил на стол, где стоял лифтовой пульт, цветы и сказал:
— Спасибо вам за маму. За то, что я больше не боюсь. Вы со мной три дня назад, когда я застрял, о детстве разговаривали. Вот за это вам — спасибо.
Старушка улыбнулась, взяла тюльпаны и прижала их к лицу.
