Как казак-изобретатель фирму Kodak обошел

В мае 2025 года Новочеркасску исполнится 220 лет. Вместе с банком «Центр-инвест» мы делаем подарок городу-имениннику: рассказываем истории 20 его уроженцев и жителей, которые прославили столицу донского казачества. Этот проект станет финалом трилогии, в которую также вошли «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога». Эта история — о фотографе-изобретателе Иване Болдыреве.

Иван Васильевич Болдырев — один из тех пионеров своего дела и самоделкиных, которые, как говорится, соль земли. Он совершил множество открытий. И каждое реализовал. Один из первых научился фотографировать в темноте, фиксировать людей в движении, показывать особую глубину перспективы кадра. И еще он умел главное для фотографа: делать фрагменты обычной жизни художественными.
Самое легендарная история о нем — это то, как простой казак опередил фирму Kodak, на 9 лет раньше американцев изобретя гибкую пленку взамен хрупкой стеклянной пластины.

Это правда, что человеком он был, что называется, из низов. Болдырев — автор уникальных кадров, настоящий прогрессор искусства фотографии — до 15 лет ходил в неграмотных пастухах.
Сын станичного казака Войска Донского рано осиротел: мать умерла, отец ушел на военную службу, и мальчик остался у деда, в станице Терновской. С 6 лет он пас скотину (потом такие же, как он, мальчики-пастухи с черными от солнца лицами появятся на одной из его фотографий).В 1864 году отец вернулся, забрал сына и в течение года сам учил грамоте. Научив читать и писать, отдал в услужение казачьему офицеру, в будущем это обещало сыну несложную карьеру писаря.
Но Иван увлекся механизмами: все свободное время он разбирал и собирал часы. И научился так здорово, что в 19 лет бросил место и стал зарабатывать починкой часов. Отказывая себе во всем, скопил 60 рублей и с этим капиталом в том же 1869 году отправился в казачью столицу — Новочеркасск.
Судя по всему, именно там юный казак узнал об изобретении века, бурно развивающемся во всем мире. О фотографии.

В 1826-м несостоявшийся священник из Бургундии Жозеф Ньепс придумал метод гелиографии, который позволял получить как бы отпечаток окружающей реальности — на слое битума.
В 1839-м компаньон Ньепса, парижанин Луи Даггер, театральный декоратор и химик-самоучка, доработал технологию и открыл способ сохранять «отражение некоторой фигуры в отсутствие этой самой фигуры» на пластинке с амальгамой. Это чудо назвали «зеркалом с памятью». А еще, конечно, даггеротипом.
Благодаря дагерротипам в истории остались, например, лица молодой английской королевы Виктории и писателя Эдгара Аллана По.

Изображение отличалось невероятной детализацией, но, чтобы человек на нем выглядел четко, он должен был сидеть не шелохнувшись и не моргая полчаса.
Были и другие минусы: смотреть на «зеркало памяти» нужно было под определенным углом, да и стоили серебряные пластины недешево. Однако метод стремительно распространился.
В 1842 году первая даггеротипная студия появилась и в Санкт-Петербурге.

В конце 1850-х даггеротипию вытеснил мокрый коллодионный процесс на стеклянных негативах, до него додумались сразу трое изобретателей, но английский скульптор Фредерик Скотт Арчер заявил об открытии раньше остальных и сделал его общедоступным.

Фотография вышла на новый уровень, хотя дело было не для слабонервных: на стекло наносился светочувствительный слой и провести съемку было необходимо до его высыхания. Затем быстро, пока проявляется изображение, обработать стекло рядом других химических составов. И все это провернуть в темноте. Многое здесь зависело не только от ловкости, но и от интуиции.

Однако людей, увлеченных новыми фантастическими возможностями, это не останавливало. Не остановило и молодого Болдырева. Он твердо решил овладеть новой наукой, полагая, что она «скорее могла дать денежные средства к существованию, а также и доступ в другие города», как напишет он позже.
То, что фотография в XIX веке, удивительный аттракцион, была историей прибыльной, подтверждают и воспоминания армянского предпринимателя Келле-Шагинова: «В 1859 году приехал в Нахичевань на короткое время фотограф. Это было ново. Все дивились диву, что посредством солнечного света он делает портреты людей и очень похожие. Все богатые кинулись наперебой сниматься».

В Новочеркасске Болдырев становится учеником молодого фотографа Елисея Черепахина, выпускника Императорской Академии художеств, известного больше как автор икон для Вознесенского собора — главного храма города.
В фотографии Черепахин, тоже казак, был талантливым самоучкой: его фотоальбом «Виды Ростовской-на-Дону набережной» стал настоящим документом эпохи. Вероятно, именно иконописец-фотограф привил юноше художественный вкус, посвящая его в тонкости нового искусства.Болдыреву хватило всего полгода, чтобы освоить процесс и начать делать профессиональные снимки. Скоро это захватило его целиком. А один разговор стал толчком к стремлению модернизировать аппарат. Художники, с которыми он познакомился в Новочеркасске, заговорили на тему, что если бы «можно было снимать портреты с передачей линейной и воздушной перспективы»: объективы пока давали небольшую глубину.

«Целые ночи я просиживал, перекладывая объективные стекла в картонном патроне, комбинируя их, как только было возможно, не имея при этом никакого понятия об оптике, надеясь напасть на след к усовершенствованию», — писал он позже. И констатировал: «В 1870 году я из двухдюймового диаметра стекол составил универсальный объектив».

Свой объектив «для глубинной съемки» он опробует, все лето снимая места и людей, знакомых с детства, — станицу и ее жителей.
Вернувшись в Новочеркасск, Болдырев экспериментирует с фотографиями в театре. Новочеркасский театр, где среди зрителей как-то бывал Лермонтов и где впервые выйдет на сцену великая Комиссаржевская, был главным центром культуры города.
Болдырев сдружился с артистами, удачно снимая их на сцене и в гримерках, и, можно сказать, фотоискусство его в итоге и спасло: в трудный момент артисты выручили молодой талант деньгами. Нужно было внести военный годовой капитал (85 рублей) или бросить все и идти на службу. Избавленный от воинской обязанности, 22-летний Болдырев вскоре едет в Петербург: учиться дальше.

В столице он нанимается помощником и ретушером в студию немца Альфреда Лоренса, мастера видовых фотографий. Лоренс одним из первых вышел из ателье на улицы, снимая
академически точные панорамы Петербурга, их сохранилось множество. Конечно, такие пленэры требовали больше времени, терпения и сил: даже «дорожная» камера помещалась в два сундука и весила примерно 160 кг.
Журналы того времени так описывали экипировку путевого фотографа XIX века: «Громоздкий аппарат, тяжелый треножник, черное покрывало. Стеклянные пластинки большого размера тщательно, с осторожностью упаковывались в особый ящик. Нужна была, кроме того, складная палатка для лабораторных работ. Брали еще бутыль с коллодием и склянки с различными солями для очувствления пластинок».Именно такую неподъемную, но передовую камеру и купил Болдырев, очевидно, потратив большую часть своих сбережений. Устройство было из Флоренции, заграничный объектив он переделал на свой манер, вручную отшлифовав стекла. И взяв отпуск, повез это единственное ценное имущество на Дон.

Серия фотографий, сделанных там в 1875 году, совершенно замечательная. Наверное, никому другому не удалось бы так честно показать станичное мироустройство. Это не только прочувствованные портреты казаков и казачек, но и сцены из обычной жизни: босоногая старушка чинит окно саманного домика, девчушки в платочках сосредоточенно шьют платья, на пыльной земле танцуют вприсядку казаки перед походом на службу, старики горюют об украденной лошади и прочее.
Были там и пейзажные панорамы, где можно увидеть земли, залитые позже Цимлянским водохранилищем.

Для своего времени такие фотографии выглядели очень неординарно: в моде был нижегородский художник Карелин, делавший довольно гламурные жанровые постановки и получавший признания на международных выставках. Но даже крестьянка у Карелина выглядит, как переодетая барышня.

Донскую серию 28-летний Болдырев представил в Петербурге, на собрании V-го отдела Императорского Русского технического общества (ИРТО): это была первая профессиональная организация, объединившая полсотни известных мастеров фотографии.

Вообще в России тогда фотография называлась светопись. Это был буквальный перевод с греческого (photo — свет, graphо — пишу), подчеркивающий родство с искусством живописи.
Светописью занимались люди состоятельные, хорошо образованные, из высшего общества: фотограф Императорского двора Левицкий, владевший одним из самых крупных даггеротипных ателье в столице, потомственные дворяне Ностиц и Малаховский (известный под псевдонимом Леон Варнерке), академик Срезневский и другие.
В это привилегированное общество трудно было попасть и еще труднее стать там своим. Особенно сыну простого станичного казака.Чтобы продемонстрировать в деле свое изобретение, Болдырев накануне сделал самодельным объективом общую фотографию главных членов отдела, где «аппарат отстоял от первого плана в 6 аршин, от последнего — в 20 аршин», и, как пишет автор, «несмотря на такие трудные условия, в 25 секунд получено вполне резкое изображение всей группы». Фотография действительно вышла очень удачно и «единогласно была признана собранием прекрасной по передаче перспективы, как линейной, так и воздушной».

Воодушевленный самоучка рассчитывал получить «привилегию» (патент) на свой «секрет изобретателя». Но Деньер, в павильоне которого проводилась съемка, представил собранию снимки Андрея Карелина, которому «принадлежит честь открытия того способа, до которого совершенно независимо и, по-видимому, случайно дошел господин Болдырев». Мало того, оказалось, что и два других члена отдела пришли к «тем же результатам».

Болдырев тяжело воспринял обесценивание своего открытия: «Видя такое несочувствие к моему усовершенствованию, я махнул на все рукой». Горечь провала усиливало то, что и и сама донская серия (выдающаяся, как понятно сегодня) была принята очень сухо, большинство светописцев предпочли опять же работы Карелина.

Однако один горячий поклонник у него появился. Это был Владимир Стасов, идеолог передвижников и «Могучей кучки», пропагандист русского реализма, один из самых влиятельных критиков своего времени. «Виды и типы второго Донского округа» произвели на него сильное впечатление, и Стасов приобрел болдыревскую серию для Художественного отдела Императорской публичной библиотеки, которое возглавлял.
«Донские типы» вошли в состав первой национальной фотоколлекции. Стасов был восхищен их оригинальностью, образностью. Он писал: «Казак-стрелок» напоминает знаменитую картину Перова «Птицелов». Многие фотографии являются настоящими бытовыми картинами, точно созданными талантливым художником».Стасов рекомендовал молодого светописца состоятельным заказчикам, писал о превосходных снимках коллекционеру Третьякову (для снятия фотокопий с картин), а затем посоветовал вот что: поехать в Крым, чтобы запечатлеть архитектуру Бахчисарая — построенный из дерева «сад-дворец» был на грани исчезновения.
Болдырев не только подробно отснял древний памятник внутри и снаружи, но и сделал несколько изящных поэтических видов осеннего сада ханской резиденции. Метод, которым он создавал свои форматные пейзажи, крайне трудоемок, но энтузиастом Иван Васильевич был фанатичным.

В Ливадийском дворце, благодаря протекции Стасова и генерала Салтыкова, он фотографирует и влиятельных военачальников, и цесаревича, и даже самого Александра Ш.
Доброжелательное внимание императора вызвало у самоучки из глубинки новый прилив энергии. Но по дороге в Петербург случилась досадная неприятность: стеклянный негатив с царским портретом разбился в мелкие осколки.
Погоревав, Болдырев приходит к новой идее: негатив необходимо сделать небьющимся.

Идея эта давно носилась в воздухе, и не только в России. Фотограф Варнерке даже заявлял на собрании ИРТО о создании ‹чувствительной негативной ткани». Болдырев знал и об этом, и об опытах тех, кто пытался создать такие пластинки из каучука, гуммиарабика, желатина и даже столярного клея с жидким стеклом. По мнению Болдырева, все они не годились, и он загорелся новой задачей.В собрании Российской национальной библиотеки (бывшей Императорской) есть фотография: скудно меблированная комната, застеленный газетами стол, где бутылка вина и скромная еда соседствуют с химическими реактивами и за которым сидит задумчивый молодой человек, полностью погруженный в невидимое зрителю занятие. Подпись: «И. В. Болдырев за изобретением смоловидной пленки-пластинки».

«В 1878 году мне пришлось около года просиживать в комнате целые дни и ночи над приготовлением массы, из которой получалась бы пленка, соответствующая стеклу. Труд мой не пропал даром. Я приготовил такую пленку, которая не боится ни сырости, ни высокой температуры и, положенная в воду на сутки, она нисколько не изменяется: остается такою же прозрачною и эластичною», — напишет он в брошюре «Изобретения и усовершенствования по фотографии И. В. Болдырева».

Гордый своим открытием, существенно облегчавшем путевую фотографию для всех, Болдырев делает вторую попытку найти признание у коллег. Однако снова встречает равнодушие: «Несмотря на то, что негативные пленки и напечатанные с них позитивы я в 1880 году показал и объяснил заседанию V-го отдела, отдел почему-то не позаботился даже пропечатать об этом, вследствие чего никто не мог прочесть относительно моих пленок», — напишет изобретатель с горьким упреком.

Больше к именитому собранию он не обращается, но в 1882-м на Всероссийской промышленно-художественной выставке в Москве выставляет и свое новое изобретение, и новую серию, отснятую им на эту пленку.
Однако экспертным советом заведуют все те же лица из ИРТО. Золотую медаль выставки получает дебютант, петербуржец Соловьев, работавший в духе Карелина — за «дивные фотографии семейной жизни», снятые в комнате.50 болдыревских «Фотографий с натуры» отмечены бронзовой медалью, но автора это нисколько не успокоило: «Фотографии у меня играли второстепенную роль, — пишет он, — они даже нарочно не были отделаны — не ретушованы, так как аппарат передает более мягкие, не резкие контуры». В первый же день он старается подробно разъяснить суть своего изобретения, но эксперты уходят, не дослушав.

Через два дня к его витрине снова подходит Сергей Левицкий, глава экспертизы и, давая объяснения чиновникам, подчеркивает, что снимки Болдырев делает «особо придуманным способом и приемом». Однако черт его дернул опять сделать нелестное для Болдырева сравнение: «Ведь вы способом снимать группы по перспективе воспользовались от господина Карелина?», — спрашивает он добродушно.
Болдырев вспыхивает: «Как прежде, так и теперь говорю вам, что никогда и ни от кого не пользовался никаким изобретением... Карелин делает фотографии обыкновенным объективом Росса и работающим передним стеклом, о чем свидетельствуют работы его ученика Соловьева. Как господин Карелин, так и Соловьев не заявляли ни о какой комбинации объективных стекол, но я заявлял. Мне удалось придумать такую комбинацию объективных стекол, при помощи которых можно снимать без всяких на то приспособлений; такой объектив особенно пригоден в путешествии».
Не проронив ни слова, патриарх русской светописи отходит от витрины Болдырева. Ответ, вероятно, кажется ему слишком резким.

Обиду Болдырева несложно понять: в отличие от многих он отдавался фотографии полностью, судя по всему, у него не было ни личной жизни, ни семьи. Все свое время он тратил только на главное дело и зачастую безвозмездно: «От публики заказов не принимаю; снимаю только со своих знакомых и большей частью без денег; если же кто и платит, то из любезности, зная мое положение».
Но упоминание о большом изобретении делает только Срезневский в рецензии для журнала «Фотограф»: «Изобретенная Болдыревым пленка для негатива — выдумка, бесспорно, достойная внимания и полезная».Интересно, что на этой выставке Карелин сам подходит к Болдыреву с такими словами: «Как художнику нельзя не позавидовать вашим фотографиям, они, видно, сделаны в разных местностях России и всякая при своей обыденной городской и деревенской обстановке. А мои фотографии, посмотрите: одна, другая и третья комнаты, но ведь это у меня дома, позирующие — моя жена и хорошие знакомые, я их группирую по своему желанию и снимаю... Я непременно хочу сделаться вами: быть любителем-фотографом и ездить по России снимать типы и древности».

Очень кстати Болдырев встречает на выставке и живое участие, знакомясь с братом известного художника Верещагина: тот с друзьями финансово помогает ему в изысканиях. Теперь Болдырева увлекает новая область — фотографирование при отсутствии дневного света. Само собой, эта занимательная техническая проблема не давала спокойно спать энтузиастам светописи.

Левицкий один из первых начал фотоопыты с еще одним изобретением века — электричеством, и за свои работы получил диплом Венской электрической выставки 1883 года. Но электричество было пока вещью дорогой. Болдырев же экспериментировал с дешевыми и популярными источниками освещения: фотографировал при свете керосиновой лампы, при свечах, при бесплатном лунном свете, наконец.
Он снимает при свечах Дмитрия Ивановича Менделеева: великий химик очень интересовался фотографией, был среди учредителей фотоотдела ИРТО и высоко ценил болдыревские «типы казаков».
Получился портрет не слишком удачно, вероятно, помешала спешка, но и себя, и других — в неверном пламени свечей — Болдырев снял так, что они кажутся героями Достоевского.Крайне смелый шаг фотографа-одиночки — отважиться на съемку... под землей. Это серия «Виды внутренние и наружные, снятые при искусственном свете И. Болдыревым с антрацитного рудника И. С. Кошкина», предприятия возле Шахт.
«От Болдырева требовалось немало сил и сообразительности при проведении съемки в столь сложных условиях, — пишет историк фотографии Елена Бархатова. — Керосиновая лампа-«молния» не горела под землей, тлеющий магний давал массу паров, которые при сквозняке от вентилятора попадали в камеру, портя негатив».

Технически результаты были не такими блестящими, как хотелось, но Болдыреву удалось передать саму атмосферу рудника: сгущенный сумрак и спертый воздух, клаустрофобичность тяжелой работы в шахтах. На рекламу серия была похожа мало (а именно рекламу заказывал купец Кошкин), но этот, по сути, репортаж — интереснейший образец ранней техно-фотографии.

Болдырев продолжает экспериментировать со съемкой при самом разном неярком освещении: это и репетиции богатого любительского спектакля в особняке, и юбилей Рафаэля в залах петербургской Академии художеств, и фонтаны в Петергофе в момент праздничной иллюминации, и раскинувшийся во сне ребенок. Все эти сложные технически работы хороши и эстетически. Его лунный пейзаж будто светится, как известная картина Врубеля.

В 1885-м Болдырев заочно принимает участие в лондонской Международной выставке изобретений и усовершенствований. В рецензии заявлено, что с помощью своих открытий автор может делать фотографии «в ночное время при обыкновенном керосиновом освещении».
Удивленные британцы требуют публичного подтверждения. В Лондон Болдырев поехать не может (средств по-прежнему не хватает), но проводит опыты перед комиссией в Петербурге. И наконец получает признание: хорошие результаты «служат полным основанием для продолжения исследований».

«Теперь оставалось бы только пользоваться изобретением смоловидной пленки для практического применения ее в широких размерах и сохранить честь изобретения за Россией», — пишет он во второй своей брошюре 1886 года и тут же разочарованно сообщает: «К сожалению, я лично не обладаю достаточными средствами для того, чтобы повести дело приготовления пленок фабричным путем».
Скопировали англичане болдыревскую технологию или нет, неизвестно. Но в 1889 году гибкую пленку начинает массово выпускать американская компания Eastmen&Kodak.В 1888-м в Петербурге торжественно — в присутствии императора и августейшего семейства — открывается первая профессиональная выставка светописи. 820 фотографий, 138 участников, 7 тысяч зрителей.
Серию новых работ Болдырева ИРТО отмечает похвальным отзывом «за фотографирование при искусственном свете художественно составленных сцен». Подобных похвальных отзывов удостоились граф Ностиц, Варнерке, известный московский мастер Фишер. Сын простого казака наконец-то стал вровень с титулованными людьми, важными для развития российской фотографии. Но искал он не этого.

Исследователи считают: драма Болдырева в том, что он придавал преступно мало значения художественной ценности своих фотографий, считая их только отражением собственных изобретений.
Так или иначе, но Болдырев все реже участвует в выставках. Материальное положение фотографа таково, что, судя по справочнику «Весь Петербург», в 1898-м ему приходится преподавать рисование в школе при Доме призрения и в женской гимназии (в 1870-х годах он учился в столичной Академии художеств).
Тот же справочник свидетельствует, что в 1905-м Болдырев открыл фотоателье на Невском проспекте. Спустя год адрес ателье меняется: это Владимирский проспект. С 1907-го по 1917 год мастерская уже не указана, по разным адресам Иван Васильевич Болдырев упоминается только как художник II степени. После революции следы его теряются...

Болдырев не единственный, кому не повезло. Одновременно с Луи Даггером способ создавать «зеркало с памятью» открыл другой француз, Ипполит Байар, а Эркюль Флоранс сделал это в Бразилии на три года раньше, но так и не успел запатентовать. Алексей Греков первым в России освоил полиграфические оттиски с дагерротипов, однако до самой смерти не мог расплатиться с долгами, накопившимися во время его экспериментов.

У этой истории, к сожалению, не будет хеппи-энда. Так часто бывает: мечтатели и изобретатели далеко не всегда умеют продать свою идею, как бы хороша она ни была.
Может быть, такой человек есть и среди ваших знакомых — постарайтесь помочь ему. Ведь на энтузиастах и держится весь этот ужасный и прекрасный мир.

Партнер проекта «Гражданин Новочеркасска» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 1 млн человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
В 2021-2023 годах «Нация» и «Центр-инвест» создали проекты «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога».