В этом году банку «Центр-инвест» исполняется 30 лет. Обычно подарки дарят юбилярам, но в данном случае «Нация» и «Центр-инвест» сообща придумали подарок родному городу — проект «Гражданин Ростова-на-Дону». Мы расскажем истории 30 наших земляков, которые много сделали для города, прославили его не только в пределах России, но и за рубежом.
В рамках проекта уже опубликован 21 очерк, среди них, например, истории об авторе главного гола отечественного футбола Викторе Понедельнике, о создательнице французского журнала Elle Элен Гордон-Лазарефф, о великом актере Александре Кайдановском.
Сегодняшняя история — о пионере русского кинематографа, донском казаке, ставшем киномагнатом, Александре Ханжонкове.
Он начинал делать кино «на коленке», без опыта и нужного образования, но уже через 8 лет контролировал треть кинопроката в России, а фильмы его компании исчислялись сотнями (за 12 лет — почти 800 игровых и документальных картин!). Какой путь прошел казачий офицер небольшого чина до киномагната первой величины с бешеным капиталом в 2 млн рублей?
Надо сказать, что у самых истоков рождения кино стоит еще один донской казак — Иван Болдырев, который вопреки уготованной карьере писаря решил выбрать неровный путь фотографа. Его бытовые казачьи портреты известный критик Стасов считал произведениями искусства, не уступающими полотнам передвижников. Болдырев сделал немало открытий в фотографии, но дал толчок кино, первым изобретя в 1882 году гибкую светочувствительную негорючую пленку.
Через пять лет американцы Гудвин и Истмен создали целлулоид, и поехало. В конце XIX века проекторы азартно конструировали и в России, и по всей Европе. Аниматограф, фоноскоп, тахископ, «оптический театр», хронофотограф, плеограф — как только их не называли. Даже Эдисон приложил руку, создав кинетоскоп.
И все же наиболее удачным аппаратом оказался синематограф братьев Люмьер, и в декабре 1895 года они устроили первый киносеанс — в Париже на бульваре Капуцинок. Публика, как говорится, неистовствовала. «Ожившие фотографии» казались чудом, фантастикой. Киношная лихорадка мгновенно охватила полмира.
В городах и городках появляются электробиографы — залы для чудес. Выглядят они правда совсем не волшебно: обычно это амбар, сарай или бывший магазин с прибитым к стене полотном экрана и будкой для киноаппарата. Под экраном сидит пианист, в зале стоят полсотни разносортных стульев или вообще ничего: так публики вмещается еще больше. А публики столько, что иногда порядок наводит полиция.
В одно из таких заведений — «Биограф Р. Штремер» на углу Соборного и Дмитровской (ныне Шаумяна), пылающее огнями цветной гирлянды на входе, и попадает в 1905 году молодой офицер Ханжонков, с трудом пробившись сквозь очередь и давку.
Ростов не чужой ему со школьных лет — учился здесь в Андреевской гимназии (сейчас школа №43). Потом закончил юнкерское казачье училище в Новочеркасске и 9 лет отслужил в Донском 1-м казачьем полку; воевал на русско-японской войне, где был ранен и подумывал подать в отставку.
Короткий киносеанс в Ростове производит сильнейшее впечатление на Ханжонкова и меняет всю его жизнь. Было вот что: «видовая» картина с бурными волнами Тихого океана, хроника с прибытием поезда и две примитивные комедии. «Движущиеся картинки» сопровождались не только бурной игрой тапера, но и вздохами, вскриками и громким смехом публики. Ханжонков зачарован больше всех. «Я вышел на улицу опьяненный. То, что я увидел, поразило меня, пленило, лишило равновесия», — писал он в книге «Первые годы русской кинематографии».
Женившись в 27 лет на Тоне Баторовской, дочери владельца магазина швейных машинок «Зингер», он получает «реверс» — 5000 рублей (такие деньги давали офицерам, вступившим в брак до 28 лет). Их он и решает вложить в новое дело, и уже в декабре 1906 года Московская купеческая управа дает добро на учреждение Торгового дома «А. Ханжонков и К°» — «с целью торговли кинематографическими лентами, волшебными фонарями, туманными картинами, и другими товарами для фабрикации всех этих предметов».
Ханжонков неплохо зарабатывает на прокате фильмов французов — братьев Пате и Люмьер. Образование у него, потомственного дворянина, прекрасное: он владеет и французским, и итальянским, что позволяет напрямую заключать сделки с европейскими фирмами. Но торговать Ханжонкову не очень интересно. Он грезит о собственном кинопроизводстве. Первым опытом и первым провалом стала картина «Палочкин и Галочкин»: «действующие лица — два комика — оказались снятыми, в некоторых местах, без голов».
Вообще на русском поле экспериментов его опередил кинофабрикант Абрам Дранков с фильмом о Стеньке Разине, выпущенным в 1908 году. «Понизовая вольница» считается первой отечественной кинокартиной. Однако скоро постановщик этой картины уходит к Ханжонкову со словами: «Дранков угробил Разина по первому разряду». Это был Василий Гончаров, инженер-железнодорожник по профессии, но киношник по призванию, в истории он навсегда останется как первый русский кинорежиссер.
Он заявляет Ханжонкову, что в Париже, в мастерской Пате «изучил все тайны съемочного искусства» и приступает к съемкам. Правда методы его вызывают удивление: он, например, репетирует с актерами, держа секундомер в руке, и при съемке они двигаются очень уж резво, чересчур.
Вначале не получается ничего. Плохо вышла драма в стиле «табор уходит в небо»: цыгане просто в ужасе «заморозились» перед человеком, крутящим ручку уставленной на них камеры. Стройка Московской окружной дороги публике скучна. На гоголевскую «Женитьбу» не хватает естественного освещения. Но неудачи Ханжонкова не сломили.
Он решает, что нужно строить свое ателье. Интересно, что для этого требовалось разрешение… архиерея. А тот считал синематограф «делом греховным». Предложили убедиться лично: никакого греха! Архиерей согласился при одном условии: чтобы ни единая душа не видела, как он смотрит кино. В пустом зале священнику показывают «видовые картины» для детских сеансов: реку Нил и тому подобное. Чудо техники потрясает архиерея до слез, досмотрев, он воскликнул: «До чего Господь может умудрить человека!» Разрешение дано. Дело закипело.
Первым грандиозным успехом становится фильм о последствиях невиданного землетрясения в Италии, в Мессине. Съемку вообще-то вели операторы всех крупных фирм: Gaumont, Eclipse, Pathе и прочие, но в отношении «сверхсенсации» важна скорость, а они потеряли время: на Рождество московская таможня, конечно же, закрыта. Ну а пока французы нервничают, к нашему герою приезжает итальянец с чемоданом пленки. Ханжонков придумал хитрый ход: заплатить пошлину не московской, а пограничной таможне, живущей по новому стилю, они праздник уже отметили. Его фильм готов первым. 60 катушек разлетелись, как горячие пирожки.
Синематограф развивается сумасшедшими темпами, но за пару лет он становится не только чудом XX века, а выгодным аттракционом, прибыльной коммерцией. Теперь публике показывают уже не прибытие поезда, а так называемый «парижский жанр» — «фильмы для взрослых», их дают после основной программы, за отдельную плату. Показы эти имеют бешеный успех. Неудивительно, что за кино скоро закрепилась дурная слава: разврат и больше ничего! В 1908-м выходит даже губернаторский указ, запрещающий ученикам гимназий «посещать трактиры и кинематографы».
Ханжонков твердо решает бороться за настоящее киноискусство — и снимает лермонтовскую «Песнь о купце Калашникове». Музыку к «фильме» для оркестра и хора сочинял Михаил Ипполитов-Иванов, ректор Московской консерватории, в целом выходило мощно. Съемки подходят к концу, как вдруг выясняется, что Дранков, зная о замысле своего конкурента от него же самого, тоже затеялся с Калашниковым и близок к финалу!
Ханжонков в растерянности (после этого случая замыслами он не делился ни с кем, о сюжетах не знали иногда и сами участники съемок), но тут ему помогли ставшие друзьями партнеры в Италии: моментально напечатали позитивы. И 100 пленок разошлись так же экстренно, как и Мессина.
«Песнь о купце Калашникове» критики назовут «первой исторической картиной». Громкая премьера состоялась во время гуляний на Масленицу, в феврале 1909-го. Кинозалом стал Манеж — самое большое помещение в Москве. Калашникова играл Петр Чардынин, выпускник класса Немировича-Данченко. Зрителей — около 7 тысяч, сейчас такие толпы собирают только рок-звезды.
Кстати, ровно в это же время, весной 1909-го, в США возникает союз «независимых»: объединяются кинофирмы, снимающие ленты на Западном побережье, подальше оттуда, где главенствует изобретатель кинетоскопа Томас Эдисон, жаждущий монополии. Самым удобным для съемок становится возникшее на месте испанской колонии предместье Лос-Анджелеса — поселок Голливуд…
Голливудом для Ханжонкова стали московские Сокольники, где он взял в аренду дачу. Теперь он старается прежде всего красиво снять массовки, для чего к нему с радостью нанимаются московские студенты. Правда, иногда в сценах XVI века может мелькнуть неснятое пенсне или калоши, но на эти ляпы приходится закрывать глаза.
Декорации условны: мельницей для пушкинской «Русалки», например, служит деревянная купальня с приделанным наспех колесом. А в финальной сцене подводное царство просто нарисовано на большом заднике, однако эту сцену критики хвалили больше всего. (У кино свои законы, это быстрее всех понял Жорж Мельес, в это же время создающий во Франции невиданные спецэффекты из ничего.)
Сценарии немого кино, вернее «сценариусы», содержали чисто техническую информацию о постановке, актерскую сверхзадачу объясняет режиссер. Делает он это «на нерве», повышенным тоном, «чтобы вызвать соответствующее настроение». Немое кино вообще было очень громким: кричат режиссеры, свою роль кричат актеры, шумят любопытные, которые толпами скапливаются везде, где идет съемка.
Кстати, именно Ханжонков первым учредил хлопотливую должность помрежа, помощника режиссера. Сначала в обязанности того входит только запись артистов для съемки, потом еще десяток других дел, а скоро остается только удивляться, как можно было вообще обходиться без такого незаменимого человека. Помрежем становится «Калашников» — Петр Чардынин, он же сыграл и Ермака в фильме «Ермак, покоритель Сибири». Скоро актер сам овладевает новой профессией кинорежиссера и уже не только снимается, но и снимает в ателье Ханжонкова (на его счету 200 картин).
Дранков со своим «Калашниковым» провалился, но, когда Ханжонков при личной встрече хотел выразить ему свое «фе», добродушно развел руками: «Чего сердиться, Александр Алексеевич? Вы на этом деле заработали, я потерял». Конкурируют, однако, постоянно.
Дранкову первому удается «сенсация»: он снял великого старца во время его приезда в Москву на собственный 80-летний юбилей (по одной версии, часть своей хроники Дранков делал, как папарацци, из окошка уличного сортира Ясной Поляны). Ханжонков же первым выпускает «Похороны Льва Толстого» — тоже ажиотажный фильм. Заказов на него столько, что пленку печатают без устали двое суток.
Кстати, первыми «русскую хронику» освоили братья Пате, и не прогадали: например, крошечная лента «Донские казаки», в которой показывали простую жизнь полка (джигитовку, рубку лозы и прочее) стала натурально гвоздем сезона.
Увековечил Ханжонков и самый «золотой состав» МХАТа. Он предложил мхатовцам разыграть сценку: окруженный актерами Немирович-Данченко читает свое произведение, затем в комнату входит Станиславский и поздравляет его. Среди актеров — великий Качалов, Ольга Книппер (вдова Чехова) и другие. Снято без дублей, идеально с первого раза.
Со слов актрисы Софьи Гославской, сам Ханжонков выглядел так: «среднего роста рыжевато-белокурый блондин, с… не то задумчивыми, не то рассеянными глазами», который «на дельца, на ловкого коммерсанта никак не походил».
Классика у бывшего офицера в приоритете. Он делает фильмы по произведениям Некрасова, Достоевского, Лермонтова, Пушкина, Островского несмотря на то, что ставить приходится на зрителей искушенных: получасовые фильмы были по сути набором ключевых сцен, и понять сюжет, не зная первоисточник, почти невозможно.
«Оборона Севастополя» (1911) — первая в России полнометражная картина, и она занимает особое место не только в длиннющем списке фильмов кинофабрики Ханжонкова, но и в истории кино. Это повесть о неравном сражении во время Крымской войны 1854 года: русские моряки тогда выдержали осаду в 11 месяцев, при том, что военная сила их была в три раза меньше, чем у противников (союза Англии, Франции, Турции и Сардинского королевства).
Если обычно фильмы шли 20–30 минут, то этот длится 100. Производство впервые настолько масштабно: с массовыми боями, затопленными кораблями — в общем, настоящая реконструкция событий. На сеансах для правдоподобности даже стреляют за кулисами холостыми, отчего иногда приходится прерывать показ и проветривать зал от порохового дыма.
Финал картины пробирал до мурашек: операторам Ханжонкова удалось снять реальных участников Крымской войны: как англичан с французами, так и русских — подняв картину на уровень серьезной документалистики. Император Николай II — ему первому показывают фильм — остался очень доволен, хотя за некоторые ляпы авторам откровенно стыдно. «Для меня было приятной неожиданностью, когда в зале раздались аплодисменты, и царь, уходя, остановился около меня и поблагодарил за труды», — вспоминал Ханжонков.
Николай II доволен настолько, что награждает Александра Алексеевича орденом («за исключительно полезную деятельность»), а режиссера Гончарова — золотой медалью «за усердие». Картину берут в широкий прокат по всей России, а Ханжонкову разрешают снимать в любом месте Москвы, включая Нескучный сад, где любила прогуливаться царская семья.
Что интересно, он совсем не собирался делать этот фильм. Во-первых, это было беспрецедентно дорого и длинно, во-вторых, для таких массовых съемок нужно было разрешение царя. Но Гончаров уговаривал горячо и не отставал. Тогда Ханжонков предложил самому Гончарову к царю и обратиться. К его удивлению, вскоре тот вернулся не только с разрешением, но и с согласием царя поучаствовать в бюджете. Так что «Оборона» еще и первый фильм с господдержкой.
Кино постепенно становится важнейшим из искусств, а «Ханжонков и К°» открывает филиалы своего проката в Петербурге, Харькова, Саратове, Баку, Екатеринбурге и, конечно, в Ростове. «Пройдитесь вечером по улицам столиц, больших губернских городов, уездных городишек, больших сел и посадов, и везде на улицах с одиноко мерцающими керосиновыми фонарями вы встретите одно и то же: вход, освещенный фонариками, и у входа толпу ждущих очереди — кинематограф», — пишет в 1912 году Серафимович в статье «Машинное надвигается» для журнала «Сине-фоно». — «Загляните в зрительную залу, вас поразит состав публики: здесь все — студенты и жандармы, писатели и проститутки, офицеры и курсистки, всякого рода интеллигенты в очках, с бородкой, и рабочие, приказчики, торговцы, дамы света, модистки, чиновники, словом, — в с е».
Ханжонков даже заключил договоры на сценарии с ведущими прозаиками: Аверченко, Тэффи, Куприным, Леонидом Андреевым, правда пресса тут же осудила писателей за «синематографическую деятельность» и презрительно назвала «метрогонами», поправшими «в пользу Пате и Ханжонкова интересы русской литературы». Поэтому сотрудничество сводится к разрешению использовать уже готовые рассказы и повести.
В 1912 году «фабрика грез» Ханжонкова выпускает на экраны первый русский мультфильм и первую в мире объемную кукольную анимацию. Автор — молодой человек Владислав Старевич, о котором Уолт Дисней как-то сказал, что «этот человек обогнал всех аниматоров мира на несколько десятилетий». Действующие лица мультфильма — жуки: Старевич был с детства одержим энтомологией и фотографией, но служил чиновником казначейства.
Ханжонков вызволяет его со службы, дает камеру и пленку. Старевич намеривался снять фильм о жуках-оленях, которые дерутся за самку. Увы, при нужном освещении жуки стали пассивны, драться не желали. Тогда у Старевича рождается безумная идея сделать из панцирей рогачей муляжи-куклы и снять постановку. Так в 1910-м выходит познавательный Lucanus Cervus (это латинское название жука-оленя), а через два года — «Прекрасная Люканида, Или война усачей с рогачами», 8-минутная пародия на популярные мелодрамы из жизни аристократов, но в членистоногом мире жуков.
Мультфильм хорошо продается за границу и вызывает не только всемирный восторг, но и всемирное удивление. Лондонская Evening News писала: «Как все это сделано? Никто из видевших картину не мог объяснить. Если жуки дрессированные, то дрессировщик их должен был быть человеком волшебной фантазии и терпения».
Работа и в самом деле безумно кропотливая, вот как объяснял процесс сам «дрессировщик жуков»: «Сначала насекомое нужно подготовить. Не так уж трудно пропустить сквозь лапки тонкую проволочку, прикрепив ее воском к туловищу. Я сделал из пластилина «поле битвы», чтобы иметь основание, в котором держались бы лапки насекомого. При съемке я делил каждое движение на ряд фаз. Для каждого кадра устанавливал свет».
Старевич впервые применил анимацию и в игровом кино, развернувшись на фантастике гоголевских повестей, поставленных им у Ханжонкова: в фильме «Ночь перед Рождеством» он авангардно совместил в кадре живых актеров и рисунок. А снятая им «Страшная месть» даже без спецэффектов получила Золотую медаль на Всемирной выставке в Милане-1912.
Старевич — активный участник и первых просветительских короткометражек: «Электрический телеграф», «Пьянство и его последствия». Кинофабрика Ханжонкова единственная в стране выпускала такие картины и даже создала свой научный отдел для их производства. «Пьянство», кстати, давало весьма сильное впечатление: кроме документальных кадров патологий тут есть допившийся до «белой горячки» человек, которого качественно сыграл актер Иван Мозжухин, узревший крайне реального чертика (кукольный черт — дело рук Старевича).
Не меньше внимания уделяет студия и съемкам хроник, среди прочих снято и несколько ростовских событий: например, «Парад георгиевских кавалеров на Соборной площади в Ростове» и «Встреча католикоса всех армян Матеоса II в Нахичевани-на-Дону».
Изящное здание в стиле итальянского ренессанса с залом в три яруса вмещает 750 зрителей. Кинотеатр поражает своими размерами, но самым удивительным был фокус на открытии: после ретроспективы студийных хитов зрителям вдруг показали их самих у входа в «Пегас»! «Многие сначала даже не поняли, в чем дело. Но когда среди подъезжающих и подходящих к кинематографу они узнали друг друга, то восторгу и шуткам не было конца». Еще бы! Такая штука и сейчас произвела бы впечатление.
Афиши, которые висели на электротеатре, тоже не оставляли равнодушным. Одно упоминание имени Веры Холодной, самой загадочной звезды начала XX века, делало кассу. И именно фильмы Ханжонкова сделали молоденькую танцовщицу, бросившую балетную школу, «королевой немого кино».
«Попробоваться» ее уговорил начинающий шансонье Александр Вертинский, с которым она нежно дружила. Дебют, увы, был неудачный. Владимир Гардин, снявший ее в эпизоде «Анны Карениной», говорил: «Вера Холодная тогда умела лишь поворачивать свою красивую голову и вскидывать глаза налево и направо вверх. Правда, выходило это у нее замечательно, но больше красавица Вера дать ничего не могла».
Однако спустя год, в 1915-м, в артистическом клубе красавица Вера знакомится с режиссером студии Ханжонкова — Евгением Бауэром. Тот ищет героиню для своей картины по пьесе Тургенева, именно красота ему и нужна, больше ничего, поэтому он сходу предлагает ей главную роль. Как тут отказаться? Позже этот период жизни Веры Холодной назовут «бауэровским». Уже первая картина «Песнь торжествующей любви» приносит огромный успех и ей, и фабрике Ханжонкова. За один только год она снялась в десятках картин студии.
Актрисой Холодная была довольно средней, но она красива, изящна, и Бауэр придумал, как ее подать зрителю: он дробит съемку сложных душевных страданий на отдельные простые эмоции (смех, слезы, печаль, тревога) и чередует их, вставляя пейзажи и натюрморты. Бауэр не прогадал: экранная Вера производила совершенно магнетическое действие на публику. Впервые был сделан новый маркетинговый ход: реклама строилась не на сюжете, а на участии в картине звезды, и Холодная была первой из них. Кстати, Холодная — не псевдоним, а фамилия мужа (в девичестве она была Левченко).
«Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Никого теперь не надо нам,
Ничего теперь не жаль…»
Началом конца для фабрики Ханжонкова стал 1917 год, правда понял магнат это не сразу. Проблемы пришли с Первой мировой войной: то исчезала пленка, то ценные сотрудники — призвали в армию Старевича, ушли к богатому харьковскому конкуренту главные звезды. В 1915-м от разрыва сердца умер бессменный постановщик Василий Гончаров, через два года погиб и режиссер Евгений Бауэр. Ревматизм, заработанный Ханжонковым еще на войне, проявил себя так, что ему пришлось сесть в инвалидную коляску. Но окончательно все смешалось после революции.
Ханжонков не испугался переворота, он даже снял картину в духе времени — «Революционер». Казалось, задул свежий ветер, ветер перемен. На лето в Ялте Александр Алексеевич присмотрел и купил участок «с прекрасными декоративными растениями и соответствующим домом». Здесь было решено оборудовать первую в русском кинопроизводстве съемочную летнюю базу.
В какой-то момент Ялта становится культурным центром: сюда приезжает Шаляпин, переносит свое производство Дранков и другие кинопромышленники, она наводняется режиссерами, художниками и актерами, которые бегут из Москвы. Но все это ненадолго. Война добирается и до Крыма. Связь с Москвой прервана, нет ни денег, ни пленки.
Кстати, единственным в этот непростой период, кто регулярно снабжал ялтинскую киностудию средствами, был ростовский филиал. Директор этого филиала, Яков Узуньян, как-то приехал лично с большой суммой денег и «оригинальной просьбой»: нельзя ли ему как режиссеру снять в студии фильм? За свой счет. Ханжонков дал добро, а ростовчане не стали медлить. Сценарий Узуньян с Папазяном (он же Эрнесто Ваграмм) приготовили молниеносно, сюжет был готов заранее: популярная восточная комедия «Ол масун бу алсун» («Не та, так другая»).
Картину сняли и, надо думать, показали с успехом, но через год и ростовчанам приходится туго: вместо денег Узуньян присылает Ханжонкову… десятки пудов туалетного мыла. Фильмов в это время выходит крайне мало. Страна охвачена Гражданской войной. Киношный мир лихорадит: сокращается сеть кинотеатров, начинается топливный кризис, кинодеятели то объединяются в союзы, то распадаются на враждующие лагеря, или вовсе выходят из дела.
Но Ханжонков в 1920-м умудряется хорошо продать свои фильмы, и пока другие киношники думают только о том, как бы по-человечески выжить, он все деньги вкладывает в строительство «большого, фундаментального ателье со всеми подсобными цехами по последнему слову заграничной техники».
Именно оно и стало той самой Ялтинской киностудией со звонкими титрами и корабликом: пока Ханжонков лечился за границей, его крымское ателье национализировали. Изъяла новая власть и кинофабрику в Замоскворечье: в СССР она стала 1-й фабрикой Госкино. А красавцу-электротеатру «Пегас» дали новое невыговариваемое имя «Межрабпомфильм».
Поселившись в немецком Бадене, Ханжонков с инженерами и техником на последние деньги пытается разработать систему звукозаписи — дать кино голос, но деньги, увы, быстро заканчиваются. И, конечно, он не может отказаться, когда в 1923 году Луначарский лично приглашает «замечательного деятеля русской кинематографии» вернуться в Россию, «помочь советскому кино».
Александру Алексеевичу дают место директора новой фабрики «Пролеткино», которая под его руководством перевыполняет план на 30% (еще бы, с таким опытом!) и готовит свои фильмы к показу во Франции, Италии, Германии и США. Но в 1926-м на Ханжонкова и еще несколько человек заводят дело и арестовывают. Обвинение — бесхозяйственность и растраты.
И хотя вину его доказать так и не смогли, ему запретили главное — работу в области кинематографии. Резкое ухудшение здоровья снова привело Ханжонкова в теплую Ялту. И снова нет денег, но теперь нет еще и любимой работы — одна горькая обреченность и призрак голодной смерти. Седого человека в инвалидной коляске поддерживает только вторая жена, Верочка, монтажистка его когда-то огромной студии.
В 1934 году бывший магнат Ханжонков вынужден обратиться к одному из киноначальников советской России со щемящим письмом: «Мое положение и в моральном, и в материальном отношении стало настолько невыносимо…» Чиновники смягчаются: отмечая 15-летие советского кино, пионеру русской кинематографии дают пенсию в 350 рублей.
Единственное, чем он теперь может заняться — писать мемуары. Выходят они в 1937 году, в сильно урезанном и отредактированном виде. Жизнь кинематографиста становится черно-белой, немой лентой. Один из его ялтинских соседей, бывший в те годы мальчиком, рассказывал «Литературной газете» в 2016-м: «Мэтр с женой теснились в двух мрачных комнатах коммуналки. Меня поражало обилие старинных вещей, фотографий на стенах, старых киноафиш. И среди этого интерьера на кресле-коляске, изогнутой, венского типа, сидел хозяин, Сан Сеич, как игриво, но в то же время уважительно называла его жена.
В отличие от своей жены-щебетуньи Ханжонков был неразговорчив, даже замкнут. В то время судьба отмерила ему несколько последних лет на земле, и он словно подводил итоги прожитого – писал книги. Кинематографиста, показывавшего фильмы царю, не очень-то жаловали молодые советские киношники, его практическая помощь, громадный киноопыт оказались не нужны… А вот энергичная Вера Ханжонкова (Попова) продолжала работать на Ялтинской киностудии, даже стала начальником монтажного цеха. Это были предвоенные годы…
После войны наша квартира была занята соседями. Ханжонковых тоже не было. Оказалось, когда немецкий комендант узнал, что такой знаменитый человек загибается почти что в трущобе, он велел переселить семью кинематографиста в особняк на Боткинской, 15. Нам же идти было некуда. И нас приютили Ханжонковы… Там же, на Боткинской, в октябре 45-го Александра Алексеевича не стало. На стене этого дома тогда установили памятную доску, где ошибочно указали, что именно там жил Ханжонков в Ялте».
Только спустя много лет это имя по-настоящему войдет в историю, и Ханжонкова по праву назовут основателем российского кинематографа. А в Ялте и Ростове поставят памятники тому, кто был навек влюблен в волшебный мир кино.
«Центр-инвест» известен также как учредитель и организатор ежегодного Всероссийского конкурса среди журналистов на соискание премии им. В. В. Смирнова «Поколение S».
Если вы хотите не пропустить новые выпуски проекта «Гражданин Ростова-на-Дону», подпишитесь на нас в Яндекс.Дзене, «ВКонтакте», Телеграме.
