Босоногий хитмейкер из города жердёл

В сентябре 2023 года Таганрогу исполнится 325 лет. Совместно с банком «Центр-инвест» мы придумали подарок имениннику. Мы расскажем истории 25 его уроженцев и жителей, которые прославили Таганрог. Сегодняшняя история — о поэте Михаиле Таниче, авторе слов вечного шлягера «Черный кот», а также еще нескольких сотен других хитов нашей эстрады.

Кстати, текст «Робота» — дебюта Аллы Пугачевой тоже написал он. Вы бы вряд ли узнали голос Примадонны в этой милой песенке космических шестидесятых — ей всего 16 лет, голос — нежный и наивный: «Ро-обот, ты же был человеком, мы бродили по лужам, в лужах плавало небо». Никакой фирменной хрипотцы, да она и не курила еще.

Танич тогда, в 1965-м, сталкивался с ней в коридорах Гостелерадио (начинающей певице покровительствовал редактор всесоюзной передачи «С добрым утром!») и запомнил одетой в школьную форму с фартуком... Все вышло почти случайно. «Когда мы с композитором Левоном Мерабовым принесли песню «Робот», Алла оказалась тут как тут, и было решено попробовать сделать запись с ней. Записала она ее удивительно легко и счастливо — песню с ее голоса запела вся эстрада».

Самой Алле запись далась не так-то просто, в одном интервью она вспоминала: «Меня привезли ночью на Пятницкую, поставили в студию перед микрофоном — я никогда в жизни этого не делала — и дали эту песню. Я ее совершенно не поняла, думала, это трагедия. И только год спустя оказалось, что это лирическая и даже ироническая песня. Она стала безумно популярной, правда, песню знали, знали авторов, а исполнительницу — нет. Но это был мой первый шаг». Все верно, еще три года Пугачеву определяли, как «ну та, которая про робота поет». А Танич шутил потом: «Пусть Алла меня спела мало, но Алла с меня начинала».

Но, если честно, и Танич не был тогда так уж известен. В редакции Гостелерадио над ним посмеивались, рассказывая как легенду, что в первый раз нищий провинциальный поэт заявился туда в сандалиях на босу ногу. В своих мемуарах «Играла музыка в саду» Танич возмущается: «А я, человек с юга, просто привык носить сандалии на босу ногу. Зачем летом носки? Жарко! Хотя и нищ по совпадению был вполне».

Провинциальность свою Танич никогда не скрывал. Совсем наоборот. «Шлягер моей судьбы, Таганрог», — скажет в мемуарах о любимом городе. А сколько о Таганроге написано им стихов!
С пятачка над Каменною лестницей
Напросвет — морская глубина!
Утром, при большом воображении,
Греция, прищуришься, видна!
Я встаю на цыпочки, я маленький,
Только разрешите мне, я сам
Прикоснусь ладошками к истории,
К тем монгольским солнечным часам.И хотя мемуары у Танича весьма хулиганские, и крепким словом он не брезгует, но о Таганроге вспоминает, как бы мечтательно улыбаясь: «Ты всегда жил и живешь во мне цветением своих сиреней и абрикосов (жердёлы — называлось это на местном жаргоне), ночными голосами пароходов у причальной стенки, выщербленными ступенями Каменной лестницы. Это с той стороны моря, а с нашей — высоким обрывом с домиком Дурова и пляжем. Пляж! Сколько чудес произошло на твоем золотом песке. Это ныряние с мостика в неглубокую воду Азовского моря. Это первая девочка, увиденная как девочка, в мокром облегающем купальнике...»

Миша родился в Таганроге 15 сентября 1923-го (в этом году ему исполнилось бы ровно 100). Семья была противоречива, под стать эпохе. Дед по отцу — набожный еврей-ортодокс: «Он постоянно молился и смущал мое пионерское сознание». Отец, Исаак Танхилевич, — совсем другой: «Он тоже был евреем, но главное — был футболистом, не верил ни в какого Бога, гонялся на тачанках с пулеметами за батькой Махно и когда влюбился в мою мать, в свои 19 лет уже замещал начальника мариупольской ЧК!»

А влюбился Исаак в молоденькую Марину Траскунову, дочь главного бухгалтера Мариупольских металлургических заводов, которого ЧК посадил в тюрьму из-за каких-то контрреволюционных прокламаций; Марина приносила отцу передачку, там и увиделись. Бухгалтера спешно освободили, но рассчитывать на ответную милость юному чекисту тот не дал, а дал от ворот поворот. Тогда чекист предложил «сделку»: я ухожу из органов, подаю документы в институт коммунального хозяйства, а вы отдаете за меня драгоценную вашу дочь.

Когда спустя два года Миша появился на свет, 21-летний отец уже отучился и отвечал в Таганроге за все коммунальное хозяйство: строительство, жилье, электричество, водопровод. Под его руководством строились электростанция и первая в городе трамвайная линия. Так что за свои любимые трамваи таганрожцы могут сказать спасибо отцу поэта, Исааку Соломоновичу.В конце двадцатых началась первая пятилетка. Танич пишет: «Уже на школьных тетрадках — перлы социалистической поэзии: «Пять в четыре, а не в пять!» — призывы к будущей тотальной туфте… Это я потом пойму про туфту, а пока я маленький, а город Таганрог полон дореволюционных призраков: всего-то десяток лет тому назад на углу Петровской, а теперь, конечно, Ленинской, и бывшего Итальянского переулка стоял городовой. Да что там городовой — дух живого Антона Павловича Чехова бродит по тем же камням, от библиотеки до Драматического театра! И в цирке, старом цирке, выступают настоящие клоуны Бим-Бом. И нэповский кефир грека Варваци напоминает скорее шампанское, чем нынешнее слабительное с тем же названием. И такого удивительного вкуса, пропавшего навсегда, греческая халва и вафли микадо у маркитанток на каждом углу».

Помнил Миша, и что бронзовый памятник Петру I был в то время снят с постамента и покрывался пылью на лестнице городского музея. Но какому мальчишке было до этого дело! Они воровали в садах яблоки и жердёлы, гоняли мяч на пустыре и с восторгом смотрели, как местные футболисты громят, по словам Танича, «московских и питерских зазнаек, остановившихся потренироваться в столице мирового футбола, городе Таганроге».Помнил он и зимний цирк, и летнее шапито, куда ходил на все-все представления, мечтая стать акробатом или клоуном, и уютный таганрогский театр, где своими глазами видел знаменитостей МХАТа, приехавших на чеховский юбилей. Иногда и он сам, с другими пионерами, выступал на этой сцене, где «бойко и пронзительно, противным голосом читал заученные назубок юморные бодрячки». Тогда, конечно, это виделось совсем иначе.

Беспечальный период таганрогской жизни оборвался, когда Мише было 14. Отца арестовали. Аресты в то время стали необъяснимо массовыми, а причины, по которым забирали, — дикими. Танич пишет: «Чуть ли не все наши мирные заурядные соседи, инженеры, слесари и бухгалтеры, игроки в домино, оказывается, были польскими и румынскими, а то и японскими шпионами! Зачем им понадобилось за границей столько шпионов, да еще в Таганроге? Это трудно умещалось даже в неразумной детской головенке».

Когда пришли к Танхилевичам, отец даже не удивился, спросил буднично: «Ордер?» 1938 год. Ордеров у ночных визитеров была целая пачка. Миша навсегда запомнил, как во время обыска один из нквдшников встал ногами на валик кожаного дивана и достал со шкафа бережно завернутый в бумагу чайный сервиз. Достал и бросил на пол. Фарфор жалобно вскрикнул. Мишка так никогда и не понял: зачем? А спустя годы однажды с ужасом узнал в плотной фигуре тюремного начальника того молодого зверька-лейтенантика: дослужился...

Отца судили за «хищение социалистической собственности в особо крупном размере» и дали «10 лет без права переписки». Фактически это означало расстрел, но в семьях репрессированных продолжали поддерживать несбыточную надежду. Однажды Танхилевичей в Таганроге даже навестил человек, который рассказал: мол, видел вашего, бороду отрастил, прорабом работает. Но скоро пришли и за мамой — она была виновата только в том, что оставалась женой «врага народа».

Вмиг осиротевшего подростка взял к себе дедушка, в Ростов. Так Миша оказался в коммуналке на Большой Садовой (тогда, конечно, Энгельса). В школу (№30 на Кировском проспекте) его устроили с большим трудом. «А где родители мальчика? Почему не придет мама?» Что тут скажешь, не соврав? А врать дедушка не умел.По жуткой иронии судьбы именно в тюрьму на Кировском через 9 лет посадят и самого Мишу… Но сначала чудом вернется мама, и они поселятся вдвоем в комнатушке на Нольной линии, а потом на Сельмаше; и сначала судьба выдаст ему счастливо пробитое пенальти в юношеской команде, и душистую сирень на ростовских улицах, и первую любовь, и, наконец, пьянящий, как шампанское, школьный выпускной — аккурат накануне 22 июня 1941 года…

На фронт он попал в июне 1944-го, закончив Тбилисское артиллерийское училище. Служил геройски. А в декабре 1944-го… его убило. «Этот колокол — обо мне, этот вечный огонь — мой, это я пропал на войне, это я не пришел домой» — страшные стихи у Танича, но так оно все и было. Зимняя ночь, 1-й Прибалтийский фронт, Литва. «Нечасто убитые лично об этом рассказывают, — с горькой иронией пишет Танич. — Я спал. Что прилетело — снаряд, мина ли, но это что-то угодило в нашу землянку, и взорвались все гранаты. От часового руку только нашли и захоронили. Телеграфные столбы дыбом. Обдало огнем, и наступил мрак и глухая тишина».
Хоронили всех, кто был в той землянке. И Михаила тоже. Как вдруг кто-то крикнул: «Смотри, у этого щека дергается!» Вытащили прямо из братской могилы.

Три месяца он лежал в госпитале среди таких же глухих, слепых и заикающихся после контузии солдат. «И был я долго совсем глухим, пока как-то утром не донеслись до меня первые после смерти звуки человеческого голоса — политрук зачитывал в палате газету. С тех пор я напрочь не слышу шепота».С войны недоубитый Танич, командир орудия в составе 168-го артиллерийского полка, вернулся с двумя орденами, а дошел аж до Эльбы. Как и другие, удивлялся роскоши немецких квартир, шикарным дорогам, классной технике.
Но помните лозунг? «Советское — значит лучшее!» А Михаила в 1947-м угораздило похвалить в студенческой компании приемник Telefunken и немецкие автострады. К тому времени он уже как два года был веселым студентом Ростовского инженерно-строительного института, «полон надежд и планов, просто здоровья, ведь впереди — вся жизнь с ее тысячей вариантов».

Но вариант, как выяснилось, был только один. Кто-то из компании донес на Танича, и брошенное слово превратилось в «антисоветскую агитацию». Схема выбивания признания была стандартной: допрос шел ночью, а днем обвиняемому не давали спать. На десятую ночь он сдался. Так спустя 9 лет после ареста отца «врагом народа» закономерно стал его сын. Герой войны? Ордена при обыске гэбэшники отобрали, оставив на гимнастерке две невыгоревших звезды.

Сколько можно дать студенту за пару неосторожных фраз? Боевому артиллеристу, кавалеру Ордена Славы и Красной Звезды? Суд посчитал, что пяти лет заключения в лагере, как просил обвинитель, маловато и дал шесть. Плюс три года поражения в правах — волчий билет.

И вчерашний студент с юга отправился в пермскую тайгу, валить лес. 45-градусный мороз и снег по колено — зимой, летом — тьма жрущей заживо мошкары, казнь египетская. Чтобы выжить, в день нужно было сдавать непомерные 6 кубометров леса (примерно 4 тонны древесины!). Из инструмента — только лучковая пила. А не выдашь норму, урежут и без того скудную пайку из каши и хлеба.

Зона называлась Усольлаг — один из самых жестоких сталинских лагерей в системе ГУЛАГ. Исследователи пишут, что работа там «в полном смысле слова носила рабский характер. Гибельные условия существования в голоде и холоде, чудовищно высокая смертность».
Танич быстро оказался на грани: ноги от голода опухали, потом он их отморозил, теплой обуви не было. Начался туберкулез, а валить лес надо было в любую погоду при любых условиях. Или просто умереть. И не появились бы никогда сотни песен, но помог случай. В этот же лагерь сослали художника Константина Ротова, блестящего иллюстратора «12 стульев», «Капитана Врунгеля», «Старика Хоттабыча», одного из главных авторов журнала «Крокодил». Художнику дали 8 лет: нарисовал «дискредитирующую» карикатуру, да еще и немецким шпионом оказался. Но в лагере его использовали как творческую единицу.Ротов, «суровый дядечка в узко простеганной телогрейке», появился в бараке со словами: «Художники есть?», и Миша, студент архитектурного, поднял руку. Так он попал в мастерскую, где рисовали копии известных картин для украшения убогих помещений и подарков руководству лагерей. Ротов, талантливейший мастер, успевал еще работать и над живописью, большинство его полотен лагерного периода хранятся в Соликамском краеведческом музее.

«Он сознательно спасал наши приговоренные и висевшие на волоске жизни. Весь этап из Ростова-на-Дону — 800 человек — все до одного погибли на этом проклятом лесоповале», — писал Танич, который чудом выжил второй раз. Ротова, кстати, полностью реабилитировали через год после смерти Сталина. Танича — тоже, выяснилось, что 6 жестоких лет он отбывал «по недоказанному обвинению».Но когда Михаил освободился в 1953-м, ему, как бывшему зеку, нельзя было селиться в Москве и крупных городах СССР. Смог устроиться рыть котлован для будущей Волжской ГЭС под Сталинградом.
А параллельно публиковал свои стихи в местной газете. Писать он их начал еще в школе, и в выпускном сочинении накатал от души: «Пройдет еще с десяток лет, / Как этот детский май, / В моей душе умрет поэт, / Но будет жить лентяй!»

Поэт не умер. Однако в 30 лет, посылая стихи в газету, он на всякий случай сократил свою слишком еврейскую фамилию до Танич. К тому же Танхилевич — хоть и бывший, но зек. Словом, решено. Так вот на свет появился поэт Михаил Танич.

И его стихи заметили. Как-то он пришел в общежитие, на вечеринку молодых специалистов. Пили, ели, смеялись, и, конечно, кто-то взял гитару. Это была девушка Лида, 18-летняя «тростиночка, в голубом крепдешиновом платье». Она сказала, немного стесняясь: «А теперь я спою вам две песни нашего поэта Михаила Танича. Музыку, какую-никакую, я подобрала сама». Лида совершенно не подозревала, что поэт Танич сидел напротив, онемев от изумления.

И уж, конечно, оба они, юная девочка и «30-летний старик», вряд ли могли представить, что с этого вечера начнет писаться их огромный, в полвека, роман. Что проговорив с ней всю ночь, Танич на другой день уедет работать в райцентр — и будет мечтать об этой девочке каждый день, писать и звонить ей. А девочка, спустя полгода получит расчет на стройке ГЭС и с чемоданом и одеялом под мышкой, замирая от страха (всю жизнь дико боялась высоты!), пойдет по жутко качающемуся подвесному мосту через Волгу. К нему. Тому, кого видела во сне.В одном интервью Лидия Козлова рассказывала: «Когда мне исполнилось 18 лет, одна древняя старушенция, у которой я снимала комнату, сказала: «Лида, а хочешь увидеть свое будущее? Это можно сделать только один раз в жизни». Я храбро сказала: «Да, хочу». — «Тогда сложи колодец из спичек и ложись спать». И мне приснился один человек. И когда я первый раз Мишу увидела, то сказала: «Ой, я вас знаю». — «Откуда?» — «Я вас видела во сне».

О природе любви Лиды Козловой отчасти можно судить по такому мегахиту, как «Айсберг» — «А я в любовь, как в омут, бросаюсь с головой». Именно жена Танича — автор текста самой, возможно, известной песни Аллы Пугачевой и первого хита Игоря Николаева. Сначала тайком от мужа, в 40 с лишним лет Лида и сама начала писать стихи. Однажды отдала свой текст знакомому композитору Александру Березину из ВИА «Пламя». Ни на что особо не надеясь. А получился магнетический шлягер «Снег кружится» — «…заметает зима, заметает все, что было до тебя».
«Айсберг» был написан позже и, как обронила сама Лида в поздних интервью, во время ссоры с Таничем.

Жилось непросто. Кроваткой для первой дочки служила обычная коробка. «Мебели никакой. Принес из редакции два метра бумаги, пришпилил кнопками и написал: «Ковер», — вспоминала Лида со смехом. Давал поводы для ревности. «Если не видеть вокруг красоты, и женщин в том числе, какой ты к черту мужик, а тем более писатель?» — спрашивал он сам себя в 77 лет в мемуарах. И Танич всегда замечал красивых женщин, да и сам пользовался их вниманием. Но любая его песня о любви — все-таки про Лиду.
Иногда о любви забываю,
Но про все забываю, любя.
Без тебя не живу, не бываю,
Даже если живу без тебя.
Гляжусь в тебя, как в зеркало,
До головокружения,
И вижу в нем любовь мою,
И думаю о ней...Но стихи могли бы так и остаться стихами, не став песнями, да помогло «несчастье». Случилось это в 1961 году. В то время Таничи, уже с двумя дочками, ухитрились переехать из-под Сталинграда в подмосковный городок Орехово-Зуево. Это была холодная цокольная квартирка без отопления, где болели все по очереди, но где Танич мог «стратегически доставать Москву в электричке «Москва — Петушки». В Москве стихи Танича печатали в газетах, а это гонорары. Однажды он принес в «Московский комсомолец» бесхитростный стишок: «Подмосковный городок, липы желтые в рядок. / Подпевает электричке ткацкой фабрики гудок». Стихи редактору понравились, но неожиданно, уже сверстанные, он их автору вернул: не пойдет.

И вот тут, на счастье, в коридоре редакции встретился Таничу знакомый композитор, молодой Ян Френкель. Он забрал у расстроенного поэта отвергнутую страницу. Так, на всякий случай. И полушутя написал к ним музыку. А когда сыграл Таничу «такой подкупающий простотой русский вальсок», стало ясно, что получилась песня.

На Гостелерадио ее одобрили. Через неделю «Текстильный городок» вышел в эфир. А еще через неделю Танич, разменивая купюру на Курском вокзале, услышал, как продавщица, отсчитывая ему мелочь, напевает под нос: «Незамужние ткачихи составляют большинство...» Пела не Майя Кристалинская, а простая девушка, и именно это сразило его наповал. Песня пошла в народ!

Не удержавшись — песня все-таки первая — Танич наклонился к окошку и похвастался: «Эту песенку, между прочим, написал я!» Продавщица посмотрела на него, как на сумасшедшего: «Да?» — и отрезала: «Мордой не вышел!» Танич и ушел, как сумасшедший — счастливо смеясь.

В 1963-м эстраду взорвал новый хит — «Черный кот». «Все получилось как бы само собой, — вспоминал композитор Юрий Саульский. — Миша принес мне листочек со своим текстом. Я сел к инструменту и быстро придумал запев и припев. В редакции самой популярной радиопередачи тех лет «С добрым утром!» нам сказали сразу: это потенциальный шлягер. После того, как песню исполнила Тамара Миансарова, так и произошло». «Кот» был одним из первых советских твистов». Неудивительно — ведь в молодости, в 1950-х, Саульский руководил джаз-оркестром легендарного Эдди Рознера.

Песня стала настолько популярной, что ее перевели на чешский и польский, и ее тоже запела вся страна (да и до сих пор поет). Но эстрадная критика выдала свое «фе», а друзья-джазмены Саульского с недоумением вопрошали: «Юра, как ты мог? Ты же серьезный музыкант!»
Доходило до смешного: «Как-то на концерте в красноярском Доме офицеров заведующая, женщина с университетским ромбиком в петлице, сказала: «Это же запрещенная песня!» — «Почему вы так думаете? О чем, по-вашему, эта песня?» (мне было любопытно), — пишет Танич. — «Как это о чем? Ясно же, что о сельском хозяйстве!» Автор и представить не мог, что в его тексте о невезучем коте столько смыслов. Ходила еще «израильская» версия: песня на самом деле о гонениях на евреев в России. Ну верно же — «и кота ненавидел весь дом»...Такой же неудачей обернулась поначалу на фирме грамзаписи премьера «Зеркала». «Когда мы принесли с Юрием Антоновым одну из наших самых любимых песен, «Зеркало», на худсовет фирмы «Мелодия» и сидели в прихожей в ожидании похвального слова, вышел тайный вершитель политики этой организации Володя Рыжиков и сказал: «Лажа! Зарубили!» — «Что зарубили?» — «А все: и слова, и музыку!»

Музыку к «Зеркалу», кстати, Антонов написал за одну ночь: поздно вечером Танич отдал ему текст, а рано утром Юра позвонил и спел готовую песню. На стихи Танича он сделал и еще один хит, которым любил заканчивать свои концерты, — «Мечты сбываются».

Вообще Антонова, большого мелодиста, советская музыкальная элита от себя ревниво отдаляла: в Союз композиторов его не принимали, на телевидении вырезали. И хотя концертная популярность была бешеной, а песни Антонова пели в каждом ресторане, первый диск-гигант вышел сначала в Югославии (куда он уехал от отчаяния на пару лет) и только спустя два года, в 1983-м, в Союзе. До этого выпускались только миньоны, расходясь при этом рекордными десятками миллионов копий, ни одному члену Союза такое и не снилось.

Танича, уже известного поэта, тоже долго не принимали — в Союз писателей, что его чувствительно задевало. В мемуарах он пишет: «И пусть твои стихи звучат в каждом доме, пусть девочки переписывают их друг у друга, а солдаты маршируют с ними по мостовой — ты не возомни о себе лишнего: для деятелей высокой Музыки и Поэзии ты прохиндей из какой-то параллельной культуры».

При этом было очевидно, что стихи Танича словно пробили брешь в пафосном потоке советских лакированных песен о партии, Родине и комсомоле. Он сформулировал для себя принцип, которому строго следовал: «Я понял, что кроме искренности массовая песня должна нести в себе и житейские подробности, если хотите, приметы киношного неореализма».

Такой была песня, написанная после командировки на Дальний Восток, где он по-чеховски задумчиво спрашивает: «Ну что тебе сказать про Сахалин?» В 1960-х ее блестяще спели и Марк Бернес, и Эдуард Хиль, а в 2022 году записала целая команда талантливых музыкантов, живущих на самом большом острове страны: в сети есть красивый клип проекта «Музыкавместе». Спел песню Танича-Френкеля в 2010-м и Игорь Николаев — на конкурсе «Новая волна». Потом он сказал: «Это была для нас песня номер один. Я ведь родился и вырос на Сахалине. И это действительно всенародная песня».

А сколько песен-незабудок осталось после сотрудничества Танича с Владимиром Шаинским («На дальней станции сойду», «По секрету всему свету», «Что мне снег, что мне зной», «Идет солдат по улице», «Неразлучные друзья — взрослые и дети»), с Раймондом Паулсом («Три минуты», «Притяжение любви»), с Давидом Тухмановым («Возьми меня с собой», «Семейный альбом», «Дарю тебе Москву»).Для некоторых солистов эти шлягеры стали настоящими визитками: «Кто-то теряет, а кто-то находит» Эдиты Пьехи, «Ходит песенка по кругу» Эдуарда Хиля, «Комарово» Игоря Скляра, «Погода в доме» Ларисы Долиной, «Узелки» Алены Апиной, «Подорожник-трава» Алисы Мон, «Провинциалка» Вячеслава Малежика, «Проводы любви» Вахтанга Кикабидзе, «Аэропорт, стою у трапа самолета» Александра Барыкина, «Ящики почтовые» Игоря Саруханова. Всех не перечислишь.

Пара песен стоит особняком. Например, неустаревающая «Мы выбираем, нас выбирают», которую с таким чувством спела юная зеленоглазая Светлана Крючкова. Танич признается, что на сериале «Большая перемена» работалось трудно: «Режиссер Коренев был человеком амбициозным, вздорным, попивал»; но картина получилась легкой и смешной, а песня актуальна на все времена.
Или «На тебе сошелся клином белый свет», которую в 60-70-х исполняли и Пьеха, и Муслим Магомаев, и Иосиф Кобзон, а в 1990-м спела даже икона контркультуры Янка Дягилева. Правда авторам досталось от Владимира Высоцкого. «Белый свет» был настолько популярным, что Владимир Семенович в телеинтервью, рассуждая о современной эстраде, а вернее, осуждая ее, высказался: «Многие эстрадные песни, ну просто… такого непотребства, что даже диву даешься. Например, я всегда привожу в пример: «на тебе сошелся клином белый свет», «я могла бы побежать за поворот», только там чтой-то не дает. Не помню, возраст или что-то другое… И что самое удивительное, там два автора текста, значит, один не справился — очень сложные мысли они излагают» (в соавторах у Танича — Игорь Шаферан). Однако в другом интервью Высоцкий за эти слова искренне извинился. Ну, действительно же, хит на все времена. А Танич признался однажды: «Высоцкому завидую. Писал и пел вроде бы песни, а если кого и назову в наше время с большой буквы Поэт, то это будет именно Владимир Высоцкий».

В 70-х и 80-х к Таничу пришла и народная слава, и народная любовь, и признание в профессиональных кругах. Он стал получать «авторские», работал в популярнейшей программе «Радионяня», перевез семью в нормальную квартиру. Но в 1990 году решил вскрыть самую болезненную для себя тему — сталинский лагерь, и начал писать «исторический роман в песнях». Вместе с женой набрал ребят, создал группу «Лесоповал». И хотя лагерная тема, как ни крути, музыкально вывела на шансон, но шансон этот — с человеческим лицом. Таничу так много надо было сказать об этом страшном периоде своей жизни, что песен получилось аж триста, на 16 альбомов.

Но последствия лагерей сказались и на здоровье: у Танича было несколько инфарктов, после одного из которых врач сказал Лиде: «Крепитесь, ночью он, скорее всего, умрет». А ночью из вены как под напором выскочила игла, кровью залило всю кровать. Это, как ни удивительно, стало спасением: давление снизилось, сердцу стало легче… И все же пришлось делать операцию шунтирования. Делала та же бригада, что и Ельцину, на том же столе. В таком возрасте, 77 лет, это могло бы стать смертным приговором, но Танич выжил. И прожил еще почти 8 лет. И как говорит жена: «Не жаловался. Ни-ког-да».Такой уж был человек. Гвозди бы делать. Но держался еще и потому, что Лида всегда была рядом. «Счастье — просыпаться и видеть рядом с собой на подушке лицо любимой Лидочки, очей очарованье, никакое другое рядом и не воображу — не подойдет! Всегда ей в моих глазах те же 18 лет», — писал он о 60-летней жене. И с такой же глубокой нежностью без конца вспоминал Таганрог, «вечный город моего вечного детства».
Городок на берегу,
Весь в сиреневом дыму,
Нет на свете городов
Ближе к сердцу моему.
Воробьи на маяке,
Лодки пахнут смолой!
Ты позвал, городок,
Я иду
На свиданье с тобой.Партнер проекта «Гражданин Таганрога» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 1 млн человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
В 2021-2022 годах «Нация» и «Центр-инвест» создали проект «Гражданин Ростова-на-Дону».