В 2018-м году системе здравоохранения России исполняется 100 лет. К юбилею мы сделали серию интервью с известными россиянами: музыкантами, писателем, телеведущим, — об их врачебном прошлом.
Наш первый герой — поэт и музыкант, народный артист РФ Александр Розенбаум. В 1974 году окончил Первый медицинский институт в Ленинграде по специальности «анестезиолог-реаниматолог». В 1976-1980 годах работал врачом «скорой помощи».
— Я, можно сказать, уже родился в белом халате — в семье студентов медицинского института, который потом сам же и окончил. Вся моя жизнь, сколько себя помню, была связана с медициной. Правда, сначала я хотел быть геологом: мечтал о рюкзаке, походах и добыче полезных ископаемых. Но потом генетика победила, и я пошел в медицинский. У военных, врачей, учителей так часто бывает. Мой младший брат тоже, кстати, пошел в доктора.
Я вырос на работе у родителей. Когда мы жили в Казахстане, наш дом был на территории больницы, и я практически в ней жил. Много чего повидал уже в детстве, а больные были для меня вроде как родные люди.
Запомнилось первое занятие по судебной медицине. Стоим возле морга, ждем преподавателя. Подъезжает машина, «семерка», красивая такая, выходит из нее вальяжный мужчина в очках с позолоченной оправой. Мы решили, что это и есть наш доцент, до этого его не видели. Идем в секционный зал морга. И к нам выходит потрясающе красивая женщина, молодая, лет на шесть всего нас старше, говорит: я ваш преподаватель. Мы опешили: такая женщина, и судебный медик, с непростыми трупами работает. А она санитара зовет: мол, Володя, надо раздеть труп. И появляется тот самый мужчина из «семерки». Нам было очень смешно: мы-то думали, он профессор, а он просто санитар. Тогда санитары в моргах, как выяснилось, очень хорошо зарабатывали.
В моей юности никто не мечтал стать, например, инструктором райкома партии. А сейчас так много молодежи рвется в госслужащие! Но бог с ними, карьеристами. Намного хуже, когда врачи не любят больных.
Все шесть лет учебы в медицинском были очень яркими. У нас не было интернета, селфи, инстаграмов и прочей дребедени, и мы сами себя веселили. Капустники, любовь, стройотряды, демонстрации, посиделки до утра и, конечно, учеба до седьмого пота — у нас было все. Замечательная компания, прекрасные преподаватели.У каждого врача есть свое кладбище. Есть люди, которые ушли, и которых, наверное, я мог бы вытащить. Но у меня таких немного, намного больше спасенных. Мне в инстаграме пишут: «Александр Яковлевич, у нас до сих пор хранится рецепт, который вы выписали моей бабушке». Представляете? Я уже 35 лет не работаю! Или недавно прислали: «Когда я была маленькой девочкой, вы спасли моего папу, я запомнила ваши усы». Люди помнят меня доктором, это очень приятно, потому что обычно врачей «скорой» не запоминают.
Среди моих пациентов был один из лучших гримеров «Ленфильма» Алексей Грибов. Тяжелейший отек легких, сердечная астма, я работал с ним целую ночь, шесть часов. Вытащил. Он мне потом подарил книгу Секста Эмпирика, древнегреческого врача и философа, с надписью «Благодарю за жизнь. Грибов».
Помню женщину, у которой принимал непростые роды на Финляндском вокзале. Прекрасно помню детей: для меня выезд к ребенку всегда был экстремальным случаем, я же доктор взрослый. Ситуации с детьми заставляли меня потом болеть по неделе, всегда тяжело переживал их недуги или смерть. Пережить смерть взрослого гораздо проще. Вызов: мальчик упал с 6-го этажа в лестничный пролет. Ты приезжаешь оказывать помощь ему, но уже ничего не сделать, и ты откачиваешь его родителей, которые при смерти от шока.
Я много чего могу. Могу вас сейчас реанимировать, сделать укол в вену, сделать трахеотомию: если вы, ней дай бог, начнете задыхаться, возьму нож и проткну горло, чтобы вставить какую-нибудь трубочку для коктейля. Я — врач «скорой», учился хорошо, помню все до сих пор.
Помогал людям, уже и не будучи врачом — на дорогах, в самолетах, в концертных залах. Однажды во Владивостоке во время исполнения «Черного тюльпана» (песня о войне в Афганистане) женщина потеряла сознание: выяснилось, что ее сын погиб в Афгане за два месяца до этого. Я побежал в зал со сцены, помог ей прийти в себя и пошел допевать.
Розенбаум не раз выступал в Афганистане перед воинами-интернационалистами.
Это серьезнейший разговор на много часов. Ты можешь быть архитектором — и не любить здание, которое строишь. Ты можешь быть журналистом — и не любить своих героев. Ко мне вот приходят корреспонденты, они терпеть меня не могут, но делать нечего. Вопросы такие: «А что это у вас за кольца?», «а где вы купили этот пиджак?». Больше им нечего спросить у человека, который за 67 лет написал тысячу песен и четыре раза стал дедушкой. Но ладно, это можно еще как-то перетерпеть. Но когда врач не любит больного, когда у него доллары в глазах — это ужасно. Да, конечно, доктора должны зарабатывать, я вообще за то, чтобы все были миллионерами, но деньгами — в медицине! — все мерить нельзя.
Ты же должен в глаза смотреть, когда лечить станешь! Держать эту бабушку за руку, разговаривать с ней о внуках, правнуках, лишь бы ей стало легче.
Когда меня спрашивают, жалею ли я о своей медицинской жизни, отвечаю: нет. Я нашел свое место, которое, по-моему, достаточно достойно занимаю. Но я скучаю по медицине — ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Каждую карету «скорой помощи» провожаю тоскующим взглядом: хочется в нее впрыгнуть и помчаться на вызов. Ну, конечно, я бы не хотел на 68-м году жизни возвращаться в строй. «Но если что, то я Серега», как у нас во дворе говорили (смеется). Это значит, что, если вдруг понадобится моя медицинская квалификация, я всегда приду на помощь.
