«В Ростове даже будильники ленивые, работают только лежа»

Фильм «Напротив Левого берега» — часть большого «Кода города»: это национальный кинопроект, в котором непрофессиональные режиссеры снимают короткие истории о родных местах. Первым был Первоуральск, вторым стал Ростов, киноальманах о нем победил на двух фестивалях. На старте Красноярск и Нижний Новгород. Перед премьерой фильма (в рамках фестиваля Bridge of Arts) мы попросили создателей «Напротив Левого берега» провести для нас экскурсию по Ростову.

Кто гулял по городу

Евгений Григорьев — режиссер студии «Документальный дом «Первое кино», автор 8 кинокартин и 1 сериала, за первый же фильм «Леха online» получил Гран-при для документалистов на «Кинотавре». Поставил в «Гоголь-центре» Кирилла Серебренникова два спектакля, один из которых, «Павлик мой бог» (о Павлике Морозове), номинирован на «Золотую маску». Несколько лет возглавлял Гильдию неигрового кино.

Анна Селянина — продюсер и куратор проектов «Топография счастья», «Вне театра», «Код города». Художник театра и кино.

Константин Ларионов — режиссер монтажа, специалист «Документального дома «Первое кино».

Ксения Протосевич — pr-менеджер проекта «Код города» в Ростове.

---

Движемся по Большой Садовой от гостиницы к Покровскому храму.
Анна Селянина: — Ну, куда? На Пушкинскую?
Евгений Григорьев: — Сейчас у нас экскурсия не только для вас. Но и для Кости. Это режиссер монтажа этого фильма. Который не видел города вообще, первый раз в Ростове.
Константин Ларионов: — Нет почему, я видел, я же монтировал.
«Нация»: — Чужими глазами вы его видели, получается.
Григорьев: — Пойдемте через храм. Это же место инаугурации женских атаманш. Аня, это здесь происходило?
Селянина: — Да, конкретно вот здесь.
«Нация»: — Интересно. Когда?
Селянина: — Год назад. Это же ваша история! Ваш код — казаки. Вы же знаете, что Ростов считается во всей стране и даже во всем мире столицей казачества? Мы-то знаем, разобравшись, что никаких казаков отродясь не было. Но все остальные не знают, это ключевой стереотип. По нашим исследованиям на первом месте ассоциаций Дон, на втором казаки, на третьем Ростов-папа, потом рэп и раки. Вот топ-5. А казаков-то ведь нету.
«Нация»: — Почему? Казаки наши недавно в Шотландии выиграли Горские игры. Дрались с горцами на палашах и кулаках, всех победили.
Селянина: — Но когда мы снимали, нам сказали, что казаков нет. А потом я узнала, что выбирают первую женщину-атамана. Мы созвонились, она говорит: «Приезжайте к нам на инаугурацию!». Я приехала. Сейчас фотки найду... (листает галерею в смартфоне) как сделать, чтобы было мельче?
Григорьев: — Назад. «Моменты», «годы», «Ростов-на-Дону».
Селянина: — Вот! Значит, приезжаю к собору, другому, там собрались байкеры, «Ночные волки», и вот эти девчонки-казачки организовали первый женский округ Дона. Батюшка их благословил.«Нация»: — Феминизм настиг и донское казачество.
Григорьев: — Красивые.
Селянина: — Красивые, ухоженные, хорошо зарабатывающие женщины. Сейчас покажу свою любимую фотографию. Они сами придумали униформу модную, среди них есть дизайнер. Классные девки.Григорьев: — Ну, это огонь, Костя?
Костя: — Огонь. Золотые «лексусы», это стиль здесь.
Селянина: — «Ночные волки» выглядели, как страшные оборванцы, рядом с ними. А потом они все приехали в этот храм, Покровский, и здесь было посвящение в есаула. Так жалко, что это не попало в кино.Заворачиваем на Кировский.
«Нация»: — А почему они не попали в фильм?
Григорьев: — Понимаешь, в чем штука. Они не заинтересовали сталкеров — наших режиссеров. Не мы же снимали это кино. Его снимали сами жители. Мы помогли сформулировать, смонтировать, вырастить замысел, но высказывание, оно не мое. Мое высказывание между новеллами. Между прочим, каждый автор видел свою новеллу, но никто из них пока не видел фильм целиком. Не-е-ет (смеется).
«Нация»: — Так они даже не знают, что будут сами на экране?
Григорьев: — Знают. И от этого их трясет еще больше. Потому что они уже не помнят, что там говорили перед камерой. Мы специально это сделали. Для них завтра будет…
Селянина: — ...испытание.
Григорьев: — Не, не испытание. Впечатление. И я не хотел их обкрадывать, потому что это будет сильно.
Женщина с сандалиями в руках: — Здравствуйте! Вы были у меня в программе на телевидении. У вас премьера? Я хочу очень.
Ксения Протосевич: — Приходите. Я вас посажу даже.
«Нация»: — Видите, город маленький. Все сталкиваются.
Григорьев: — Да, и наш фильм — это изначально субъективный Ростов, в нем все обусловлено личной позицией автора. Просто кто-то потратил свою жизнь уникальную на планете Земля, чтобы выразить себя в городе или город через себя, а кто-то нет. Ведь из 16 человек только 8 дошли! Часть не справилась. Часть мы выгнали.
«Нация»: — Как выгнали? За плохое поведение?
Григорьев: — У нас очень строгие правила в лаборатории. 7 дней по 10 часов работы с часовым перерывом на обед на час. При этом есть домашнее задание на ночь. Это не студенческие штуки. Это не тогда, когда над нами висит кодекс законов о труде. Мы добровольно делаем бесплатную программу, люди добровольно пытаются снимать в ней кино. Тому, кто опаздывает, не делает задания, мы просто говорим, что не нужно приходить, мы не будем тратить на вас время.
«Нация»: — А ростовчане ведь люди ленивые.
Григорьев: — Очень много ленивых. Они же сами говорят, что в Ростове даже будильники делали, которые только на боку работали. Лежа.
«Нация»: — Никогда о таком не слышала. Звонили лежа?
Селянина: — Только лежа и звонили.
Григорьев: — Поэтому у нас был такой шуточный начальный титр: «Группа компаний Лежа. Агентство Радость понимания. И какое-никакое Первое кино».
«Нация»: — В Ростове когда-то была Ассоциация медленных рейверов. Рейверов, но ме-е-дленных.


На углу Пушкинской.
Григорьев: — И следующую модификацию кода Ростова надо снимать не летом, а весной-осенью, когда он будет другого цвета.
«Нация»: — А вы будете продолжать снимать?
Григорьев: — Мы нет. Но, может, кто-нибудь возьмет и снимет «Код города. Ростов. Версия 2.0». В этом и смысл проекта. Снять весной, когда он только от стужи отходит. Или зимой, когда Дон замерзший, и в нем небо отражается. Он же разный, Ростов. У нас Ростов жаркий и южный, а можно же этот образ перевернуть и еще одну грань его показать. Почему нет? Код города — это не мертвая, один раз написанная история, это живой код, как ДНК. И мы описали только маленькую-маленькую…
«Нация»: — ...молекулу.
Григорьев: — Одну. А молекул в этом коде столько, сколько людей. Они все движутся, отваливаются и существуют в какой-то структуре.Выходим к Публичной библиотеке.
Григорьев: — Вот, отсюда и начиналась наша кинолаборатория. Здесь мы первый раз встретились со сталкерами. Встали перед ними и рассказали про проект.
Селянина: — Мы на Пушкинской тогда сняли четырехкомнатную квартиру и жили всей приехавшей командой там. А сталкеры должны нам показать одно-единственное место в городе, наиболее важное для них. И таким местом оказалась Пушкинская, конкретно здесь.
Григорьев: — Помнишь, здесь в фильме человек говорит: «Девушка, я готов быть героем. Но только через 15 минут».
Селянина: — Ты-то узнала это место, когда смотрела? Первый день мы всегда проводим в формате городской экскурсии. Мы ею начали и ею завершаем. Костя! Вот он, исходник.

Костя тем временем делает томное селфи на фоне кошечки и букинистического развала (в фильме так позирует «ростовская красавица», героиня одной из новелл).
«Нация»: — Девушка эта, кстати, вызывает больше всего эмоций. Какое-то невероятное лицемерие. И такое общее высказывание о ростовчанках.
Григорьев: — Но она же перерождается в финале.
Селянина: — Тебе как ростовчанке не обидно?
«Нация»: — А моя родина — Питер, я себя не считаю ростовчанкой.
Григорьев: — Сегодня кто-то опубликовал открытку, как же там? (Листает фейсбук): «Из Петербурга, с апатией и безразличием».  
Ларионов (оглядываясь по сторонам): — Жалко я шлепанцы не взял. И шорты. Неловко себя чувствую.

Идем по Пушкинской к улице Чехова.
«Нация»: — Вы год в Ростове работали. Много было неожиданных моментов?
Григорьев: — Если говорить о неожиданных моментах, то прелесть лаборатории «Код города», что это один сплошной неожиданный момент. Это серфинг: неясно, как поведет себя волна. Мы когда увидели ребят, думали, что вот, у этого точно получится и у этого. А через два дня все меняется. Самые талантливые оказываются неспособными к сотрудничеству, не гибкими, ленивыми. Был один парень, который сказал, что он единственный представлял Российскую Федерацию в Нью-Йорке на фестивале порнографических фильмов.
Селянина: — У него было вообще все, чтобы опереться на «Код города» и рвануть. И он не захотел.
«Нация»: — А зачем он пришел?
Селянина: — Он хотел снять историю. Но когда ему сказали: так, сейчас у вас работа в команде, идете втроем и снимаете задание, он ответил: «Ребята, я не буду никаких заданий делать. Я пришел сюда, чтобы вы помогли мне снять мое гениальное кино».
«Нация»: — А, он уже маститый был.
Григорьев: — Да. И ушел. Ничего про него не слышал пока. Но я уверен, что он пробьется. Своим путем. Так что все — неожиданно. Главное, что их тоже начинало вставлять. Для меня-то это вообще способ проживания жизни — документальное кино. А они, когда первый раз крови-то попробовали... все, пропали. Мир для них никогда не будет прежним. Что происходит, когда ты начинаешь кадрировать город? Идет процесс осознания. Вот давай проведем эксперимент прямо сейчас. (К фотографу) можно нам фотоаппарат?
«Нация»: — Что нужно делать?
Григорьев: — Мы все отвернемся, ты сделаешь фотокарточку. Сними вот этот дом, давай.

Снимаю, стараясь кадрировать так, чтобы на фото не попал нижний этаж с «Рулькой».

Григорьев: — А теперь сниму я. И давай сравним наши фотографии.  
Ларионов: — Я тоже хочу (берет фотоаппарат и выходит на середину дороги).
Григорьев: — Смотри, что происходит. Сильнейший расход энергии. Осознание. И так было со всеми сталкерами. Они постоянно пытались осознать, что делают. И кадровали реальность.
Селянина: — У нас тендер, Костя! Дайте фотик, я тоже пойду (переходит на другую сторону улицы и долго примеряется).

Смотрим снимки. Самый красивый — у Кости.
Григорьев: — Всего лишь дом. И совершенно разных четыре фотографии. Заметь, это статичная структура. А представляешь, снимать динамический город! Но самое интересное, это когда они выбирали, ты видела. Это главное.Идем по улице Чехова.
«Нация»: — Как решалось, почему этот герой символизирует Ростов, а не другой?  
Селянина: — Был ворох историй! Но когда мы начинали говорить, то вдруг оказывалось, что персонаж яркий, а что рассказать про него непонятно.
Григорьев: — А самый главный вопрос: «Тебе это зачем нужно?» Многие истории ломались об этот вопрос. Если нет личного подключения, не снимешь. Мы выбираем то, что нас волнует. Я из маленькой деревни и занимаюсь «Кодом города», потому что это лучший способ путешествовать по родине, и потому что каждый город мне открывают люди, в него влюбленные. Или не влюбленные. Но у которых есть что сказать. Смотри, какие девушки ходят (роковая женщина в узком платье на шпильках), капец. А в этом ресторане («ОнегинДача») «ростовская красавица» сидит и ест устриц. Костя, пойдешь?
Ларионов: — У меня не хватит на устриц.
Григорьев: — О, музей! (филиал музея ИЗО). Музей, где есть офигенный двор и стена, на которой можно показывать фильмы и слайды. И ничего не происходит.  
Селянина: — Ну, почему! Кинолекторий происходит. 50 рублей вход.
Григорьев (изучая афишу): — Я не прав. Беру свои слова обратно. Переходим Большую Садовую.
«Нация»: — В проекте «Код города» был еще Первоуральск и Красноярск. Что за линия такая: Урал — Ростов?
Селянина: — Мы же из Екатеринбурга. А в Ростов приехали на «Макаронку» со спектаклем «Павлик мой бог». И решили замутить чего-нибудь вместе. Год искали деньги. Потом Фонд кино дал нам субсидию, и мы должны были просто снять кино про Ростов, как мы его видим.
Григорьев: — Но вместо этого устроили себе Сталинград. О-о-о, Костас, вот эта ростовская рюмочная.
Селянина: — А мы туда идем. Конечно. В «Линч» (неофициальное название рюмочной в черно-красных тонах на углу Чехова).
«Нация»: — Это «Линч»? Черный вигвам? Не была здесь.
Григорьев: — Именно там, на самом деле начался наш проект. Я хочу выпить вина.

Заходим в рюмочную. Легкий гул, сюрреалистичного вида официантка.
Григорьев: — А раков чем запивают? Вином? Белым или красным?
Селянина: — Белым, конечно! Это же рыба.
Григорьев: — Это гад, а не рыба. Кто что будет?
Похмельного вида завсегдатай: — Ребята, а можно ваши заказы подождут. Пока я...
Григорьев: — Нас просто много.  
Завсегдатай: — Я возьму себе немного. Чтоб уже определиться.
«Нация»: — А тут разве и раки есть?
Селянина: — Нет, наверное, но (оптимистично) мы же дойдем до раков.
Завсегдатай: — Все, молодые люди, бар в вашем распоряжении в данном заведении.
Григорьев: — Мне белого. 200. А водку какую взять?
Завсегдатай: — Ребята, берите водку простую.
Селянина: — Хорошая?
Завсегдатай: — Хорошая. Недорогая.
Селянина (задумчиво): — Бутерброд с селедкой — 30 рублей.
Завсегдатай: — А что за мероприятие у нас? Такой толпой бешеной только в субботу собираются. Набежало человек 20 с фотоаппаратами.  
Селянина: — Фестиваль. Дайте нам простой водки, бутерброд с селедкой и лимончик. А можно мы на крылечке?
Официантка: — Нет, на улицу нельзя. Полицейские арестуют. Лучше не рискуйте.
Григорьев (немедленно выпив): — Я пью все, что мне попадается, большими глотками.  Поэтому я не могу пить крепкий алкоголь. Выходим на улицу.
Селянина: — Почему в Ростове все люди ходят с животинками подмышкой? Вместо сумки. Причем такими, негламурными.
«Нация»: — Животинки негламурные?
Селянина: — И люди тоже. В Москве гламурные тетки ходят со шпицами подмышкой, а в Ростове… О, «Видеоделикатесы». Это ваш магазин раритетов, знаешь? У Димы, нашего сталкера, была классная история про него.
Григорьев: — Очень хорошая. Но он ее не снял.

Заходим в магазин на Чехова.  
Хозяйка: — Здравствуйте, проходите, пожалуйста. У нас тут чего только нет. Обратите внимание. Некоммерческое кино, некоммерческие книги.
Григорьев: — Мы благодарны вам за это место.
Хозяйка: — Серьезно? Обратите внимание на эти книги. Потому что я сама себе завидую, когда вижу эти книги. Хотя тесно! Мы еще подсобку сдали (все это время надувает гелиевые шарики для скучно ожидающего мужчины). Можно очень интересное кино у нас купить. Картина Патриса Леконта «Месье И». Фильм «Кот» с 60-летним Жаном Габеном и 50-летней Симоной Синьоре. Если вы не спешите, я сейчас отдам шарики и буду уделять внимание по максимуму.
Селянина (тихо): — Ты была здесь? Она знает всю историю кино, она человек, глубоко погруженный в эту тему. Уникальное место. Как они сводят концы с концами, я не представляю. Вот мы говорили про героев этого города, и она, конечно, герой этого города! Она должна быть в нашем фильме. Безусловно. Но не сняли.Григорьев (рассматривая диск): — Вообще Данелия — хороший режиссер.
«Нация»: — Прекрасный. Мы с сыном недавно пересматривали «Сережу», с удовольствием оба.
Григорьев: — А я сыну, уезжая, оставил в его айпаде «Макар-следопыт», «Неуловимые мстители», «Белый Бим Черное ухо».
«Нация»: — Ой. Это фильм, чтобы мальчики плакали.
Григорьев: — Но это надо! Надо, чтобы мальчики плакали. Подрастет чуть-чуть, «Чучело» будет смотреть. А еще подрастет… (голос перекрывает «пшшш» входящего в шарик гелия). Потрясающе (перебирая книги). Смотри: «Рим в жизни и творчества Гоголя, или Потерянный рай».  
Хозяйка: — Вы знаете, что Гоголь очень любил спагетти? И сам их готовил. Макароны. Кстати, в Италию он поехал на грант. Грант 500 рублей, выделил, извините, царь. В царской России очень ценили...пшшш...русскую литературу.
Григорьев: — В царской России чиновники еще читали.
Хозяйка: — И когда он приехал из Италии, всех заставлял есть макароны. Сам варил. Причем аль денте, как делали там, у нас не любили. Недоваренные. Не принято было.
Италия  — единственное место, где Гоголь был счастлив. По крайней мере, то, что я знаю. Может, я знаю не все. Сколько вам шаров?
Скучно ожидающий: — Пятнадцать.
Григорьев: — О, я нашел книжку «Белый Бим», взять сыну? За 60 копеек можно было купить  такую книгу в Советском Союзе. Сколько эта стоит?
Хозяйка: — 150 рублей. У нас, смотрите, есть такой «Том Сойер». Чем он хорош. Сейчас выходит много разных. Но это — перевод Корнея Чуковского. А знаете, как сразу отличить? Открываете и сразу на первой: «Том! — Нет ответа. Том! — Нет ответа». А в новом переводе: «Том! — Ответа нет». Я это специально выяснила. А кино вы смотрите?
Ларионов (усмехается): — Бывает.
Хозяйка (строго): — Нет. Одно дело кино для удовольствия, а другое — кино как работа.
Григорьев: — Вы знаете, вот лично у меня уже профдеформация. Что ты купил, Костас? «Курт и Кокни. Конец «Нирваны».
Хозяйка: — У нас еще есть «Сид и Нэнси». Вот очень хороший фильм «Солнечная аллея», малоизвестный. Снял театральный режиссер.
Григорьев: — Да, он крутой, я знаю этот фильм. Просто штука в том, что мне даже некуда его вставить. Мы все на флешках живем.
Селянина: — Ничего. Он приедет через год, а у вас все на флешках. И места много.Выходим из магазина. Идем на набережную.
Селянина: — Костя, как круто смотрится дивиди в заднем кармане! Прям хипстер. Кстати, мы даже не заметили, как слово «хипстер» стало ругательным.
«Нация» (задумчиво): — И вейпер почему-то.
Григорьев: — Самое удивительное было, когда мы стали снимать… ты видела эти пролеты? (в конце каждой новеллы камера взлетает вверх, от лица рассказчика выходя на панораму города). Когда мы стали ходить по Ростову ранним-ранним утром и искать, где мы хотим кого из них снять... Это были удивительные несколько утр. Мы, конечно, невыспавшиеся. 10 часов работы в лаборатории, все кипит, в группе страсти. Потом еще несколько часов строим образовательные траектории для каждого, насколько умеем. Мы не тьюторы. И это хорошо. Правда у Ани и у меня по три образования. Я закончил школу-студию МХАТ, 4 курса журфака, с него ушел во ВГИК. И вот, невыспавшиеся, мы бродили по Ростове, времени  мало…
«Нация»: — Но в фильме все это выглядит дорого и круто.
Григорьев: — А дорого и круто выглядит, не когда много денег вложено, а когда много мозгов. А там много мозгов вложено. Мы ездили по этим точкам, мы точно знали, в какие пять минут рассвета надо взлететь. Так вот, город без людей всегда выглядит... самостоятельным. Его ничто не отягощает. Никакие вопли, отношения, хмурые лица. Он такой вот.
«Нация»: — Свое лицо открывает?
Григорьев: — Да. И оно вполне человеческое при этом. Город же и есть продукт жизнедеятельности человека.
«Нация»: — Какие еще истории не сняты и жалко, что упущены?
Григорьев: — Оль, да их миллион. Мне, например, жалко неснятую историю про казачий рэп.Селянина (внезапно появляясь из живописного дворика на спуске Чехова): — А мне жалко неснятую историю про ростовские дворы! Мы сейчас заходили: дом, затянутый виноградом, рядом бабулечка с кошкой сидит.
Григорьев: — Истории про ростовские дворы не существует. Ну что такое «ростовские дворы»? Фотогалерея статичных кадров? Должна быть история. Фактуру мы набрали. Было понятно, что такое ростовский двор — куча пересекающих линий в виде бельевых веревок с разноцветными прищепками, дети, кошки. Но историю никто не нашел! Хотя это потрясающая фактура. И очень отличается от Одессы. Их сравнивают заслуженно, но они не такие живые, как одесские дворы… Не угрюмые, а… я не могу определить. Мы не поняли их. Они остались неисследованными, неосмысленными. Была потрясающая история про бабушку, кажется из этого даже дома (двухэтажка на углу набережной). Был такой, помню, старющий дом. И вышла бабушка, лет за 90, рассказала, как она была маленькая, и как сюда входили  немцы, и как ей было страшно, она все это помнит. У меня тогда родилась идея, я сделал два ролика: «Зачем мы победили?» и «Спасибо за победу». Так вот, ее история была не про войну, не про тяготы и лишения, а про ее настоящую жизнь. Жизнь человека, пережившего огромное количество правителей этой страны.  При этом она в разуме и гораздо большем, чем многие наши сограждане моложе ее лет на 50. Вот это тоже упущено.



Выходим на смотровую площадку рядом с Парамоновскими складами.
Григорьев: — Вот, собственно, то место, где мы, глядя на Левый берег и будучи в эйфории от удачного спектакля, решили делать «Код города». Был глубокий вечер. Стадиона еще нифига не было. Выглядит грандиозно, конечно, и устрашающе. Не колизей, прямо скажем.
«Нация»: — Вы на Парамонах тогда купались?
Селянина: — Я прямо в майке залезла и трусах, как была. А Женя не хотел. Но тоже залез.
«Нация»: — Теперь уже алес. Бассейна с родниковой водой больше нет.
Григорьев (декламирует): — «Если на Парамонах нету воды, то это друг ее выпил, не ты. Если в Парамонах вдруг появилась вода, то это друг ее добавил туда». Группа «Кирпичи», плохо перефразированная. (Ларионову) Братка, вот они. (Коротко и отрывисто, с южным напором) падем, псмотрим.
Селянина: — Ой, тут забор. Все, не пройти?
Григорьев: — Как это не пройти, ростовчане уже все сломали.Пролезаем через дыру в заборе. Внизу журчит, как в пустом желудке, вода в огромной пластиковой трубе.
Протосевич: — Вот, посмотрите на этот ужас.
Селянина: — Ниче себе! Они трубу какую-то дурацкую сделали. Вот это да! Трубы, конечно, не было, Костас.
Протосевич: — Вот если это все отреставрировать и сделать культурный центр. Здесь был бы бассейн, а здесь кинозалы, а здесь выставочный зал.
Григорьев: — Я бы здесь поставил баню, построил отель.
«Нация»: — Да нет, ребята, тут будет спа-центр.
Селянина: — Да не будет здесь ничего! Лет десять будет труба.
Местная девушка: — А здесь контракт об аренде подписан на 45 лет.
Селянина: — А, ну, 45 лет будет труба.
Местная девушка: — Утром тут было часов в 5 вообще хорошо. Сколько мы тут видели бабушек, которым там по 80… дедушек, которые приходили вот это… бодростью наполнялись.
Спускаемся от Парамонов. Запущенно, опасно, вид на проломленную крышу чего-то прилагается.
Селянина: — Ксюш, а мы идем туда (тропинка к складам) ноги ломать или туда (тропинка к набережной) ноги ломать?
Григорьев: — Нет, ну как? Вот это меня потрясает, конечно. Эта безумная Русь. Вот смотрите, центр города Ростова. Золотая миля. И чтобы она стояла в таком говне!? Чтобы в таком говне стояли 200-летние стены, чтобы это нахер никому не нужно было! Это все просто дичь! Дичь. И об этом даже говорить не хочется. Ну как так можно, ну, правда?
Селянина: — Женя, Женя. Это не только в Ростове.
Григорьев: — Так я и говорю: Русь. Я не бизнесмен никакой, но я не понимаю, как может быть так, что эта огромная шикарная территория с прекрасным видом не превращена в какой-то паблик-спейс? Гостиница, ресторан, театр, все, что хотите. Но только не вот эта боль… Ну, что, поставим на этом точку? Я бы сходил куда-нибудь поел.
Селянина: — Пойдемте есть раков!