Питерский художник Петр Фролов известен, в первую очередь, своим проектом «Азбука», который широко экспонируется в России и за рубежом.
Поговорили с Фроловым о красивых и некрасивых русских буквах, о том, можно ли прожить в Париже на зарплату садовника, и стоит ли желать своему ребенку карьеры живописца.
Петр Фролов.
— Нет, конечно, не помню. Я начал рисовать в четыре года, это была мамина инициатива. Она поняла, что можно спокойно заниматься своими делами, просто дав мне кисти и краски. Это был единственный способ отвлечь ребенка от безобразия.
— По рисованию у вас в школе была твердая пятерка?
— В обычной школе да, а в художественной — твердая двойка: нужно было рисовать гипсовые модели, а я это ненавидел.
— А вообще оценки в обычной школе?
— Я очень плохо учился. Мне только языки хорошо давались и литература.
— Будь вы министром образования, чем бы вы точно не грузили школьников?
— Мне очень трудно ответить на этот вопрос, я абсолютный профан в том, что касается каких-либо наук. Не помню даже элементарных вещей из физики, химии, алгебры. Не знаю ни одной формулы. И живу с этим счастливо. Так что конкретно в моем случае можно было бы убрать добрую половину предметов, но, конечно, так делать нельзя. У меня детей нет, с современной школьной программой я мало знаком.
Картина «Король шалит — буква «К».
— Первая школа, из которой меня исключили в 1988 году, — лицей при Российской академии художеств. Он был очень старый, традиционный. Оттуда я был исключен с формулировкой «отрицательный лидер класса»: постоянно баламутил, всех на что-то подбивал — прогуляться по крышам Питера во время уроков, например. Из мухинского училища был выставлен из-за полного нежелания понять предмет «Шрифты». В то время уже появились первые компьютеры, а нас заставляли вычерчивать эти символы из разных шрифтов, что для меня было полнейшим адом. Накопилось критическое количество двоек, и я был исключен. Хотя жалею, потому что остальные дисциплины были очень интересными.
А в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографии мне очень нравилось. Но слишком уж много внимания там уделялось макетированию. Клеить эти микроскопические стульчики из бумаги для маленькой сцены не любил. Руки растут у меня не из того места в плане прикладного искусства, поэтому и оттуда я тоже удрал.
— Вам довелось поработать грузчиком в Петербурге и садовником в Париже. Дали ли эти профессии какие-то полезные навыки?
— Конечно. После того, как меня выгнали из лицея, пришлось идти в вечернюю школу трудовой молодежи, а для этого — устроиться на работу. Я пошел в Эрмитаж. Но там мне сказали, что хватит уже шемякиных: Михаил Шемякин (известный российский художник, скульптор), который также был отчислен из школы и пошел той же дорогой. Тогда я обратился в Русский музей, куда меня взяли грузчиком-такелажником, это было очень интересно. Я увидел кучу живописи, которая хранилась в запасниках. Садовником тоже было интересно работать. Мне посчастливилось тогда побывать в нескольких замечательных поместьях под Парижем. В одном из них, я договорившись с хозяином, даже устроил мастерскую, в оранжерее.
— Чем вы конкретно занимались? И можно ли прожить в Париже на зарплату садовника?
— Мой патрон отправлял меня на разные объекты. И каждое утро с метлой и лопатой я ехал на метро или на пригородном поезде в очередное поместье. Мне поручали стричь газоны и кусты, это была грубая работа. Остальным занимался мой шеф. Но это был очень интересный экспириенс для 16-летнего парня. Я получал 30 франков в час, это примерно 5 долларов. Да, скромненько, но прожить можно. Я даже умудрялся посылать деньги семье. Какие тогда были потребности? Я жил там один. В 1991 году приехал поступать в институт пластических искусств при центре Помпиду. Но документы подготовить не успел. Ничего не вышло. И по знакомству меня определили садовником. В то время я уже много писал.
— Лучший город Земли для художника? Чтобы и глаз радовал, и бытовые проблемы поменьше напрягали. Лично вам где лучше всего пишется?
— Такого идеала для меня нет. Сейчас я вернулся из Парижа, где не был очень давно, и мне там было очень уютно и комфортно. До этого жил во Флоренции — тоже изумительный город для художника. Некоторое время провел в Амстердаме — не менее прекрасное место. После долгих мытарств я вернулся в Питер — и тут фантастика! В общем, все зависит от настроения и текущей работы. Я, например, очень люблю маленький городок на Урале — Чердынь. Совершенно уникальный, там время остановилось лет 20-30 назад. Но при этом он не производит впечатление убогого. Это очень яркий, нарядный купеческий городок на берегу реки Колвы.
Картина «Щекотки Щеголи боятся — буква «Щ».
— Прокормить может. А родителям нужно смотреть, насколько ребенок увлечен. Многие дети говорят: «Хочу быть художником», но при этом там нет самоотверженного желания посвятить этому жизнь. А если ребенка не оторвать от кисточек и мольберта, то, наверное, стоит пойти навстречу. В любом случае, чтобы зарабатывать и достигнуть чего-то, нужно приложить колоссальные усилия, быть, по-хорошему, чокнутым.
— Художник должен быть голодным — хоть в каком-нибудь смысле? Помогают ли творить ограничения, нехватка чего-либо — лично вам?
— Мне точно нет. Мне постоянно нужны средства на новые проекты. Художник должен выставляться, арендовать выставочные залы, иметь контакт с публикой. Мне нужна востребованность. В таких условиях я лучше и больше работаю.
— Давайте поговорим о вашей «Азбуке» — картинах на каждую букву русского алфавита. Назовите любимую букву: чтоб и сама красавица, и слов интересных много с нее начиналось.
— Самые богатые русские буквы — «к» и «с». В них можно было запрятать бесконечное количество сюжетных линий, которые я потом и сам забывал. У нас на всех выставках «Азбуки» есть такая игра: мы вешаем рядом с картиной лист бумаги, куда каждый посетитель может вписать найденные им слова. И порой я в этих списках находил предметы и понятия, о которых даже и не думал. Например, мы делали конкурс с буквой «С» — кто найдет больше всего предметов. И вот на той картине изображен стул. Но я не учел, что у стула есть сидение и спинка. Ребята подсказали.
Картина «Слон-садовник — буква «С».
— Как можно не любить букву?! Мне трудно сказать. А графически буквы «ж» и «щ» мне очень нравятся, и дизайнеры, которые жалуются, наверное, просто с ними не подружились. Их же можно обыграть: «ж» похожа на жука, «щ» — на щетку.
Как ни странно, очень бедна на слова буква «н». Вроде бы очень распространенная и встречается почти в каждом слове, но слова и истории на нее было сложно придумать. Хотя в итоге получилось «Наводнение на Неве».
— Говорят, что главные русские слова — «авось» и «небось». А вы что скажете — как человек, проиллюстрировавший сотни слов?
— «Авось» и «небось»? Не знаю (смеется). Ну, наверное, это действительно есть в нашем характере, но я не анализировал. Вот вы сейчас сказали, подумаю об этом на досуге.
В азбуке мне нужно было придумать историю на каждую букву. «Тигры-трубочисты», например. Помимо букв, я привязывал сюжеты еще и к разным географическим местам, где находился во время работы над картиной. Мне хотелось, чтобы родители рассказывали маленькому зрителю: «Вот, смотри, дети чистят трубу на берегу Тибра — это река, которая течет в Риме», «Зайцы-задиры скачут на фоне Эльбы». Мне казалось, это добавит интереса. «Осенние олени» были написаны в городке Чердынь.
— Снова Чердынь. Чем она вас так зацепила?
— Оказался я там совершенно случайно. И поселился в замечательной гостинице, которая располагается в старинном доме смотрителя за пристанью. Жил в мезонине, который выходил огромными балконами на Колву. Подо мной текла широкая река, за которой виднелась бескрайняя тайга. И среди тайги торчала верхушка горы Полюд. Мне там очень нравилось писать. И люди там добрые.
— Кстати, о людях. На ваших картинах — множество лиц. Это случайные образы или конкретные люди?
— Это случайные образы. Лица с любых подсмотренных фотографий. Да, у меня есть несколько любимых моделей, которых я много фотографирую. Есть одна девушка, очень живая, у нее длинная шея, подвижные руки. Но когда я пишу ее, могу скрестить с кем-то еще. Я не цепляюсь за конкретные лица, мне важны эмоции: задумчивость, лукавость, хмурость. И вообще моя работа над картиной похожа на работу театрального режиссера. Сначала нужно придумать общую сюжетную линию, затем подобрать фон, найти актеров, придумать им костюмы. Отчасти картина получается двухмерным спектаклем.
Картина «Роскошь».
— Я не могу сказать, что люблю ее, но у меня всегда по жизни много всего. Пошел в Ikea купить крючок для ванной — привез целую машину бытовых штук и предметов декора. Пошел в магазин за хлебом — вернулся с тремя сумарями еды. Раньше я вообще сильно увлекался блошиными рынками. Тогда я жил во Франции, привозил кучу вещей, которые расставлялись по комнатам, перетекали из одной картины в другую. Мой дом был похож на один большой натюрморт.
— Сейчас что-то коллекционируете?
— Я очень люблю и по сей день коллекционирую буржуйки — старинные чугунные печи с литьем, просто обожаю их. Еще чайники и вообще любые предметы, которые олицетворяют уют. У меня есть большая коллекция старинных канцтоваров: чернильницы, пресс-папье, перьевые ручки, подставки для них. Сейчас я к этому остыл. Вот, был в Париже и ничего не купил. Появилась склонность к минимализму, наверное. Раньше я и книги скупал машинами. Сейчас Google решает все мои нужды.
Картина «Красная кухня — буква «К».
— Была забавная история. В самом начале моей карьеры я выставлялся на одной французской уличной выставке. Парижане их очень любят. Вдоль канала Сен-Мартин возле площади Бастилии выстроили около четырехсот симпатичных деревянных домиков. Каждый из них занял художник под свою персональную выставку. И вот однажды ко мне зашел клошарного вида человек и скупил абсолютно все картины разом. Прямо при мне собрал все это с подрамников, свернул в рулон, рассчитался и ушел. Это был крайне странный поступок. Этого человека я встретил двадцать лет спустя на нью-йоркском салоне. Это был галерист из Филадельфии. Он сказал, что у него осталась непроданной одна моя работа. Я предложил ее выкупить. Зачем? Обидно было, что у меня ничего не осталось с тех времен. В общем, выкупил я у галериста свою собственную картину, которую писал в глубоком детстве на Соловках.
— А он как-то объяснил, почему захотел все ваши картины?
— Нет. Наверное, просто понял, что на этом заработает. Но выглядел он настолько бомжевато, что я был уверен: сейчас он с этим рулоном убежит и денег мне не отдаст.
— Та картина у вас сохранилась?
— Нет, к сожалению, у меня сгорел дом в деревне, где хранились все мои коллекции, библиотека и, в том числе, та работа. Все сгорело.
— Как вы это пережили?
— Спокойно, в моих воспоминаниях эти вещи остались. Как будто я просто переехал в другую страну. Не скажу, что это было легко. Но начал все с нуля, будто отформатировал диск.
— А вы вообще со своими работами легко расстаетесь?
— Я ведь и делаю их для публики. Картина должна висеть на стене в доме. Это дает возможность придумывать новые проекты.
Петр Фролов в своей квартире в Петербурге.
— Конечно, нет. Если мы говорим об обнаженном теле в живописи или скульптуре, тогда, получается, детей вообще нельзя пускать в Эрмитаж. А что у Пикассо такого? Я аж растерялся. Просто глупость.
— Вы же хотите создать проект «Эротический город» — это значит, и на Фролова не будут пускать. Как думаете, какое ограничение поставят в Ростове — 12+, 18+?
— Насчет такого города была идея, но она пока лежит в виде зарисовок. Но мне было любопытно допустить элемент эротики в некоторых работах. Была заказная работа — «Утро гедонистов». Там присутствовали эротические сценки. Роскошный пикник, бутылки с вином... Я не знаю, как ставят эти ограничения. Что касается моей картины, взрослый зритель понимает, что люди там занимаются сексом, но вообще там огромное поле подсолнухов, и все пикантные места закрыты цветами. То есть, чем они занимаются — понятно, но не видно ничего, кроме лиц, рук и некоторых, пристойных, частей тела.
Картина «Утро гедонистов».
— Я приобрел в Петербурге квартиру, она же мастерская. Мой хороший друг детства, питерский дизайнер Павел Палей, вложил в нее душу и сделал очень необычный интерьер, который сочетает элементы дома пушкинских времен и лофта. И я решил сделать в ней выставку-квартирник. Уж больно пространство интересное и вид красивый. Это все находится на Фонтанке, самая оживленная пристань, кораблики плавают, иностранцы, свадьбы, гуляния 24 часа в сутки — жизнь бурлит. Выставка будет проходить до Нового года, приглашаю в гости. А я в это время то здесь, то в деревне Кишарино. Там у меня тоже интересная мастерская. В Вышневолоцком районе Тверской области 140 лет назад Илья Репин основал академическую дачу, куда ездили абсолютно все художники. И за эти годы там образовалась художественная коммуна. У меня там есть дом на озере и мастерская, которую я сделал в виде башни-сторожки прямо на берегу. Огромные окна, потрясающий свет, вид на озеро. Но в сторожку влезает только мольберт, я и буржуйка. Могу за целый день там никого не увидеть, кроме цапли. Она живет рядом с мастерской, и больше ни души.
Мастерская художника в башне-сторожке на берегу озера в деревне Кишарино.
