О «первой писательнице страны» из Нахичевани, секретарем которой был Довлатов

В этом году банку «Центр-инвест» исполняется 30 лет. Обычно подарки дарят юбилярам, но в данном случае «Нация» и «Центр-инвест» сообща придумали подарок родному городу — проект «Гражданин Ростова-на-Дону». Мы расскажем истории 30 наших земляков, которые много сделали для города, прославили его не только в пределах России, но и за рубежом. 

В рамках проекта уже опубликованы 14 очерков, среди них, например, истории об авторе главного гола отечественного футбола Викторе Понедельнике, о создательнице французского журнала Elle Элен Гордон-Лазарефф, о великом актере Александре Кайдановском.

Сегодняшняя наша героиня — писательница Вера Панова, человек удивительной, крайне непростой судьбы.

Жизнь известной советской писательницы, лауреата трех Сталинских премий, но при этом жены врага народа, и сама похожа на роман: здесь есть драма, любовь до гроба, нищета и богатство, позор и признание, — хоть кино снимай. По ее сочинениям и снято 14 фильмов, но автобиографию так и не экранизировали.

В ее воспоминаниях город на Дону начала ХХ века (Панова родилась в 1905-м) рисуется как живой: «Весь день под окнами раздавались выкрики:
— Вы-шан! Вы-шан! — Это с двумя корзинами на коромысле кричали в летний день бабы, продававшие вишни, их руки выше локтя были в вишневом соку.
— Угольков, уголько-о-ов! — кричал с воза мужик, торговавший древесным углем. Печи у нас топили углем каменным, древесный шел для самовара, покупали его много.
— Бубликаф! Бубликаф! — кричала бубличница.
— Стары вещи покупать! Стары вещи покупать! — скупщик старья.
— Кваску! Кваску!»

Кстати, ни вишен, ни винограда, которыми всегда был полон южный город, детям особо не давали: тогда считалось, что фрукты могут испортить желудок. И это при том, что Вера с семьей жила в Нахичевани, полной изобильных садов.
Домик Пановых стоял на 1-й Георгиевской улице. Имя улице дали по названию храма, церковь св. Георгия была «там, где выгон и мусорная свалка и где весной бывает ярмарка с каруселью», — писала она в своей автобиографии «Мое и только мое» (сейчас это улица писателя Закруткина).

Домик бедный, хотя отец Веры был потомком богатого и авторитетного купца Ильи Грибанова, владельца лучшего мебельного магазина в Ростове и нескольких доходных домов, один из них был даже нарисован на старинных тарелках. Увы, после смерти почтенного старика Грибанова наследство было развеяно его взбалмошной дочкой Сашенькой. И именно тарелки из лучшего в Ростове посудного магазина Великанова и должны были спасти положение: сыну барышни-транжирки прочили в жены богатую невесту, дочь Великанова. 

Однако Федор Панов оказался романтиком и женился по любви — на дочке бедной учительницы музыки, «скромной гимназисточке в коричневом платьице», они снимали комнату в доходном доме дедушки. Сам он окончил в Москве Академию коммерческих наук, знал три языка, а работать устроился скромным бухгалтером в ростовский банк. Великановы попали в семью только в виде тарелок, Вера их запомнила.

Кстати, имя Вера ей дал отец — в честь любимой жены. «Отец говорил, что сколько бы у него ни было дочерей, он всех назовет этим именем». «Верой» он назвал и свою яхту, которую построил сам. Парусный спорт обожал: отец Пановой с друзьями открыл на Дону первый яхт-клуб (сначала на Гниловской, а затем «против 39 линии»). Но именно там и произошла его трагическая гибель. Прямо на глазах жены.

В солнечное 28 мая (это 1910 год) на реке резко сменилась погода: порыв сильного ветра перевернул яхту «Вера» с пассажирами. Было это ерундой, ловкий Панов иногда сам устраивал такие спектакли перед сидевшей на клубной террасе женой: «нарочно опрокидывал яхту и, спасаясь от «кораблекрушения», приплывал к пристани. Плавал он отлично, сердце было безупречное».

К опрокинутой яхте подплыли на лодке и вытащили всех. Кроме капитана. Это было немыслимо! Больной старик и не умеющий плавать паренек как-то выплыли, а суперпрофи Панов — исчез. Тело его нашли на следующий день. Причина смерти — разрыв сердца.

«Существовало, впрочем, и другое объяснение, — пишет Панова. — Когда отец учился в академии, к нему на подмосковной даче подошла цыганка, попросила «посеребрить ручку» и нагадала, что, когда ему будет 30 лет, он в день своих именин утонет. Он утонул, когда ему было 30 лет, в день своих именин». «Да, господа, завтра я должен утонуть», — полушутя, объявил за ужином. В жутковатое пророчество никто не верил.Мать Веры, в 30 лет ставшая вдовой, поседела за одну ночь. Убитая горем, с двумя маленькими детьми (Вере 5 лет, брату Ленечке только годик) она поступает на работу — конторщицей в аптекарскую фирму «Лемме и К», торгующую пилюлями и духами. Родня мужа, с самого начала недовольная его выбором, осиротевшую семью по-прежнему в свой круг не принимает. «Я всегда чувствовала, что мы выделены в отдельную группу, что мы — второй сорт», — вспоминала Вера Федоровна.

Такое же ощущение было у нее, «тихой мещанской девочки», и в частной гимназии, на которую с трудом наскребла денег мама, и куда она поступила в 10 лет после домашнего обучения. Но зато — два языка, арифметика, чистописание (на всю жизнь сохранился у нее четкий каллиграфический почерк). Появились тяга к стихам (однажды поразила учительницу, выучив до середины пушкинскую «Полтаву») и первые сочинения. Уже тогда она мечтала стать писательницей, «никем другим, только писательницей».

Проучилась она всего два года и позже в анкетах писала «самообразование»: рано научившись читать «как-то сама», она не расставалась с книгами ни за едой, ни в кровати, и была человеком обширной эрудиции. Но дело было в другом: настал переломный 1917 год. После Первой мировой надвинулась революция, Гражданская война, голод.

«На ужин чаще всего был ломтик черного хлеба, смазанный горчицей». Как-то в аптеке матери вместо денег выдали «феноменальное количество пузырьков с валерьяновыми каплями». 12-летняя Вера вдруг стала главной добытчицей: она сумела продать на толкучке вещи из бабушкиного сундука. И эти вещи, и весь тогдашний быт всплывут потом в романе «Времена года» (в 1961-м его экранизировал Анатолий Эфрос).

Вообще, Ростов появлялся у Пановой почти во всех произведениях. Особый город, у которого даже язык был свой: «Подбрось печку и поставь воду на голову» — по-русски это бредовая бессмыслица, а по-ростовски означало: «Добавь угля в печку и согрей воду для мытья головы».

Да и ее «Сентиментальный роман» почти весь сложен из бурных событий юности и людей, которые окружали Панову в Ростове: в 16 лет она, по протекции приятеля-журналиста, устроилась в газету «Трудовой Дон» и стала газетчицей, подрабатывая в четырех изданиях сразу. Подписывалась Верой Вельтман — по совету того же приятеля («Пановы — бездарная фамилия. Возьми что-нибудь звучное. Смотри, Дина Сквольская подписывается: «Метеор»).Именно корреспонденции и фельетоны сделали ее стиль. Писатель Дмитрий Быков в своем эссе о Пановой говорит о ее «чисто журналистской способности в немногих словах дать многое, обеспечить репортерский эффект присутствия». И действительно, в ее прозе нет описательных длиннот и романтического флера — только то, что «вдавилось в сердце».

1920-е годы для Веры Пановой — это и бесшабашная веселая юность, и шумная редакция, и постоянные компании дома, и вечера в писательских клубах, где первые главы из романа «Разгром» молодежи читал сам Фадеев.
Пишущих людей в Ростове 20-х годов так много, что возникают союзы: местное отделение РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей) или вот, повеселее и понахальнее, — ГМГ, «Группа молодых гениев». За одного из таких гениев, поэта Арсения Старосельского, она и выскочила замуж. Свадьбы играть было не очень принято, но молодых так хорошо приняли в семье Арсения, что друзья решили повторить успех, и теперь уже другой гений (в шутку) представил Веру как жену своим родителям. И снова накрыли стол и поздравляли молодых. «Они не знали, что мы прежде всего идиоты, а потом молодые». Но 20-е — это еще и первые страшные удары личной жизни. Внезапно заболевает ее первенец, годовалая дочка Наташа. «За одни сутки ребенок, еще накануне розовый и налитой, как яблочко, превратился в скелетик». Не помогает ничего. В какой-то момент ей говорят, что надо срочно сменить климат, но прямо сейчас, сегодня, понимаете? И она без промедления в тот же вечер уезжает с синеющей на глазах, еле теплой малышкой в Кисловодск. На водах чудом сразу же находится столичный доктор, дает нужные капли, а к ним строгое указание: не кормить три дня.

Стойко слушать, как кричит от голода твой умирающий ребенок — чего стоило 22-летней Вере прожить эти три дня ужаса? Но проявилась сила воли. «Я железно выдержала характер и в тот день, и в два последующих». Наташа поправилась. А через год едва не умерла сама Панова: вовремя не вырезали аппендицит. Осложнения были так серьезны, что, отчаявшись, она сказала профессору: «Николай Алексеевич, ну зачем меня еще мучить, ведь я все равно умираю».
«Но ведь я обязан сделать все, что от меня зависит, правда?» — ответил он. И провел уникальную операцию, вошедшую в историю хирургии. Профессор этот был Николай Богораз, легендарная личность. Оперируя Веру, он уже был инвалидом — без обеих ног. Когда-то сорвался с подножки и попал под колеса трамвая. «Его доставили в клинику его имени. Он распорядился, чтобы ноги были немедленно ампутированы, и сам руководил операцией, лежа под ножом».

Первым в больничную палату к Вере пришел не муж, а друг мужа, журналист Боря Вахтин, Боря Длинный, Бувочка… «Самое лучезарное видение моей жизни». Как и многие молодые браки, ее брак со Старосельским треснул довольно быстро, за три года.
Арсений «изображал из себя железного коммуниста», принуждал Веру читать «Капитал» Маркса, часами декламировал Маяковского и страшно презирал все мещанское: все цвета (кроме ярко-красного), все ласковые слова и даже имя дочки — Наташа — тоже было мещанским. «Я раздражалась против него все больше».Боря Вахтин, журналист из Ленинграда, не был красавцем: оттопыренные уши, косящие глаза, но «комната светлела, когда в нее входил этот очень высокий человек с парадоксальной смесью скандинавских и монгольских черт лица». Когда Вера ложилась на операцию, Борис вдруг вместо обычного «товарищ Панова» сказал ей дрогнувшим голосом: «Деточка моя». «Никогда Арсений не говорил мне таких слов. Он бы, наверное, счел их мещанскими».

Они поженились. Вере 24 года, Борису 31. Это была самая сильная любовь в ее жизни. Уже постарев, она писала: «Если впоследствии мне пришлось заплатить за эту любовь величайшим горем, то было за что платить!» В браке с Вахтиным Вера родила двух сыновей, в 1930-м — Борю, в 32-м — Юру. Жили счастливо, радуясь друг другу. Приходя с работы, Борис ложился на диван, сажал на себя всех троих детей и рассказывал им сказки...

Сказки эта продолжались ровно до декабря 1934 года, когда оглушительным телефонным звонком их оборвала новость: «Кирова убили!»

Вахтин стал одним из первых в кровавом «Кировском потоке». Журналиста «Молота» обвинили в троцкизме, исключили из партии и уволили из газеты. Он не пал духом, устроился подручным слесаря на «Ростсельмаш», но в тот же вечер за ним пришли. «Весь этот день меня, кроме ощущения железного ошейника на горле, не покидало ощущение ледяного холода — я набрала полные туфли снега, когда бежала к воротам вслед за Борисом и теми, кто его уводил». Веру, как жену врага народа, уволили тоже.

«Она всю жизнь шла по грани между адскими и райскими чудесами — всегда одинаково недостоверными; странно, сколько нереального было в жизни этого упорнейшего реалиста», — пишет Быков.
Одним из чудес было разрешение на свидание с мужем, которому дали 10 лет лагеря на Соловках. Это было большой редкостью, но как-то так случилось, что «перст судьбы отметил мое заявление в ворохе других». Она тут же, на последние деньги, рванула в далекую Кемь: увидеть милые косящие глаза, услышать родной голос и «такая невинная радость — досыта накормить любимого человека». Кормила жареной картошкой, раздобыла даже мясо, Борис говорил, что не надеялся никогда уже поесть такой еды.

Это свидание было последним в их жизни. В том же году Бориса расстреляли. «В моей памяти он всегда жив и идет мне навстречу по Богатяновскому, и его волосы сияют на солнце нежным золотом, и порой мне кажется, что когда-то я его еще увижу таким…» По Богатяновскому — потому что в доме номер 80 была их квартирка (потом этот переулок станет Кировским).В 1937-м новая беда: у одного из сыновей такой же тяжелый аппендицит, как у матери, такое же осложнение, и снова надо сменить климат. На два года Панова с тремя детьми переезжает в село на Полтавщине, где они когда-то бывали с мужем. У села немного гоголевское название Шишаки.
Именно там — днем в леваде, ночью на скамье с крохотной свечкой — она начала сочинять пьесу «Илья Косогор», подражая Горькому (из харьковской газеты узнала про конкурс с премией для репертуара колхозного театра). На победу особо не надеялась.
Но хотя «Косогор» и считается исторически первой пьесой Пановой, выбраться из нищеты будущей звезде советской литературы помог сценарий, заказанный… для столичной елки Нового, 1940-го, года. 4000 рублей, невиданная сумма! Сценарий был написан за двое бессонных суток. В то время Вера, оставив детей в селе, отправилась на заработки (ну и за голубой мечтой стать писательницей). На птичьих правах жила то в Ленинграде, то в Москве — иногда даже как домработница. «Я готова была хоть к черту в зубы, лишь бы укрепиться в жизни».

Сказочно разбогатев, в Шишаки она привезла пять чемоданов еды и одежды — детям и маме. А через полгода пришло письмо, что «Илье Косогору» присуждена первая премия — 7000 рублей! Это при том, что денег на перепечатку пьесы у нее не было, на конкурс она послала исписанную общую тетрадь. Благо, почерк у нее был великолепный.
Признана была и ее вторая пьеса — «Старая Москва», которую она писала, совершенно Москвы не зная, по путеводителю начала века. «Старую Москву» решили ставить сразу два театра: Моссовет в столице (пьесу выбрал сам знаменитый Юрий Завадский) и ленинградская Александринка.

И был «чарующе любезный Завадский», и аплодисменты на читках, и радость репетиций, предвкушение, «как в этих креслах будут сидеть зрители, как будет сиять эта люстра, будут произноситься те слова, которые я сочинила». Она счастлива, синяя птица в руке. Но премию за «Старую Москву» она получит после войны.

Маятник ХХ века уже качнулся влево. Наступило 22 июня 1941 года. Грохот канонады, разбитый снарядом рояль, смерти кругом (однажды ей пришлось голыми руками вытаскивать железный осколок из живота прохожего, раненного на ее глазах), страх за дочь, которая рядом (Панова в этот момент находится под Ленинградом), и еще больший страх неизвестности за маму и сыновей, оставшихся в Шишаках.

«Проснуться утром, вспомнить: в городе немцы, чужие, враги, всесильные над тобой, и деваться тебе некуда, и негде искать защиты». Каждый день испытывал на прочность, на силу воли. «Она такая маленькая была, с аккуратной прической, — вспоминал писатель Валерий Попов, — но от нее какая-то сила шла. Чувствовалось, что в ней есть ядро».

Полуголодная жизнь в оккупации (по утрам искали убитых лошадей и, вымочив мясо в  марганцовке, варили суп из конины), затем гонения: она с дочкой и старушкой-соседкой идут пешком, потом задыхаясь, едут в набитом товарном, болеют, снова идут. «Нереально мрачным война делает самый обыкновенный пейзаж. Казалось бы, что может быть инфернального в дачной изгороди из желтых палок? А вот поди ж ты, истинно адское зрелище, оказывается».

Фильтрационный пункт, устроенный немцами в синагоге в Нарве, где Вера с 16-летней дочкой на полу жили беженцами, но где несчастные, завшивленные люди хором красиво пели «Вдоль по улице метелица метет…», станет потом основой для ее известной пьесы «Метелица». И на театральной премьере в 1960-х она будет отчаянно ждать, что кто-то из тех, кто пел, сидит сейчас в этом зале.

Очередное чудо: из Нарвы они, совсем бессильные, сумели добраться до Шишаков. Полторы тысячи километров в зиму по эстонской, русской, украинской земле, кишащей немцами. Почти без еды, пешком, иногда в ледяном вагоне, где она однажды поняла, что засыпает навсегда и заставила себя жить. Где не просто забыла о таких вещах, как «скатерть, вилка, мирный свет висячей лампы, а перестала верить, что они есть на свете», «только факты остались в памяти, один другого страшнее». Но в селе, хотя оно тоже было оккупировано, чудесным образом все были живы, семья соединилась.

В 1944-м она ухватилась за работу обычного рабкора, выехав в Пермь: вызов сделал бывший муж. Однажды по заданию редакции 4 месяца провела в санитарном поезде. Результатом стала повесть, которая затем переросла в одну из самых ее известных вещей — «Спутники». Дмитрий Быков говорит, что этот роман Пановой очень отличался от прочих — «неуловимым изяществом, при всей трудноприложимости этого слова к военной литературе».Весной 1945 года Панова писала своей наставнице и другу, писательнице Александре Брунштейн: «Я закончила две первые главы. Дуся моя дорогая! Мне они нравятся. Это очень нагло писать так? Но, по-моему, просто бестактно подсовывать людям то, что самой не нравится, правда? У меня звенит в серединке, когда я это пишу. Я себя не узнаю в этой вещи. У меня новый голос. Я позволяю себе все, что хочу. А хочу я ужасно многого! Я резвлюсь, как жеребенок на лугу, — что мне и не приставало бы: пять дней назад мне исполнилось, слава богу, 40 лет».

Могла ли вдова расстрелянного троцкиста подумать о том, что за этот роман ее наградят в 1947 году Сталинской премией, да еще и первой степени? Премия была высшей государственной наградой СССР, выше некуда. Первая степень кроме почета давала денег — 100 000 рублей, важную красную «корочку» и бесплатный проезд.
Сталинских премий Вера Федоровна получит еще две: в 1948-м за роман «Кружилиха», в 1950-м за повесть «Ясный берег». «Кружилиха» рассказывала истории людей, попавших на оборонный завод в конце войны. «Ясный берег» — о жизни колхоза уже после войны.

В 40 лет Вера Федоровна стала, как и мечтала, профессиональным литератором. Вообще за свои 67 лет Панова написала 6 романов и 6 повестей, 12 пьес, 10 сценариев, не всегда удачных, иногда идею заслоняла идеология. Но, как это иногда бывает, самым большим ее произведением стала маленькая детская повесть «Сережа», оставшаяся без официальных наград. Даже язвительная писательница Татьяна Толстая (уже в наши времена) назвала ее «одним из шедевров русской литературы».

Первым «Сережу» в 1955 году напечатал в своем «Новом мире» Константин Симонов. Прочитав повесть, восторженно откликнулся Корней Чуковский, книгу которого «От двух до пяти» Панова обожала, и сама собирала неологизмы своих детей.
«Вы написали классическую книгу, которая рано или поздно создаст Вам всемирное имя, — писал он. — Не сомневаюсь, что ее переведут на все языки, дело не только в том, что впервые в истории русской литературы центральным героем поставлен шестилетний ребенок, но и в том, что сама эта повесть классически стройна, гармонична, выдержана во всех своих — очень строгих! — (подлинно классических) пропорциях. Это-то и восхищает меня больше всего — дивная соразмерность частей, подчиненность всех образов и красок единому целому, та самая, что чарует нас в пушкинской и чеховской прозе».«Сережа» стал и первой экранизацией текста Пановой. В 1960-м за него взялись молодые (на 15 лет младше автора) Георгий Данелия и Игорь Таланкин. Позже Данелия снимет такие шедевры, как «Я шагаю по Москве», «Мимино», «Афоня», «Осенний марафон», «Кин-дза-дза», но «Несколько историй из жизни очень маленького мальчика» (это подзаголовок повести) стали первой его режиссерской картиной.


В своих мемуарах «Безбилетный пассажир» Данелия вспоминает: «Думали полночи и придумали новый режиссерский ход — снимать фильм глазами мальчика, то есть в ракурсе снизу». Это был гениальный ход! Он определил всю искренность интонации этой замечательной картины, сегодня растащенной на цитаты («Дядя Петя, ты дурак?» оттуда).

Еще Данелия с Таланкиным решили брать на роль по-настоящему маленького мальчика, а не школьника, озвученного потом голосом актрисы, как делали все. Они отсняли тысячи проб тысяч белобрысых (как книжный Сережа) мальчишек, а в итоге нашли «темненького» Борю Бархатова пяти с половиной лет, который поразил их серьезной декламацией некрасовских стихов. Волосы пришлось высветлить.

Самой трудной оказалась сцена со слезами — Сережа узнает, что родители не берут его в Холмогоры. Заплакать суровый Боря никак не мог. Тогда Таланкин (как нянечка в детском саду) пригрозил: «Вот закроем тебя в студии на ночь и уйдем!» Боря в ужасе разрыдался, Данелия дал отмашку «Мотор!» и велел Боре говорить текст. Боря сыграл, а потом с лицом, залитым слезами, крикнул: «Таланкин, ваша фамилия от слова «талант», а вы не режиссер, а какой-то жук навозный!»На Международном кинофестивале в Карловых Варах советскому черно-белому фильму дали Гран-при — увесистый хрустальный глобус. Но главным было признание своих: великие режиссеры Михаил Ромм, Григорий Козинцев были в восторге от удачного дебюта. Понравился фильм и Пановой.

А вот экранизация ее рассказа «Мальчик и девочка» «оттепельного» 1966 года пролежала на полке целых 50 лет. Историю о курортном романе подростков режиссер Юлий Файт снял без нравоучения, и каким-то партийным боссам это не понравилось. «Уже был назначен день премьеры, и я, проезжая по Москве, видел огромные красивые афиши, — вспоминал Николай Бурляев, сыгравший главную роль. — А потом — в день премьеры! — объявили, что она отменяется».

Однако же еще восемь своих экранизаций Панова увидела на экране, и делали их мастера: Анатолий Эфрос, Владимир Венгеров, Татьяна Лиознова. И премьеры в театрах были, и люстра сияла, и люди хлопали сочиненным ею словам. «Первая вне всякого сравнения писательница Советского Союза», — говорил о ней Чуковский.

В 1950-х Вера Федоровна наконец перестала думать о деньгах и своем угле: у нее появилась роскошная квартира на набережной Мойки в Ленинграде, хорошие гонорары и даже муж — Давид Дар, писатель-фантаст, похожий на сказочного гнома с трубкой во рту, о котором Бродский говорил, что «писательское дарование заслонялось гениальностью его личности». Появился и свой стол, о котором она мечтала многие годы: «Спутников», например, писала на подоконнике, и колени больно упирались в стену.
Правда пропало здоровье. Еще в молодости у нее бывали обмороки, дикие мигрени, одышка, «я понимала, что необходимо бросить курить, но не хватало воли». Курила она всю жизнь крепкие папиросы. Терзала Веру Федоровну и ошибка, которую она не могла себе простить: в 1958 году Панова присоединилась к травле Бориса Пастернака (за роман «Доктор Живаго») — поэта, которого на самом деле очень ценила и стихи его сделала позже эпиграфом к своей книге мемуаров. Наверное, испугалась за семью. Это была ее единственная слабость.

А вот супруг ее, Давид Яковлевич, выдавал прямо-таки ошеломительные реплики. В заметках у Довлатова есть такая сцена: поздравить Панову с днем рождения пришли известные советские писатели, начальство. «Что-то у нас душно», — сказала Панова. «Да обычный советский воздух», — тут же заметил Дар.Сергей Довлатов некоторое время работал у Веры Пановой литературным секретарем, они очень сдружились, и Панова частый герой его фирменных зарисовок. Вот одна из них, из сборника «Ремесло»: «К Пановой зашел ее лечащий врач — Савелий Дембо. Она сказала мужу: — Надо, чтобы Дембо выслушал заодно и тебя.
— Зачем, — отмахнулся Давид Яковлевич, — чего ради? С таким же успехом и я могу его выслушать.
Вера Федоровна миролюбиво предложила: — Ну, так и выслушайте друг друга».

Помощь Довлатова понадобилась, когда с писательницей случилось то, чего она всегда боялась: Панова стала беспомощной. В автобиографии она напишет: «Я, Панова Вера Федоровна, родилась 20 марта 1905 года в Ростове-на-Дону, умерла 20 июня 1968 года, когда меня поразил инсульт, лишивший меня возможности ходить и владеть левой рукой».
При этом работать она не перестала, взялась за исторические романы. Писала своему ростовскому другу, Вениамину Жаку: «По совету врача почти ежедневно работаю — пишу. Говорят, это даже содействует восстановлению. Я начала набрасывать что-то вроде воспоминаний… Писать мне трудно, я словно вторично переживаю всякую горестную минуту».
И обязательная приписка: «Поклон всем общим знакомым и городу Ростову-на-Дону вместе с Нахичеванью». Покинув Ростов, она еще долго скучала по нему: «до слез хотелось туда, к югу, к акациям, которые скоро зацветут».Так вот, интересно, что Довлатов, ядовито саркастичный в отношении даже друзей, ни единого плохого слова в своих записках не сказал о Пановой, хотя накоротке характеризовал ее новому секретарю как «вздорную тетку», которая «пьет, увы, только кагор и, увы, только на Пасху».
Но в «Соло на ундервуде» о ней есть такой пассаж: «Беседовали мы с Пановой.
— Конечно, — говорю, — я против антисемитизма. Но ключевые должности в российском государстве имеют право занимать русские люди.
— Это и есть антисемитизм, — сказала Панова. — То, что вы говорите, это и есть антисемитизм. Ключевые должности в российском государстве имеют право занимать ДОСТОЙНЫЕ люди».

Автобиографию, завершенную прямо перед смертью в 1973 году, она закончила одним очень важным для нее случаем из 50-х. Шофер такси узнал знаменитость и спросил, не за эту ли книгу («Времена года» лежали в машине) она получила премию. «Нет, — сказала я, — за другие.
— Ну, это напрасно, — сказал он. — Я других ваших книг не читал, а за эту обязательно дал бы вам премию.
— Почему же?
— Потому что интересная, — ответил он, — это раз. А два то, что правду пишете. Не смотрите, какой он там начальник, а пишете то, что есть и что я тоже знаю. И вот по этим двум причинам я бы и дал вам премию, будь моя воля.
И верите, друзья: со всех шпилей и куполов звонко и певуче хлынуло на Ленинград солнце при этих словах…. И все эти чудеса произошли оттого, что незнакомый мне человек, читатель моей трудно написанной книги, своей волей присудил мне за эту книгу премию. И премия была выдана так простодушно, искренне и весело, не на заседании — а в крошечной кабине такси, насквозь пронизанной весенними лучами, как вязальными спицами».Партнер проекта «Гражданин Ростова-на-Дону» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 600 тысяч человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
«Центр-инвест» известен также как учредитель и организатор ежегодного Всероссийского конкурса среди журналистов на соискание премии им. В. В. Смирнова «Поколение S».

Если вы хотите не пропустить новые выпуски проекта «Гражданин Ростова-на-Дону», подпишитесь на нас в Яндекс.Дзене, «ВКонтакте».