«Врачи скорой у нас есть только на бумаге». Тайная и явная жизнь бюджетников. Монолог фельдшера
Люди

«Врачи скорой у нас есть только на бумаге». Тайная и явная жизнь бюджетников. Монолог фельдшера

О бахилах и бациллах, опозданиях скорой помощи и цинизме медиков.

Продолжаем проект, в котором люди, работающие на государство, откровенно рассказывают о своем истинном положении. Сегодня говорит фельдшер ростовской скорой помощи — о том, сколько и за что получает, и почему отказывается мыть руки на вызовах.

(Монолог школьного учителя о сборах денег на линолеум, издевательствах учеников и многом другом можно прочесть здесь.)


О призвании

— Фельдшером я работаю почти двадцать лет. И никем другим себя уже не вижу. Хотя в медколледж пошел просто, чтобы особенно не напрягаться; я был оболтусом в школе и супер-врачом стать не мечтал. Но так сложились семейные обстоятельства, что мне надо было начинать самостоятельную жизнь. И когда я начал учиться на фельдшера, а главное, впервые пошел на практику, вдруг понял, что мне это очень нравится. В общем, втянулся, и если бы мне предложили сегодня быть кем-то другим... нет, не захотел бы. Я здесь на своем месте.


О нехватке кадров

На вызов должен выезжать врач — с фельдшером либо с медсестрой. Но врачей на скорой в Ростове, насколько знаю я, мало — примерно 25% от необходимого числа. И в каждую бригаду посадить сегодня доктора — ну, просто нереально. И хотя во всех докладах звучит, что у нас укомплектованность скорой помощи врачами — 90%, ростовские бригады состоят в основном из фельдшера и водителя. Хотя и фельдшеров где-то 75%, нас тоже не хватает.

Но для оказания скорой медицинской помощи моей квалификации достаточно. Не могу вспомнить за почти два десятка лет ни одного случая, когда бы я развел руками: «Позовите доктора, я не знаю, что делать!» Ну, и вообще, хороший опытный фельдшер лучше плохого врача.

Гоша Куценко в роли водителя скорой, сериал «Скорая помощь», реж. Богдан Дробязко.
Гоша Куценко в роли водителя скорой, сериал «Скорая помощь», реж. Богдан Дробязко.

У нас машина скорой помощи новая, но в автопарке много старых, которые стоило бы уже дважды списать.

По моим прикидкам, в Ростове сегодня не больше 80 машин скорой. А должно быть минимум 150. Еще в советские времена была выведена такая формула: одна карета скорой помощи на 10 тысяч человек.


О зарплатах и переработках

Зарплата у нас состоит из нескольких частей. Оклад — что-то в районе 7500 рублей, сверху плюсуются доплаты за вредные условия труда, за ночную работу, стаж, категорию и коэффициент трудового участия. В зависимости от того, какой сложности был вызов: ты просто выехал по адресу, никого не нашел и вернулся на подстанцию или проводил реанимационные мероприятия — согласитесь, разное трудовое участие. В сумме у хорошего фельдшера в месяц выходит 32-35 000 рублей. У врачей зарплата немного выше, у водителей — ниже. Когда водитель только приходит на скорую, получает чуть больше 20 000, поэтому в водители к нам не рвутся.

Можно ли подшаманить коэффициент трудового участия? Можно, но я не сторонник. Во-первых, совесть задавит, а во-вторых — страх. Несколько лет назад нас пугали, что будут вводить линейный контроль: будут проверять, что было реально сделано на вызове, а что — вписано в карту. Но как такового контроля до сих пор и нет — потому что это еще один бюрократический геморрой для всех. Однако в карточках пациентов есть номера телефонов, и если захочется проверить, что на самом деле сделал доктор, то проверят запросто. Один раз попадешься на обмане — потом вовек не отмоешься.

Работаем мы сутки через двое, сутки через трое или через четверо. В зависимости от наполняемости бригад. Нас же мало, и получается, что, если кто-то не вышел, надо заменить. За переработки какой-то процент доплачивается, но он очень небольшой. От переработок можно отказаться, да, но если ты будешь делать это часто, то начальство будет тебя не любить. А это повлияет на отпуск (его дадут не когда тебе надо, а когда скажет руководство), нельзя будет отпроситься и вообще нормально работать, без придавливания сверху. Короче, я беру переработки и не жужжу.


О Москве

У меня немало знакомых работает на скорой в Москве. Рассказывают, что там зарплата фельдшера больше в три раза и условия труда гораздо лучше — есть премии, праздничные доплаты. Но там и темп работы другой. Ты не можешь, как у нас в Ростове, двадцать минут слушать жалобы одной бабушки — сделал быстро и поехал дальше. А у нас южный менталитет — ты бабушку не послушал, не уважил, а потом она звонит и жалуется на твою черствость. Ну, я всегда стараюсь такие разговоры не по делу аккуратно свернуть — за 20 лет фельдшерства стал и психологом, да.

Хотел бы я переехать в Москву? Раньше хотел, но не мог из-за семьи. Теперь уже не хочу — старею.

Отпуск проводим на море. Правда, на Азовском (смеется), у родственников. Черное море видел последний раз лет семь назад, до украинского кризиса. Сейчас у нас тем более ипотека. Не могу позволить себе зарывать деньги в морской песок (смеется).


О том, чем пахнет работа на скорой

Со стороны врачей стационаров отношение к нам разное. Те, кто хотя бы раз близко коснулся работы на скорой, нас уважают. А те, кто не нюхал бомжей и не таскал на каталках умирающих стариков... не уважают, считают нас недомедиками.

Если меня попросят сказать, какие главные ассоциации с профессией работника скорой помощи, я на первое место поставлю запах. Тяжелый и неприятный. Запах старых квартир, болезни, алкоголя, сырого белья, затхлости. Но за годы работы вырабатывается иммунитет. Ты чувствуешь его минуту, а потом не замечаешь.

Бывает, что приезжаешь на вызов, а там притон, алкоголик в коросте или накорман в своих биологических жидкостях. Раньше еще было много вызовов в цыганские семьи — там много эуфеллиновых наркоманов (эуфиллин — бронхолитическое средство), им нужен укол для усиления эффекта, и они искусно маскируют свое состояние под бронхиальную астму. Однажды это вообще был табор с большим шалашом на улице и допотопной печкой посредине. Ну, и люди выглядят соответствующе, противно даже подходить. Но это в первую минуту, как только ты надеваешь перчатки, брезгливость отключается, и начинается работа.

Вообще статистика вызовов скорой такая: 50% — гипертоники и хронические больные, 10% — травмы, 20% — дети, 10% — безрезультатные или ложные вызовы. Еще 10% — все что угодно.


О цинизме и случаях из практики

Циничными сотрудники скорой становятся быстро, но это нормально. Иначе бы мы сами превратились в пациентов — как минимум психоневрологического диспансера. Бывает, на месте ситуация кажется тебе очень тяжелой, а вечером ты уже рассказываешь о ней коллегам со смехом. Юмор у нас специфический, понимают только свои. Ну да, шутим на тему смерти, о зарплатах, о больных.

Смеемся над самолечением. Люди мажутся сажей, выводят токсины уксусом. Была у нас бабушка, практиковала уринотерапию. Натурально принимала урину на завтрак, обед и ужин. И довела себя до такого состояния, что у нее пошло закисление крови — нарушения во всех системах организма. Но даже тогда она была убеждена, что все делает правильно, а мы вредители в белых халатах.

Есть категория пациентов, которые звонят в скорую от одиночества или от скуки. В нашем районе несколько таких старушек. Одна постоянно требует сделать ей укол: настаивает, что у нее сердечная патология, и не отстает, пока она этот укол не получит. Если я ей откажу, уеду, она вызовет скорую снова. Ну, что делать, колю успокоительное или гипотензивное (оказываю так называемую симптоматическую помощь), а подаю его как серьезное лекарство, предупреждаю, что после инъекции два часа никаких нагрузок и переживаний — «выключайте телевизор, вам нельзя про Украину и детектор лжи». А она мне: «Вы сделали укол — и сразу стало легче, вы настоящий доктор». Она рада, и я рад.

Александр Яценко в роли врача скорой помощи, к/ф «Аритмия», реж. Борис Хлебников.
Александр Яценко в роли врача скорой помощи, к/ф «Аритмия», реж. Борис Хлебников.

Часто вызывают на сердечный приступ. Ты залетаешь в подъезд, лифт не работает, поднимаешься на девятый этаж, а там в окружении родственников сидит пациентка и говорит: «Я ждала вас, доктор, подготовилась, записывайте. В 1979 году я пришла работать на завод. Меня поставили вначале рядовой работницей, потом начальником смены. И вот однажды, когда я шла по коридору, у меня в первый раз кольнуло сердце, и уже тогда я подумала, что со мной что-то не так...» Потом она будет рассказывать о том, как было хорошо, когда Ростов был зеленый, а продукты — настоящими. Пытаешься объяснить, что другие пациенты тоже ждут, и нужно уже перейти к жалобам сегодняшнего дня, но так быстро это никогда не случается.

Эти постоянные адреса скорая знает. Но отказаться от такого выезда мы не имеем права.

В моей практике бывало: едешь на такой адрес и думаешь: как же вы задолбали. А на месте оказывается, что там что-то серьезное.


Об опозданиях скорой помощи

Очень обидно, что люди думают, будто мы опаздываем к ним, потому что сидим на подстанции и булку с маслом доедаем. Это не так.

Я приезжаю на работу, переодеваюсь, получаю первый вызов, сажусь в машину — и больше в течение смены (12 часов), а то и дольше, я на подстанцию не заезжаю. Бывает такое, что еще сижу на вызове, а мне звонят: давай быстрее, еще где-то ждут. Чтобы перекусить или даже заехать в туалет, нам надо позвонить и попросить, чтобы кто-то в это время взял мой вызов. Бывает, что поесть удается только вечером.

Какой-то утвержденной временной нормы на одного пациента нет. Но условно это не больше часа. Если ставим капельницу или идет эвакуация, то там, конечно, и три часа может быть. Тогда опять нужно звонить диспетчеру и ставить в известность.

По стандарту с момента получения вызова я должен добраться до адреса не позднее 20 минут, но я могу ехать из другого конца города, попасть в пробку, не найти адрес. Потом мне нужно выяснить что с пациентом, провести терапию и увидеть какой-то результат. Из этого и складывается время.

Раньше еще и добирались до больных с трудом: нас просто не пропускали на дороге, сейчас, надо отдать водителям должное, ситуация стала намного лучше. Но все равно трудно заехать во дворы, все заставлено машинами, и когда нужно вынести человека, начинаются проблемы. Ищем хозяев машин или везем пациента к скорой на каталке. Если пациент весит больше 120 кг, мы имеем право вызвать МЧС. У меня такое было недавно: пациентка весила под 180, у нее была полиорганная патология и инсульт. Выносили шестеро сотрудников МЧС.


О бахилах и бациллах

По технике безопасности мы не имеем право снимать обувь на вызове. Кто-то из коллег надевает бахилы, но вы пробовали ходить в бахилах по ламинату? Несколько лет назад в интернете был ролик: врач ростовской скорой отказалась надеть бахилы. Был большой скандал, делали запрос в минздрав, и оттуда пришел ответ, что скорая помощь не обязана этого делать.

Да, можно пойти на уступки, когда белый ковер или дети маленькие ползают по полу, но тут тоже вопрос: неужели хозяевам сложно постелить от двери до кровати больного газеты? В советское время ни у кого не возникало претензий — почему они есть теперь?

Артур Смольянинов в роли врача, Леонид Громов в роли водителя скорой, сериал «Самара», реж. Станислав Дремов.
Артур Смольянинов в роли врача, Леонид Громов в роли водителя скорой, сериал «Самара», реж. Станислав Дремов.

Еще один момент — мытье рук. Это делать нужно. Но я не мою, а надеваю перчатки и протираю их спиртом на глазах пациентов. Потому что в идеале мне должны предоставить одноразовое полотенце и новое мыло. А когда в ванной грязные краны, грязное мыло, а общее полотенце стирали в прошлом году, я мыть руки не буду.


О видеороликах в сети

Меня не снимали никогда. Но не раз случалось, я захожу в комнату к больному, а там в ноутбуке открыт скайп, из которого на меня смотрит человек. Это доктор из интернета, или даже доктор из народа, который знает, как правильно лечить, и его попросили оценить действия скорой. Дурдом, да. 

Но поскольку я в себе уверен, то просто не обращаю внимания на эту следящую голову. Стараюсь работать добросовестно и придирок обычно не слышу.

Если бы снимали на видео, меня бы это тоже не задело. Пациенты имеют на это право, и работников скорой сегодня снимают все и везде.


О претензиях больных

Вообще одна из главных наших задач — найти общий язык с человеком. Если я с порога показываю свое плохое настроение и начинаю высказывать, что где не так, то пациент тоже заводится, и у него возникает куча претензий ко мне. Но мы не имеем права отвечать агрессией на агрессию. Хотя бывают очень неприятные пациенты. Алкоголик валяется на улице в луже своей мочи — и предъявляет мне, что я ему должен. Если он отказывается от лечения и посылает меня на три буквы, я прошу людей на улице (или беру в свидетели водителя) подтвердить, что мою помощь он не принимает, и ухожу. Без согласия пациента подходить к нему я не имею права.

Чтобы на меня нападали с топором или бросались в драку, такого не было. Если я вижу, что человек неадекватен, я не веду с ним переговоры, а вызываю полицию. Во всех остальных случаях спасает доброе слово, ну, и наверное, мне просто везло.

Было дело, забирали пьяного из парка, а он потом не нашел барсетку и обвинил скорую. Но по закону мы не обязаны спасать имущество пациента. Поэтому все вопросы снимаются.


О чем хотел бы попросить пациентов

Первое: не лечитесь по интернету и вообще не занимайтесь самолечением. Но если у вашего ребенка температура 39, дать парацетамол нужно обязательно.

Второе: проявите, пожалуйста, хотя бы элементарное уважение к человеку, который, может быть, уже сутки ездит по больным без еды, воды и без права справить нужду. Предложите врачу чашку чая, если он задержался у вас надолго.

Третье: с момента, как вы вызвали скорую, и до ее приезда у вас точно найдется несколько минут расстелить газеты по полу или свернуть дорогие ковры.

И четвертое: постарайтесь изложить суть ситуации коротко. За одну смену скорая может побывать у двадцати больных. Это двадцать историй, которые нужно выслушать, а иногда и увидеть в развитии. Короче, отнеситесь к скорой по-человечески.

Логотип Журнала Нация

Похожие

Новое

Популярное
1euromedia Оперативно о событиях
Вся власть РФ
Маркетплейсы