Наш новый герой, уроженец Испании, знает русский лес как свои пять пальцев и говорит с тамошними обитателями на их языке. Хосе Антонио Эрнандес-Бланко — специалист по крупным хищникам, старший научный сотрудник Института проблем экологии и эволюции РАН и заповедника «Калужские Засеки».
— Пока шла к вам, вспоминала русские пословицы и поговорки о волках. Полтора десятка точно вспомнила. А в Испании волк такой же важный герой фольклора?
— Да, и такая же одиозная фигура. Но в Испании волк никогда не считался конкурентом охотнику. А здесь это так. Поговорите с охотоведами из дальних уголков России, где нет никакого сельского хозяйства. Они вам расскажут, что волк не нужен, потому что он съедает косуль, кабанов, оленей. Этот конфликт можно разрешить, только формируя правильное понимание того, как работает природа. И развенчивая мифы. Потому что роль волка в экосистемах велика, он нам очень нужен.
Хосе Антонио Эрнандес-Бланко на рабочем месте в Институте проблем экологии и эволюции им. А. Н. Северцова РАН.
— Ну, к примеру, что волк съедает в сутки 5 кг мяса. Это откровенная чушь. Мы ведем работы в Магаданской области: вешаем на волков GPS-ошейники и с помощью спутникового слежения узнаем, где и сколько еды он добывает. Так вот, стая из 8 волков добывает пищу не чаще чем раз в 7-10 дней.
Я обычно шучу, что у моей собаки трехразовое питание: понедельник, среда, пятница, а у волков еще хуже. Но это нормально для любого хищника.
Второе откровение: у каждой волчьей семьи есть фиксированный участок обитания, за его пределы они не уходят. Такие участки могут соприкасаться друг с другом, тогда образуется буферная зона. Задача каждой стаи держать свою территорию под контролем, для этого они должны обозначать свое присутствие. Как? Во-первых, они воют. Это показывает сплоченность группы. Одни воют, другие отвечают. Это происходит синхронно. Если вторая стая молчит, то, значит, там что-то случилось, и соседи будут проверять. То же самое с маркировкой территории мочевыми метками и экскрементами.
Писатель Умберто Эко говорил о семиотической войне — войне знаков. У волков это четко проявляется. Волк приходит, метит и уходит. Соседи заходят, проверяют, перемечивают и уходят. Они не встречаются, если же это все-таки происходит, то обоюдная агрессия у них будет демонстративной, показной: «я тебя сейчас вот так!» — «а я тебя эдак!», на этом все и заканчивается. Это сложный эволюционный механизм взаимоотношений, который позволяет им сохранять статус-кво.
Если волки будут, как собаки на площадках для выгула, ввязываться в драку, это закончится травмами. А раненый волк нежизнеспособен. Правда, бывают исключения. Я видел волчицу, которая во время нападения на лошадей получила травму челюсти, и 6 лет стая ее кормила. Но это редкое исключение из правил.
— Хосе, откуда в вас эта страсть к зоологии?
— Я родился в Саламанке, это старинный испанский город. Мой отец имеет техническое образование, но работает архитектором, мама занимается реставрацией тканей. А дедушка по отцовской линии очень любил охоту, ходил по горам с собакой — добывал куропаток. Он и привил мне любовь к природе. Еще я общался с зоологами и натуралистами. Друг семьи Рамон Гранде дель Брио, превосходный естествоиспытатель, географ и археолог, часто брал меня с собой в лес.
Семилетний Хосе перед походом в горы. Саламанка, Испания.
— Как я впервые услышал вой волков. И подумал: до чего же красиво!.. Волки умеют формировать аккорды в звуковой гамме. И сейчас по этим аккордам мы можем «читать» зверей, определять их количество.
Ну вот представьте: волк начинает выть, подхватывает другой, потом «заходит» третий, четвертый... У них бывают очень красивые и сложные хоры. Если отстраниться от мысли, что это хищники, то можно вообразить, что волки как люди, которые собираются на застолье и начинают петь.
— Как в мультфильме «Жил-был пес»?
— Мультик чудесный, только он, конечно, не отражает действительность. Скорей всего, если бы пес пошел в лес, он набрел на стаю и разговор с ним был очень коротким: его бы съели.
— Как вы сами научились выть по-волчьи?
— Очень просто: слушая и повторяя. Многие специалисты сегодня включают запись волчьего воя. Но волк даже на очень грубый вой человека реагирует лучше, чем на аудио. Видимо, слышат что-то неживое.
Бывают и волки-молчуны. К примеру, у нас в заповеднике «Калужские засеки» воют неохотно, а вот в горах Грузии, Канады, в Саяно-Шушенском заповеднике, там певучие.
— Снова вернемся к вашей персоне. Когда и почему вы решили переехать в Россию?
— Я с детства знал, что буду зоологом. В Университете Саламанки очень сильный биологический факультет, но там в основном ботаники, орнитологи и герпетологи, это лягушки, тритоны, ящерицы, змеи. И я какое-то время занимался ими, но наука о млекопитающих победила. И, когда надо было выбирать тему, я остановился на волках и, чтобы было что-то свое, оригинальное, на выдрах.
Но мне всегда казалось, что более полноценно зоолог может состояться в России, здесь мощная научная школа. Поэтому, как только появилась возможность, я ни минуты не раздумывал. В 1993 году со 2-го курса Саламанки перевелся на 1-й курс биофака МГУ.
Над Кавказским заповедником.
— Язык я поначалу знал очень плохо. И мне тяжело давалась высшая математика. Было так трудно, что иногда казалось, я просто не выживу! Но к 3-му курсу я уже чувствовал себя как рыба в воде.
Мне очень нравилось, что преподаватели здесь очень уважительно относятся к студентам, обращаются на вы. И в экспедициях мы жили вместе, много общались.
Это про учебу. А если говорить о жизни, то все было непонятно. И даже не потому что другая культура — менялась сама Россия. У меня был вид на жительство нового образца, их только-только ввели. И каждый раз, когда я возвращался из Воронежского заповедника в Москву, кассирша на вокзале кричала: «С таким паспортом вас посадят!»... Многие мои знакомые-испанцы, которые жили в СССР, после развала страны не выдержали и уехали.
— Мне как раз в Воронежском заповеднике рассказывали, как в 90-х кормили животных со своих огородов…
— Всякое было. И многие ученые в те годы так адаптировались жить на гроши, что до сих пор согласны так жить — лишь бы их не дергали. Хотя сейчас есть возможности. И вообще для науки хорошее время, особенно для тех, кто готов проявлять фантазию и изобретательность. Но работать надо в команде, одиночки это уже не потянут.
— Сейчас зоологам служат всякие умные приборы и технологии. А в 90-х не было же ничего, как вы выходили из положения?
— Тогда мы больше всего мечтали о том, как заполучить рабочий транспорт. Высшим пилотажем было раздобыть уазик.
У меня, к счастью, было фотооборудование, привез из Испании. Отец увлекался фотографией, и мне по наследству перепадали его старые камеры. Сейчас это уже традиция: свои камеры я тоже отдаю сыну.
В заповеднике «Калужские засеки» с волчицей Клео.
Что еще? Тропили: ходили с шагомерами за волками, записывали данные на диктофоны, а вечером переносили все, что собрали за день, на бумагу. Пахали тогда страшно. А сейчас есть GPS, ставишь точки, все остальное делают машины. Тебе остается только проанализировать данные.
При помощи искусственного интеллекта научились анализировать записи с фото- и аудиоловушек. Представьте, сколько времени нужно человеку, чтобы среди множества аудиофайлов найти вой волков? Но раньше так и делали. А сегодня эти файлы обнаруживает искусственный интеллект, и это революция. И объективный метод для понимания, сколько у нас волков и где они обитают.
— А сколько сегодня в России волков?
— Данные противоречивы, но не меньше 65 тысяч особей, и это первое место в мире. После нас идет Канада, потом Монголия.
— Самый известный, тамбовский, волк, который нам не товарищ, чем-то отличается от других?
— Он уже не только не товарищ, но и почти что не жилец. Его практически не осталось.
Тут мы снова возвращаемся к корням проблемы. В России волк издавна считается вредным животным. Но рассвет этой теории пришелся на послевоенный период. Во время Великой Отечественной войны волки действительно часто нападали на людей, потому что на полях оставалось много раненых и убитых. В какой-то степени животные привыкли к такой добыче, хотя она им несвойственна.
В 1943 году в СССР начали отстрел волков с самолетов, в 1958-м объявили соревнования областей по уничтожению этих хищников, а через пару лет стали применять новый яд. По скромным подсчетам, за то время было уничтожено более 1,5 млн особей.
Численность стали восстанавливать только к середине 1980-х. Да, многие говорят, что много волков бывает, только когда у нас все плохо. Но я бы не сказал, что у нас все плохо: наука переживает один из лучших периодов в истории России, и волков теперь тоже много. И в этом я вижу заслугу заповедной науки.
Дизайнер Наталья Виноградова.
— Они вас заметят до того, как вы их увидите. Но если выйдет к вам, то, скорее всего, это переярок — волк-подросток, и он проявляет любопытство. Вам поможет прекрасный русский мат: кричите от сердца, чем громче, тем лучше. И волк уйдет.
У меня было множество встреч с волками. Но всегда это были случаи, когда они зазевались, либо я подвывал, а они не до конца поняли, что это такое. Когда подходили поближе и видели меня, то всякий раз — «господи, это же тот идиот, который вечно ходит за нами!» — вели себя так, будто они меня не замечают. А это бывает очень обидно! (Смеется.)
— Сколько у вас волков в «Калужских засеках»?
— На южном участке 12 зверей, есть еще две группы по 8 зверей. Вообще волчья семья в среднем и состоит из восьми особей: волк, волчица, ее брат и дети: маленькие щенки и переярки, пережившие до трех зим.
— Имена им даете?
— Да, это распространенная практика. У меня в диссертации они так и фигурируют: Молчун, Мохноногий, Белонос, Дора… У нас была замечательная волчица Галина Ермолаевна. А у коллег был тигр Кузя, и когда они нашли его родительницу, об имени долго не думали: конечно, Кузькина мать! (Смеется.)
Но в последнее время с кличками трудно стало: зверей очень много, теряешься.
...Вот, смотрите, у меня в рюкзаке лежит GPS-ошейник. Такие вещи делает наш замечательный специалист Александр Минаев. И это лучшие ошейники в мире. В «Калужских засеках» мы их используем, а еще они висят на леопардах на Центральном Кавказе. Ошейник работает около двух лет, весит всего 400 грамм, животное быстро к нему привыкает.
На внутренней части GPS-ошейника надпись: «Уважаемые господа! Если вы держите в руках этот прибор, значит, наша любимая зверюшка погибла либо просто потеряла ошейник. Пожалуйста, сообщите по телефону…»
В степях Калмыкии мы зафиксировали рекорд волка: преодолел 90 км за сутки. Средний суточный ход — около 30 км, а в лесу примерно 14.
— В чем особенность вашего заповедника?
— Во-первых, это южная тайга. Заповедная зона на границе Калужской, Тульской и Орловской областей. И то, что мы находимся между областями, очень хорошо. Дороги и инфраструктура там заканчиваются, у регионов-соседей отношение к этому такое: «пусть делает другая область, нас это не касается». То есть вмешательство человека в природу минимальное.
Раз я занимаюсь волками, надо было заняться и едой волков — копытными. Так мне поручили зубров. Мало кто в курсе, что всего в 300 км от Москвы существует самая крупная популяция зубров — Среднерусская, свыше 1400 особей. Это больше 15% от общемировой популяции.
Если говорить о команде: мы одни из тех, кто повесил больше всего спутниковых ошейников на разные виды животных. Причем не только в Средней России, на Дальнем Востоке страны, но и в Казахстане, Монголии. Наши ошейники висят на волках, зубрах, оленях, снежных барсах, тиграх, леопардах. И это дает нам представление, как живут виды, какая среда им нужна.
Хосе и зубры в «Калужских засеках».
При поддержке губернатора Магаданской области Сергея Носова и депутата местной думы Игоря Донцова запущен проект по исследованию крупных млекопитающих в регионе. На острове Завьялова, например, восстанавливаем популяцию снежных баранов, почти полностью истребленных когда-то моряками японского рыболовецкого флота.
— Когда вы поступили на работу в «Калужские засеки», то поселились с семьей в деревенском доме. Как уроженец солнечной Испании обживался в русских лесах?
— Прекрасно! Мои коллеги шутят: Хосе — редкий человек, который любит суровую русскую зиму, поэтому он и убежал из жаркой Испании. Это правда. Сейчас наконец-то начинаются холода, и это бесконечное лето, на которое Собянин все продлевал подписку, чтобы радовать москвичей, закончится. Я жду, когда подвезут снег!
А о жизни в деревне, в лесу… Отец приучал меня к ручному труду. Он специалист по стали, и один из способов занять 6-летнего ребенка у него был такой: дать сварочный аппарат и пачку электродов. К подростковому возрасту я освоил аргоновую сварку. Еще у меня было хобби — деревообработка. И первое, что я сделал в деревне: поставил мастерскую с инструментами.
В «Калужских засеках» я с 2000 года. Здесь великолепная команда энтузиастов, и я очень рад, что работаю с этими людьми.
— В чем за 30 лет вы стали русским, а в чем остались испанцем?
— Остался, наверное, только в том, что очень люблю испанскую кухню. В остальном же... Как говорил мой научный руководитель в МГУ, глядя на меня после Воронежского заповедника: «А ведь был интеллигентный испанский мальчик».
Но нет, что-то осталось. Некоторые считают, что с меня не сошел лоск. Не знаю, жизнь зоолога-полевика сохранению лоска не очень способствует.
«Из России с любовью. Третий сезон» — проект журнала «Нация», создаваемый при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Это истории иностранцев, которые однажды приехали в нашу страну, прониклись русской культурой, просторами, людьми — и в конце концов сами стали немножко русскими.
Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этой историей в своих соцсетях.
