Как мы с режиссером Лисовским выбирали в Ростове место для спектакля-лауреата «Золотой маски».
автор Ольга Майдельман фото Анастасия Шевцова.
Спектакль ростовского театра «18+», получивший вчера премию «Золотая маска», был самым странным и незаурядным в череде номинантов. Если все другие спектакли можно было привезти и показать членам жюри в Москве (или хотя бы прислать видео), то спектакль «Волшебная страна» нужно было обязательно смотреть «здесь и сейчас» — прогуливаясь по ростовскому шанхаю. И жюри приехало, ходило и смотрело.
То есть премию получил не только театр, не только режиссер-постановщик Всеволод Лисовский и его актеры, но и сам город Ростов, его разбитые улицы, которые ниже Садовой к Дону, их почесывающие кадыки обитатели.
«Нация» тоже приняла участие в создании спектакля. Полтора года назад, в ноябре 2016-го, когда режиссер Лисовский только появился в Ростове, мы предложили ему поискать локации для «Волшебной страны» вместе. Вот как это было.
Всеволод Лисовский — личность для Ростова легендарная, часть ее неофициальной Истории. Самый молодой участник товарищества «Искусства или смерть», он попал в книжку Максима Белозора «Волшебная страна» и запомнился, например, таким: «Он любит зверей и пауков, презирает людей и деньги. Еще он презирает вещи, скажем рубашки или обувь, и иногда их сжигает или разрывает. ... Когда у Всеволода Эдуардовича Лисовского костюм становится совсем грязным, он чистит его ножом. Как настоящий парень».
После отъезда из Ростова в Москву был шеф-редактором «Времечка» на НТВ, «Ночной смены» на ОРТ, соавтором нашумевшего телефильма «Вода» (три премии «ТЭФИ» и резкая критика ученых из РАН). Сегодня Лисовский — режиссер-комиссар Театра.doc, автор и куратор «самых шокирующих и необычных спектаклей экспериментальных театров Москвы». Через 20 лет вернулся в Ростов, чтобы совместно с Театром 18+ поставить уличный спектакль. Мы предложили ему поискать старый Ростов вместе. Вопросов у него было не меньше, чем у нас.
Всеволод Лисовский: — Пойдемте на Часовой завод. Мне сказали, что он в развалинах... Я там год работал грузчиком. Грузил будильники. «Витязь». Он тогда разваленным не был, а был наоборот какой-то секретный. У меня даже несколько лет стояло ограничение на выезд. Я там видел летчика-космонавта Леонова, он поднимался по лестнице. Могу предположить, что кроме будильников производилось что-то по части ракетных технологий. Советская же политика была, что надо совмещать полезное с приятным. Будильники были приятное. «Нация»: — А правда, что в Ростове делали будильники, которые работали только лежа? Лисовский: — Думаю, вопрос в том, как их собрать. Они в основном шли на экспорт в Эквадор. «Нация»: — Но у вас был такой будильник? Лисовский: — Был. И я спер еще всем знакомым. Если не наглеть, можно было засунуть за пояс и пронести через проходную. Кто-то наглел и по пять выносил. Я смотрю, где тут… там, где «Магнит», была проходная. Теперь нету. Все освоено (на 1 этаже Часового завода — сплошные магазины и кафетерии. Идем вдоль фасада). Кстати, именно тут я понял одну простую вещь: есть некая цепочка действий, и если ты где-то просаживаешься, то страдают все. И ты в том числе. Это ощущение дедлайна конвейерное производство дает очень четко.
Заходим в ворота Часового завода, двор с развалинами посреди. Лисовский: — Ну да. Во-от там где-то был мой цех, 3-й или 4-й этаж. Мне было 17. Первая моя работа. Задача была взять ящики из цеха и дотащить до склада. Грузчиками работали либо такие же вчерашние школьники, как я, либо, не побоюсь этого слова, алкоголики. Но не злостные, а социализированные алкоголики. Которые не с самого утра в хлам. «Нация»: — А был же режим в советские времена: когда можно, а когда нельзя продавать спиртное. Лисовский: — Да, продавали с двух до семи. Появилась такая особая форма досуга: по вечерам люди ходили по городу и искали, где взять. Масса новых знакомств: баба Люба, баба Надя, которые людям помогали, но только знакомым. Были еще вагоны-рестораны. В общем, такой интересный вечерний досуг. «Нация»: — Квест, как сказали бы сейчас. Лисовский: — Это да, квест. Ходили по городу, встречались: а где, а на что. Кстати, был большой облом. У меня день рождения 2 июня. И вот в 1985 году мне исполняется 18 лет, то есть я, наконец, могу законно приобретать спиртные напитки в магазине. А 1 июня 1985 года вступил в силу указ Горбачева о мерах по преодолению явлений пьянства и алкоголизма. Вследствие чего спиртное стали продавать по достижению 21 года. В общем, я плюнул и приобрел не по закону. Но это был дикий облом.
Переходим на Станиславского. «Нация»: — Сильно изменился город за 20 лет? Лисовский: — Не то слово. Нет, это другой город, конечно. Он и тот же, и другой. Много неузнаваемого... Я с определенной целью ехал сюда. Искать ростовское сочетание архитектуры такого южно-русского модерна с разрушенностью. И квадрат, по которому мы идем — Ворошиловский, Станиславского, Семашко, Садовая — я видел как театральную площадку. Но здесь сильно все изменилось. То, что я ищу, есть дальше — к Университетскому, Чехова. Сережа Сапожников мне показал. У меня сейчас работа ходить по городу, думать, что сделать и где. Появились даже какие-то открытия. Район с поэтичным названием Говнярка я увидел в первый раз. Это большое впечатление. «Нация»: — Новое чертово колесо уже прозвали «Око Говнярки». Лисовский: — Понятно. А синагога выше или ниже? Это Газетный. Там рядом стояла пивная одноименная. «Нация»: — ? Лисовский: — Ну, она называлась пивбар номер 16. Но на вопрос «Ты куда?» — «В синагогу» сразу подразумевалось, что ты не к Иегове пошел, а к разливщику дяде Володе.
Подходим к синагоге. Лисовский: — «Живое пенное». Ну да, проблем с пивом сейчас нет. Но тогда таких заведений было совсем-совсем немного. И чтобы взять эту кружку, надо было простоять в очереди. Вытрезвитель? Меня ни разу не забирали, я по градусу не проходил. Забирали в отделение. Кировское РОВД. Я был в том возрасте достаточно устойчив к алкоголю. Пьяный, но на дороге не валялся.
Фу ты. Сослепу показалось, что магазин называется «Милиция» (показывает на продуктовый «Меланья»). Вообще хорошее название для магазина — «Милиция».
Поднимаемся по Газетному, к домику известной «бабушки ростовской богемы» Эльфриды Новицкой. Лисовский: — Мы как-то сидели на этом крылечке, и в доме напротив случился пожар. На наших глазах. Мы, помню, человека вытаскивали со 2-го этажа. Не скажу, что с особым риском для жизни, но… А теперь там стеклопакеты. Вряд ли бы вытащили. А здесь, наверное, внук теперь живет: опять же стеклопакеты. Да это и неплохо.
Какой человек хороший? Пьющий. Он общается. Выпивка — это же социальная смазка. И инфраструктура.
Проходим сквозь укладку плитки и горы песка. «Нация»: — Глобальный вопрос: кто из всего товарищества «Искусство или смерть» более ценен для истории? Лисовский: — Ну-у-у, это вопрос такой, ха-ха. Во-первых, не все померли и еще не особенно старые, игры еще ни у кого не закончились. Ну, Славка умер в этом году, Немиров. Можно начинать медленно вычислять его место в истории. Те, кто рано, ну какое у них место в истории? Все эти романтические легенды — умирать в 20 лет… «Нация»: — А Сергей Тимофеев (лидер группы «Пекин Роу-Роу», художник)? Когда читаешь про фестиваль «Клеопатра — царица любви» или хулиганскую выставку в туалете на Газетном, кажется, что в 80-х жизнь тут просто кипела. Лисовский: — Это просто у Тимы вдруг такая идея возникла, про фестиваль. И выглядела это диковато. «Тима, ты чего?!». Вот, кстати, из тех, кто жив остался или умер, я каждого могу представить — в хорошем варианте, в плохом варианте. А вот что было бы с Тимой — ума не приложу. Если бы он дожил до 2016-го. Не хватает фантазии. «Нация»: — Может, стал бы большим начальником? Лисовский: — Мог и большим начальником. Это человек, который мог бы стать кем угодно. В чем суть его витальности, я так и не понял. Прямо волна шла от него.
Проходим наливайку на углу Московской. «Нация»: — Что вас всех объединяло: Тимофеева, Тер-Оганьяна, Шабельникова, Кошлякова? Лисовский: — Ну, многие учились в художественном училище. Еще был «клуб ЭТО». Другие факторы — неполная вписываемость в действительность. И любовь к алкоголю. «Нация»: — Все-таки была любовь. Лисовский: — Ну, какой человек хороший? Пьющий. Он коммуницирует. Выпивка — это же социальная смазка. И инфраструктура. Вот я, условно говоря, выходил с Часового завода и так же пунктуально, как на завод, шел в эту «синагогу». По-моему, ни одного дня не пропустил. Вот. Потом уже могут возникнуть проблемы, надо волевым образом завязать. Я не завязал, но и пить не могу. «Нация»: — Это как? Лисовский: — Высокий порог опьянения. Нужно столько выпить, что мне просто становится скучно. Я так люблю и горжусь собой, когда мне удается напиться. Это происходит не каждый год. И если за какой-то год мне удается напиться дважды, я счастлив и горд. А так — чего вливать в себя горькую противную жидкость? «Нация»: — Как развивались бы события, если бы вы и все остальные не уехали из Ростова? Лисовский: — Я думаю, в живых осталось бы еще меньше. Не в обиду Ростову. Почему размер имеет значение? Есть пространство для маневров. Смотрите. Люди не живут в городе, люди живут полисами. Каждый конкретный момент человек живет в неком античном полисе — это максимум 30 000 человек: деловые интересы, родственники, друзья, знакомые, знакомые знакомых и прочие. Такой поселок городского типа. И, условно говоря, в Ростове 20 таких поселков. Но мне из них интересен всего один. А в Москве из 200 интересны 20. И когда у тебя кризис, ты можешь, оставаясь на месте, эмигрировать. В пределах города от 7 миллионов жителей. В городе с 1 миллионом ты обречен. Нет, кому-то нравится, и он стабилизируется, кому меньше нравится, и он спивается…
Останавливаемся на выходе к Садовой, напротив мэрии. Лисовский: — Хрен его знает, что со следом в истории, но вот ходишь и видишь, что твой след вымывается, как волной, из города. Все эти локации наполняются новым содержанием и твой след вытесняют. Это и неплохо. Было бы ужасней, если бы ты приезжал через 20 лет, а тут все по-прежнему. Тебе, может, это и трогательно на 2 дня, а люди тут живут. Хорошо, наверное, что в городе есть какая-то динамика. «Нация»: — Если она положительная. Лисовский: — Неважно. Это же все процесс, а не результат. «Нация»: — Как вам новые цвета мэрии? Лисовский: — Обком. Ну, он тогда был какой-то зеленый. А вот и мой балкон. Там был кабинет.
Подходим к зданию кинотеатра «Комсомолец», в котором работал Лисовский (первое здание в стиле модерн и один из первых электробиографов города — так назывались кинотеатры в начале XX века). Лисовский: — Я выходил и курил, глядя на обком, цитадель власти. Афиши висели здесь (показывает на витрины первого этажа), стекол не было. Соседство с обкомом создавало проблему, потому что они очень критично относились к афишам. А я как раз Авдея Тер-Оганьяна сюда принял художником. И что-то он такое нарисовал, что меня среди ночи разбудили: «Приезжай, твой чувак что-то накосячил!». Ну, приехал, разрулил. Ничего неприличного, какие-то полосочки. Но сказать, что это было что-то прекрасное, тоже нельзя. «Нация»: — А как вы вообще попали на эту должность директора кинотеатра? Вам же было 19 лет. Лисовский: — Просто была вакансия. И я пошел. На самом деле совершенно незавидная работа. Не сильно оплачиваемая и без выходных. Средний рабочий день — от 12 часов в сутки. Ну, на практике я, конечно, халявил. К 8, 9 не приходил. «Нация»: — И что нужно было делать директору кинотеатра в 80-х? Лисовский: — Составлять репертуар, давать план. Я там какой-то хренью занимался, экспериментировал, а хороший директор — тот, кто берет фильм, который можно крутить месяц, и он будет давать план.
Проходим под землей к парку им. Горького. «Нация»: — Какой фильм был самый популярный? Когда-то вы угадали? Лисовский: — Там угадывать было нечего, сразу было понятно. «Новые амазонки», польская ерунда. «Нация»: — Я немного выписала фильмов 1986-87 годов. Лисовский: — Покажите. «Курьер» — да, хорошо давал. «Одинокая женщина желает познакомиться» тоже шла у меня. «Муха» какая? Кроненберга? Нет. А «Сердце ангела» в «Победе» шло, напротив. «Нация»: — Серьезно? А я думала, его только в «Дуньке» крутили. Лисовский: — «Дунька» — это вообще были небожители. Полные аншлаги всегда.
Подходим ко входу парка, идем мимо статуи Ленина. Лисовский: — Моим достижением, я считаю, была ставка на первый фильм Сокурова «Скорбное бесчувствие». Вот он не собирает, не собирает, а его не снимал. И недели через три он таки начал собирать. Тут нужны яйца. Не паниковать. И «сарафан» сработает. Ну, в крайнем случае в партком вызовут за невыполнение плана. Вот. Сегодня пятница? «Нация»: — Четверг. Лисовский: — По пятницами и субботам к памятнику Ленина приезжали свадьбы и возлагали букеты. Сейчас, наверное, не возлагают? «Нация»: — Да что-то не очень. Лисовский: — А тогда возлагали. И я повадился воровать эти букеты. За что, наверное, можно было и срок схлопотать. Хватал эти охапки и убегал, а потом долго думал, куда бы их пристроить, но это уже был не букет, а силос. «Нация»: — Это был процесс. Лисовский: — Да! И адреналин. А в шахматы еще играют? Хорошо. Где-то здесь (возле сцены-ракушки) я был свидетелем сцены: толпа, кружком стоят кавказцы и безмолвно жестикулируют. Говорят на языке глухонемых и при этом очень горячатся. Стал, смотрю. И ко мне подходит молодой парень и рукой мне так показывает (отрезать, от себя). В общем, это была сходка каких-то кавказских уголовников. «Нация»: — И они ругались руками.
Лисовский: — «Что ты, падла, крысишь общак!». Что-то такое. А где кинотеатр «Россия»? (остановившись в ужасе на центральной аллее). Нет его? Понятно. Грустно мне стало. Пойдемте отсюда… Ну ни фига себе, «Россию» снесли, зачем ее было сносить? Вот я обратил внимание, что в Москве зверские реконструкции, а тут просто нахрен сносят. Зачем?
А навороченные цветники тоже деградировали. Были такие парадные, нарядные. Видно, что их нет. Но все равно — настоящий парк. А шашлычные сохранились? Мне этим летом в Москве вдруг так захотелось грубо нарезанного мяса, чтобы жирные такие куски, и пива в пластиковых стаканах! Я обошел три парка, и хрен! Прокат велосипедов, вайфай. «Нация»: — Вы Ростов больше помните летним или зимним? Лисовский: — Очевидно — летним. Зима — такое время года, которое вообще помнить не хочется. А кафе «Зеленая горка» есть еще? А стерео-кинотеатр «Прибой», пионер 3D? «Нация»: — Как бы есть и как бы нет. Лисовский: — Вчера ездил на Западный, в совсем родные места. Там как раз видно, что меньше деревьев стало, вдоль фасада моего дома была аллея, а теперь магазины. На нашем балконе был виноград изабелла, из которого отец делал не очень хорошее, но все-таки свое вино. Сейчас и намека нет на виноград.
Заходим в «Золотой колос». Лисовский: — Хорошо. Сейчас как наберем, как наберем! (берет два сырника, два безе и чай). Уже и пить тут можно? (задумавшись) Нет. Для меня — это сладкое место. Основная схема тогда была: трубочка, заварное, ну, «картошка» еще.
Садимся за столик у окна. «Нация»: — Я посмотрела в ютьюбе кусок вашей «Акын-оперы» и поняла, что я бы пошла.
(Спектакль, в котором играют мигранты, памирские таджики: плиточник, уборщица, маляр; на родине они — музыканты и певцы). Лисовский: — Там тоже было непросто. Абдулмамад Бекмамадов, который больше всех разговаривает, сказал мне: «Слюшай, я 6 лет не биль на Памире. Я поеду — и вернусь». Вернулся он через год. А все вертелось вокруг него. В этом контексте я принял решение, что теперь каждый эмигрант имеет право высказываться, структура хаотична и порядок номеров я определяю за 40 минут до начала. «Нация»: — Смело. Лисовский: — Спектакля нет, а есть проект «Акын-опера»: каждый кто хочет, делает номера. Пока один энтузиаст нашелся, получился эмигрант-балет «Шпатель». Не то, чтобы прямо балет, но номер с танцем. Остальные: «Да! Обзателно! Падажди, дарагой, я тэбэ позвоню». И тишина. С «Акын-оперой» ты просто не уверен, что актер на спектакль придет, это большой стресс. «Нация»: — Вы ведь за нее получили «Золотую маску»? Лисовский: — Не я, актеры получили. В этой степени их немного обманываешь — когда были «масочные» показы, я им говорил: возьмете «Золотую маску», вас в любой ЖЭК дворниками примут. Ну, получили, и что им с этой «маской» делать?
«Нация»: — Что за спектакль будет в Ростове? По принципу «Неявных воздействий»? (спектакль-бродилка по городу под тексты Платона и Платонова, Канта и Сорокина. По мнению «Interview», стал самым любопытным театральным экспериментом лета 2016) Лисовский: — В Ростове будет совершенно отдельный спектакль. Тоже уличный, но там другая история. Весной хочу его уже выпустить. Сейчас примерился. «Нация»: — Мне понравилось, как про «Воздействия» пишут: «Любое честное прикосновение к реальности может вызвать шок». Лисовский: — Часто происходит подмена понятий — обыденность и реальность. Обыденность из того же вещества, только она уже. Вот это здание существует в куче ракурсов, а мы его воспринимаем чисто утилитарно. Но это не только место, где пирожные едят. Это что-то еще. Если обыденность разрушить, то она расширится и станет ближе к реальности. И можно будет понять, почему тут зеленые неоновые ленты по потолку, и почему безе пахнет соленой рыбой. В принципе это же чем-то объясняется!
«Нация»: — Постоянный наш вопрос: что или кто лучше всего передает дух Ростова? Лисовский: — Вот я 20 лет не был, и мои представления о Ростове были довольно анекдотические: понты и фейерверки. Тут я приезжаю и понимаю, что это тихий и грустный город. Не депрессивный, а грустный. Жил — не было такого ощущения. И получается, что депрессивная Москва как-то поярче. А он такой пастельный, почти рапидный. Ну да. Экспрессии, остроты нет. Может, в следующий раз это изменится. Ну вот, посмотрите (смотрим сквозь окошко, как медленно и печально бредут редкие серые прохожие по Садовой). И всех этих мужиков, которые после пятой ходки, и сидят на кортанах, я что-то не вижу. И местный акцент не режет ухо, «г» сглаженное, не декларативно. Вот вы какое настроение считываете? «Нация»: — Сонное. И погода дает цвет. Лисовский: — Погода дает цвет, да. Но на прошлой неделе я в Берлине был, погода примерно такая же, а все равно он в теплой гамме.
За окном появляется два человека с длинной лентой новогодних фонариков в руках. Примеряясь, критически осматривают витрину, уже довольно густо завешанную гирляндами. Лисовский: — Да, Новый год начинается с ноября. Нет, по сравнению с Москвой, о, господи, это все мило и нежно.
Выходим на Садовую и идем к набережной. Лисовский: — А кто здесь сейчас культурный герой из покойных? «Нация»: — Мне кажется, Тимофеев. Лисовский: — А Гена Жуков нет уже? «Нация»: — Может быть, сам жанр не очень актуален. Лисовский: — Все равно это не на уровне творчества, а фигуры. По уровню мифологизированности персонаж один другого краше. Брунько Александр Виленович, прОклятый поэт... Из всех нас пострадал только он. Отсидел за тунеядство. «Нация»: — Сколько давали за тунеядство? Лисовский: — Год. Отсидел, и вышла его единственная книжка «Поседевшая любовь». Сосед его по зоне, авторитетный расхититель социалистической собственности, очень полюбил творчество Брунька. И выпустил эту книгу, когда они оба откинулись.
Под этим камнем без прописки
Лежит тишайший наш Брунько,
Не пил он джин, мартини, виски,
абсент, клико и молоко. Автоэпитафия А.В. Брунько
Спуск на Семашко, обложенный глыбами ракушечника. Лисовский: — Вот этот спуск я помню. Вот это для меня настоящий Ростов и есть... Этот ракушечник, это очень смешно — это же античные камни. Эти все камни разобрали в Танаисе. И фундамент многих домов в Ростове стоит на античных камнях, их грузили на телеги и везли сюда. Готовые уже блоки. И это в прямом смысле рабами Рима сделано. То есть буквально этим камням под 2 тысячи лет.
Выходим на набережную. Лисовский: — А Ворошиловский мост что, реконструируют? Он работает? «Нация»: — Работает, но по часам. Он в какой-то момент «затанцевал». Лисовский: — Неудивительно, он же соединяет Европу и Азию. Так, а где же заведение «Ракушка»? Такое круглое. И там было пиво и шашлыки. Это прямо было лобное место. Где-то тут были речные трамвайчики. Чух-чух-чух такие. На Левбердон на них было легче всего перебраться. А как сейчас перебираться? Через плохо функционирующий мост? «Нация»: — Еще были «Ракеты». Лисовский: — Мы как-то с Максом Белозором мотались на «Ракете» в Ейск. У меня была какая-то надобность дурацкая, а он забухал и боялся домой появиться. И мы туда и обратно ездили в Ейск. За три часа. Вообще сегодня все сблизилось. Раньше поездка в Азов, например, считалась путешествием. «Нация»: — Только выехать стало тяжелее из Ростова, пробки. Лисовский: — А вон и «Прибой». Да. Пойдемте отсюда, неинтересно становится.
На набережной было существенно просторней: такая большая, широкая и пустая, классно. Этой всякой хрени было мало. Но шашлык можно было купить. И было заведение «Рак» на Кировском. «Нация»: — Там раков продавали? Лисовский: — Слушайте, я рыбца первый раз в Москве съел, а про существование шамайки вообще не знал. Нет, те, кто в курсе, они ели шамайку. Среди нас таких не было. Рыба — тоже для меня важный образ — это машина на площади, где автобусы на Западный, она стояла там круглогодично, и с нее продавали живых карпов, толстолобиков. Так, Выставочный зал тоже снесли? Кому он мешал? «Нация»: — Он долго не отапливался, начал разваливаться, видимо. И потом всем рассказали, что это было временное строение к приезду Сталина. Лисовский: — Не знаю, по-моему, вполне себе капитальное. Сносить-то зачем? Берите перепрофилируйте. Вот «Россия» — нереально больно было. Даже идти туда не захотелось. Для меня это главный кинотеатр города.
«Нация»: — Что в Москву долетает из ростовских новостей? Лисовский: — 20 лет я преимущественно слышу, что кто-то умер. Такие новости из родного города. Даже вот Олег Попов. В Москве точно так же умирают, но за неимением другой информации отсюда, самой важной остается эта. Но именно поэтому я и захотел здесь делать спектакль. На самом деле мне было почти страшно сюда ехать. Чего со мной давно не случается. «Нация»: — Приступ паники от возвращения на малую родину? Лисовский: — Боялся, что какой-то экзистенциальный слом произойдет. Нет, все нормально. Может, это отсутствие яркости моей реакции. Легкая грустца, вот эта эмоция, может, она меня раздражает? «Нация»: — Чем, объективно, со стороны сегодняшний Ростов может зацепить туриста? Лисовский: — Ну, средой, наверное. Сюда нужно ехать не на достопримечательности. А пожить тут недельку. Просто пошататься по городу. Зайти — поесть. Вечером развлечься. Тут Ростов вполне конкурентоспособен. У него свой ритм. Тут интересно. Есть города, где действительно жить нечем. Вот маленький популярный город Тарус, я туда приезжал к Саше Петлюре на дачу. Был бы я там один, на второй день подумал бы: «А что я здесь делаю?» Его часа за полтора весь можно обойти. «Нация»: — Каким бы город мог быть в альтернативе? Выставочных залов почти нет. Сплошь рестораны и магазины — это естественно? Лисовский: — Это естественно для состояния страны. Страна ничего не производит. Все люди обслуживают друг друга. Мне сказали, что даже комбайны производят в Канаде. Я работал на двух заводах — на часовом и бумажной фабрике. Где эти предприятия? По их продукции, может, плакать не стоит, а вот заводы жалко. «Нация»: — Я вот плачу по заводу мороженого. Самый вкусный и дешевый был пломбир.
Выходим к Центральному рынку. Заворачиваем на рыбные ряды. Лисовский: — Это кто у вас? Мужчина за прилавком: — Рыбец. Этот 100, есть по 80 штучка. Лисовский: — А это кто? Мужчина за прилавком: — Рыбец. «Нация»: — А пойдемте дальше, еще посмотрим. Женщина (с умилением): — Шамаечку! По 200. Две? Взяли бы 10! (заворачивает в газету). А вы не из милиции? Хозяйка таранки (радушно): — Заходите к нам. Возьмите тараночку, гляньте, какая хорошая. По 25 рублей. Лисовский: — Хорошо, дайте 10. Хозяйка таранки: — Тараночка хорошая. Тут 10! Я вас не обманываю. Вот рыбец — хотите? По 60. Нормально я вам скидываю. Четыре? А пяток не потянете?
Выходим из рынка, нагруженные рыбцом, таранкой, шамайкой, соленым арбузом и солеными помидорами. «Нация»: — Театр, телевидение, фильмы, эксперименты — когда человеку креативному можно остановиться? И отдохнуть, наконец? Лисовский: — Это зависит от психики. Некоторых травмирует динамика, некоторых статика. Меня — статика. «Нация»: — Никогда не хотелось послать все подальше? Лисовский: — Вот когда оно возникает, я все и шлю подальше. И меняю сферу деятельности. Непродуктивно представлять, что тебе кто-то что-то должен. Ни к чему, кроме разочарований, это не приведет. А если ничего хорошего не ждать, то, что придет, то и норм.
