— Если бы у вас не получилось, «Каста» не выстрелила — кем бы сегодня были Шым, Влади, Хамиль и Змей?
— Я бы точно работал на себя, был бы предпринимателем. Глядя на то, как прожили мои родители, как сегодня наемные люди работают, уверен, я бы так точно не смог. До последнего бы пытался делать что-то свое. Я технарь, и, конечно, это было бы что-то инженерное, какой-то IT-бизнес. Программный код пилил бы. Со Змеем все ясно — у него бы была автомойка или автосервис. Он не раз порывался открыть. Человек помешан на тачках. Да он еще это сделает, я чувствую. Влад был бы экономистом, он очень увлеченно учился на экономиста. Про Хамиля вам никто ничего не скажет. Это совершенно непредсказуемый человек. Он может все.
— Но у вас получилось. Сейчас, спустя 20 лет, как тебе кажется: в чем был секрет такого расцвета рэпа именно в Ростове?
— Просто все совпало здесь. Если бы не Ростов, Екатеринбург или Петербург бы так выстрелили. Сейчас звучание сравнялось. На слух сложно сказать: это Ростов или, скажем, Питер. А раньше сразу было ясно, где наши, а где нет.
— Что, например, отличало?
— Умение материться, правильно использовать мат в рэпе — это, конечно, наше. Если матернулись не к месту — скорее всего не из Ростова. Ну, вот строчка: «Да, это на… так». Что? «Это на… так»? Кто вам сказал? Нет, это совсем не так. Или «вы клевые черти». Какие «клевые черти»? Что за безвкусица. Не знаю, нам всегда это странно было. Только в Ростове мат звучит гармонично и естественно.
Если серьезно: почему здесь? Просто череда событий. Были энтузиасты новой музыки, которые тащили диски из Америки, потом их копировали на пленку, и это благополучно растаскивалось по всему Западному микрорайону. Там было много интересного, но когда пошли первые альбомы Wu-Tang, нам всем просто крышу снесло. Это было откровение: толпа афроамериканцев, они живут в гетто, при этом считают себя ниндзя, а их мастерство читать рэп — это такое кунг-фу. То есть самое дно, ты в жопе мира, но тебя это не смущает, наоборот, тебя прет нереально. Это как нельзя лучше ложилось на реалии Западного. Потому что рэп обычно был про жалобы на свое положение, на «проклятую судьбу». Все эти «в меня стреляли-стреляли-стреляли и не попали», а тут — из тех же стремных ингредиентов — совсем другое тесто.
— Сегодня всем нравится иронизировать над собой образца начала 90-х. Такие мы были смешные и наивные. Есть у вас такая история? Не знаю, как концертные спортивные штаны привезли из Чебоксар.
— Спасибо за наводку. Сейчас будет история про штаны. На самом деле про Kangol. Ну, помнишь, в 90-е верхом крутости была кепка Kangol. Денег стоила безумных. Да просто было не купить. Разве что разжился, с кого-то сняв. Но это была не наша история. А Kangol дико хотелось, я помню. И вот приезжаем мы в Волгоград. И что мы видим? Вся рэп-тусовка упакована нереально: в крутейших канголах, причем разных цветов. «Блин, пацаны, круто! Где взяли?» Но как-то пацаны мнутся, уходят от ответа. После концерта приезжает чувак и дарит — внимание! — нам всем по канголу. Вообще нереально! Рассматриваем их — отличный добротный Kangol, только что-то дико напоминает. Пацаны уже ржать начинают: не понимаете, что это? Оказывается, это были советские валяные «бабушкины береты», они их так намастачились переделывать — не подкопаешься. Несколько строчек на машинке, чуть подпарить — и готово. В общем, отлично упаковались в Волгограде.
За широкие штаны не прилетало. Но это просто потому, что Ростов — многонациональный город. Здесь такого организованного движения скинов, как в том же Питере, просто не могло бы быть. Понимаешь, почему. Тут бы скинов наши южные друзья количеством задавили. Без шансов. В общем, в этом смысле мы были непуганые. А еще когда с ребятами из других городов общались, нас всегда поражал вопрос про гопников. «Ну че, щимят вас гопники?» Что за гопники? Кто такие? Потом мы поняли, что видимо, это мы и были ростовскими гопниками. Не знаю, у нас это называлось «нормальный пацан». Короче, мы ничего не знали о них. В Ростове нет никаких гопников.
Зато однажды мы очень плотно пересеклись с панками. Вот это была встреча. Нас каким-то образом угораздило выступить в парке Горького в Москве на панк-концерте. Я не знаю, зачем это сделали организаторы. Мы согласились, а когда приехали, увидели полторы тысячи отборных отмороженных панков. Но, как известно, настоящие ростовские пацаны заднюю не включают. Перед нами выступал «Чача» Иванов из группы «Наив». Это был мегадружелюбный чел, за две минуты мы с ним скорешились. Решил он нас спасать. Выходит на сцену и задвигает пацифистскую речь в стиле «эти ребята играют совсем другую музыку, но это хорошие ребята». Слушали его внимательно, но ровно до слов «Это группа «Каста». Нас тогда уже знали — раздался оглушительный свист, и мы увидели три тысячи факов. Мы пошли читать. Начали с «Мы берем это на улицах», в нас сразу полетели предметы. Зажигалки — это ладно, но полетели стеклянные бутылки. Вот это было стремно. Первую песню мы уворачивались, а на второй горлышко от бутылки прилетело Влади в лицо. Все равно дочитали вторую песню до конца и пошли в травмпункт, там оказалось рядом. Владика зашили. Через полчаса мы сидели в кабаке и уже тогда понимали, что случилась история, такое бывает раз в жизни.
— Вы сейчас с Бастой пересекаетесь часто? По легенде же, его изгнали из «Касты» за «нехорошие излишества».
— Нехорошие излишества были. Вася себе не отказывал, но это было не главное. Просто Влади и Вася — это два ярко выраженных лидера, тесно им было вместе. Вася мог продинамить, но он был хорош. Просто это не командный парень вообще. Все старые истории мы давно закрыли. Мы не часто видимся, но пересекаемся на больших московских концертах. Все нормально. И я знаю, что Влад и Вася в Москве даже семьями встречаются. Я рад, что у него сейчас все получилось. Я помню, когда мы уже развернулись, писали биографию «Касты». И я написал, что с нами был такой Баста Хрю. И скоро все о нем обязательно заговорят. Это был год 2005-й, а засиял Вася в 2008-м. Ну, просто потому, что человек такого таланта, не молчал бы. Я когда вспоминаю наши тусовки, он, конечно, бесподобный был. Он всегда садился во главе стола и начинал травить байки. Крутан, что тут скажешь.
— Когда вообще рэперы выходят на пенсию? Мужик 50 лет, читающий рэп — это нормально?
— Я не вижу проблем в том, чтобы читать рэп в 50. Я буду очень рад, если у нас останутся темы и силы. В гастролях мы уже 18 лет. А если считать с «Команчеро» и «Дунькиного клуба» — да, 20 лет. Подустать от этой истории можно. Но и я, и пацаны мои — мы на полном серьезе получаем кайф от этого. Тут только одно «но» — география России. Страна такая огромная, что просто ужас. Если на выходные два концерта: один в городе Салават, другой в городе Ярославль, — то ты понимаешь, что больше суток ты проведешь, сидя в кресле. И что работа у тебя, в общем, сидячая. Вот если бы, я не знаю, давать концерты…
— …по скайпу?
— Тоже хорошо. Но лучше так: выходишь дома на крыльцо, и начинаешь концерт. Тогда первого меня запишите, я готов этим до 70 заниматься.
— Какие бы три вещи ты перетащил из других городов в родной Ростов, чтобы город стал лучше?
— И при этом, чтобы он остался Ростовом? Это невозможно. Ладно, серьезно. Московское метро, хотя бы на лето. Прохладно и быстро. Второе — петербургская вежливость. Вот я иду ночью глубокой по питерской улице, встречным курсом урковатый пацанчик. Вижу, он закладывает дугу, чтобы войти со мной в аудио-визуальный контакт. Я такой: ну-ка, ну-ка. И тут он: «Извините, пожалуйста, не найдется пяти рублей?» Музыка! Да за такие слова хоть сто. А в Ростове: ты стоишь у банкомата, и человек, который стоит за тобой, как только банкомат освобождается, проходит мимо тебя, как будто тебя и нет. Третье: я хочу климат, как в Сан-Франциско. Чтобы круглый год от 20 до 25 градусов. А не перепад в 70 градусов между зимой и летом. Все остальное меня устраивает.
— Сколько сейчас у группы «Каста» детей? И как вы их воспитываете?
— Из учтенных — шесть. О других ничего не знаем. А вот воспитание — это индивидуально. Когда мы говорим с парнями о воспитании, они не очень меня понимают.
Мне важно не превращаться в назидательного и вечно нудящего родителя. Мы с женой нашли способ (не знаю, широко он известен, или это наш лайфхак): мы решили не воспитывать ребенка. Просто погрузить в атмосферу полного приятия. Дочке сейчас 9 лет, и я не помню, чтобы нам приходилось понукать, шпынять или наказывать. Это такой прикол. Когда появляется ребенок, можно представить себе, что он инопланетянин. Каким-то поворотом судьбы попал к вам в семью. Если так представить, все сразу становится на свои места: его плач — это тоска по той планете. Ты пытаешься убедить его, что он не один, что мир этот тоже неплох. Сразу отпадает кормление по графику и другие принудительные практики. Просто живете в унисон. Мне так жаль, когда в самолете, знаешь, ребенок маленький начинает плакать, и мать начинает шипеть — закачивает его, и вот это «ш-ш-ш-ш-ш-ш». Шипящие матери — это ужас. Ребенок просто хочет есть, ему нужна грудь, а не шипение.
Не знаю, может, я так рассуждаю, потому что это девочка, а с мальчиком было бы иначе. Ну, я надеюсь мы еще успеем попробовать.
Ну, ты хочешь конкретных слов? Какие я даю советы? Сейчас. Мне важно объяснить, что мир разный и бывает по-разному. Что нет черного и белого. Чтобы был здоровый скептицизм, вера в науку, в человеческий разум. Человек падок до всеобъясняющего мифа, религиозного в том числе, до конечного ответа, что стоит делать, а чего нет. Я хочу чтобы у моего ребенка была смелость — принимать мир таким, какой он есть, со множеством загадок и неизвестностей. С фактом смерти. Не то, чтобы она спрашивает, но это же главный вопрос. Ты хочешь слово? Это слово «бывает».
— It happens.
— Вот именно. Чертовски мудрое слово, которое я в свое время подцепил у ростовского барда Геннадия Жукова. Мне посчастливилось его знать. Он приговаривал периодически «бывает». Очень к месту. Правильное слово.
— Ты же настоящий профессорский сын? Жили в той самой серой пятиэтажке?
— Зорге 48/1. Правильно. Мне если снится дом, то только тот. Я жил там до 15 лет. В основном там жили естественники и технари: там же мехмат, физфак, институты, «Пьезоприбор» рядом. Если быть точным, отец не был профессором, он был доктором наук, но доцентом. А вся же «Каста» с ростовским университетом связана. У Хамиля отец преподавал геометрию, у Влади мама — преподаватель философии, а у Змея дедушка служил на геофаке. Ну, в 90-е мы роскоши профессорского житья не застали, как ты понимаешь. В общем, мы были достаточно бедные. То, что мы в словах ковырялись — вот что досталось нам от университетских родителей. Ну, представь. На полном серьезе пацаны шестнадцатилетние сидели за столом по несколько часов в поисках нужного слова. Кто бы еще этим занимался? Помню, что мама была довольна, она считала, что я занимаюсь чем-то созидательным и жутко увлекательным. Мне это было важно, потому что отец умер, когда мне 12 было. И я, в общем-то, жил с мамой.
— Такую строчку «Берите из рэпа духовные скрепы» — еще не сочинили?
— Прикольно, нет.
—Тогда берите. Дарим.
— Спасибо. Это хорошо.
— Если серьезно: вот сейчас все ищут скрепы, где нам их брать? «Каста» будет, наконец, выдавать единящие народ идеи?
— Со скрепами такое дело. Когда мы собираемся вчетвером, серьезные вещи у нас не идут, неизбежно получаются хохмы. Мне кажется, это в нас и ценят, наш мушкетерский порыв. А в сольной истории — да. Но здесь у всех свои взгляды. У Влади два альбома посвящены позитивному взгляду на вещи. Он убежден, что мы не умрем. Что есть миллионы шансов. Что нужно сочинять мечты. По мне, это слегка наивно. Нет, правильно, нужно строить планы, но еще нужно быть гибким и не перебарщивать с мечтой. Нет, Влади, мы все умрем.
— Бывает.
— Бывает. Вот именно. А в нации я вообще не очень верю. Все эти разделения тактически помогают, но в большой перспективе создают проблемы. Это хорошо только для футбола — делиться на сборные. Поэтому вокруг чего мы можем объединиться? Вокруг земли. Отдайте землю людям! Наше главное богатство — земля, а не нефть. Говорят: слезьте с нефтяной иглы и развивайте производство. А по мне не индастриал нужно развивать, а сельское хозяйство. Семейное фермерство — это решение всех проблем. Современные технологии плюс земля. Я не верю, что так будет, но очень хочу верить.
Ну, что там говорить. Мы в тяжелые времена живем. Если бы мне 10 лет назад сказали, что будет пропаганда, я бы в жизни не поверил. Пропаганда — это ладно, но столько людей ведется. Для меня это просто шок.
— По своим текстам чувствуешь, что самоцензура уже заселилась в голове?
— Что-то типа того. Иногда хочется что-то сказать, но думаешь: ну его на фиг, лучше не связываться. Я на время вообще перестал писать в твиттер. Не то, что там страх какой-то, просто очевидно стало, что люди вообще не понимают, что сейчас происходит. Сыплют тебе в обратку какую-то ватную чушь. Вернусь к твиттеру осенью, когда соотечественники поймут, наконец, куда мы идем и насколько мы все стали беднее. За какой-то год. Мы с пацанами моими несколько раз обсуждали острополитическую песню. Но пока то, что мы пишем — это сатира на нашу веселую злободневность.
— Влади в Москве. Я и Змей в Ростове. Хамиль — где придется. Но если последний месяц брать, мы полный рабочий день плотно сидели в студии в центре Ростова, записывались. А как это происходит? Не знаю, как приходят тексты. Это вообще путешествие в неизвестность. Хочешь Пушкина слепить, а получается Ленин. Это при хорошем развитии событий.
Я долгое время сопротивлялся, когда меня называли поэтом. Это Пушкин и Ходасевич — поэты. А я — рэпер, Шым из Касты. Но, как бы там ни было, правильно зарифмованный текст весомее и значительней прозы. Проза что? Сказал и прошло. А стихи будто добавляют значимости сказанному, фиксируют навсегда.
— Не знаю. «Петербург» Андрея Белого. Как можно было взять и ритмизовать, сделать музыкой такой кусок прозы? А вообще Бродский: «Навсегда расстаемся с тобой, дружок./ Нарисуй на бумаге простой кружок./ Это буду я: ничего внутри./ Посмотри на него. И потом сотри».
Он такой геометричный, так клево переводит одно измерение в другое. Это может делать только настоящий поэт. А ты знаешь, в «Касте» есть один настоящий поэт. Это Хамиль. Он это делает совершенно иначе. У него стихи приходят вспышками. Вот у меня совсем иначе: у меня четкие линии. Иногда они ошибочные, мне приходится перечерчивать. Подожди. Вот сейчас он мне прислал. Это еще грязное, но мне жутко нравится: «Медленный танец фигур./ Шарканье мягких подошв,/ Ноты тихонько плывут, рождая в воздухе немую дрожь (это с учетом музыки пишется, там свой ритмический рисунок)/ На кончике звездной иглы вращается огромный зал,/ Тени двигают свои углы по контуру юного лица».
— А ты что там вообще делаешь?
— Вот именно. Как-то прибился. Да нет, я очень ценный. Я отвечаю за сюжет. Я бываю весьма неизящен, но зато придумываю то, о чем мы будем говорить.
— За 20 лет технологически мир изменился кардинально. Если с позиций сегодняшнего дня оценить ваш путь: тогда было проще или сложнее пробиться?
— Пожалуй, сложнее. Я когда наш путь вспоминаю, это был, конечно, трындец. Во-первых, вот это страшное слово «формат». Нужно было угодить радиостанции, телеканалу. Мы не писали под формат, и от этого количество шансов уменьшалось. Потом нужно было постоянно светиться, участвовать во всей этой телевизионной буче. На премии MTV или МУЗ-ТВ, точно не помню, это было. Нас номинировали в категории «Хип-хоп» с видео на песню «Сестра». Ничего нам тогда не дали. И клип, и песня тяжелые, но когда показывали заявочные ролики номинантов, вся эта голимая поп-тусовка просто взорвалась аплодисментами. Это было жутко приятно. Короче, все тогда носились с наградами, форматами и прочей ерундой. А сейчас этого вообще никому не нужно. Ростовский рэпер Пика тому подтверждение. Он из тусовки брейкдансеров. Это объясняет его легкий подход к текстам. Там главное какие-то отдельные слова и ритмы. Он трогает точечно какие-то темы и выдает супервирусняки. Так что путь от написания текста до миллиона просмотров кратчайший.
— Знаешь, говорят, черные придумали одну хорошую вещь и одну плохую вещь. Хорошая — это джаз, плохая — рэп.
— Понятно, почему. Главная претензия к рэпу — зачем льете на нас свой негатив? Здесь же какие главные темы. Первая — «в этом мире, как в обосранном сортире». Вторая — «жизнь — дорога, по которой я иду». Третья — «ты сосунок, а я крутяк». И типа, почему мы должны это слушать. Но не всегда так. Из последнего мне очень понравилась — я несколько дней тащился, теперь хожу-рекомендую всем — русско-украинская группа «Грибы» и клип на песню «Интро». Мне кажется, это новое слово в русском рэпе. Ты видишь и слышишь крутых парней, но они не подавляют тебя, не зовут тебя чем-нибудь меряться. Наоборот, как-то так прикольно все рассказывают, что хочется с ними подружиться. Хочется к ним, блин, они такие крутые и классные. А у меня, например, к джазу претензия. Скажем, два чувака импровизируют на сцене. А ты сидишь, вроде как слушаешь. Но впечатление такое, что им вообще никто не нужен, слишком самодостаточные. И чего я пришел и сижу тут, как будто никто меня и не звал.
— Помнишь, когда признание приходило, откуда не ждали?
— Валерий Меладзе подошел к нам с коньячком и сказал: вы все делаете круто. Респектнул, это было максимально неожиданно. Коньячка с ним, конечно, выпили. А что, если хаять всю попсу, но попытаться кого-то выделить, это и будет Меладзе. А однажды мы охренели, когда поняли, у кого выступаем. Мы не любим корпоративчики. Потому что обычно это сидячие места и нет особой поддержки. Так что мы ломим ценник. И вот нас очень щедро позвали на день рождения мальчика Владика. Центр Москвы, какой-то летний теплый денек. Окей, мальчик Владик. Спрашиваем у коллег: че за мальчик. Никто не знает. Короче, мы вышли: выступаем-выступаем, пауза между песнями. И ди-джей мне говорит: вот, смотри. Мальчик Владик в центре зала. Смотрю: Сурков поднимает приветственно бокальчик вина. Неожиданно. С тех пор всегда очень дотошно узнаем: сколько лет мальчику, что за фамилия у Владика?
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: «А мы хотим деньги. Ты мне должен деньги»: какие бизнесы у Басты, «Касты», Тимати и Психа,
