Придумал «Крокодил», учил Кукрыниксов, восхищал Маяковского. История художника с разбойничьей фамилией

В мае 2025 года Новочеркасску исполнится 220 лет. Вместе с банком «Центр-инвест» мы делаем подарок городу-имениннику: рассказываем истории 20 его уроженцев и жителей, которые прославили столицу донского казачества. Этот проект станет финалом трилогии, в которую также вошли «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога». 

Герой выпуска — основоположник агитплаката и политической карикатуры в СССР Дмитрий Моор (Орлов).

Готовы поспорить, что большинство современных читателей хотя и слышат эту фамилию впервые, хорошо знают художника в лицо. Его самый известный плакат — «Ты записался добровольцем?». По распространенной версии, в образе красноармейца Моор изобразил самого себя. 

Уже одной этой работы было бы достаточно, чтобы вписать свое имя в историю. Но ведь Моор нарисовал их сотни, если не тысячи. 

Сила его плакатов и карикатур была такова, что в других странах их обсуждали в парламентах и запрещали, а на родине требовали художника «повесить, как бешеную собаку». 

Он умел достучаться до сердец миллионов — одаренный самоучка родом из Новочеркасска.

«Гулять другой дорогой»

В октябре 1883 года в семье горного инженера Стахия Орлова, происходившего из уважаемого казачьего рода, на свет появился сын Митя.
Орловы жили на Санкт-Петербургском проспекте. Примечателен проспект тем, что на нем к визиту Александра I в начале XIX века была установлена одна из двух триумфальных арок (распорядившийся о строительстве атаман Платов не знал, с какой стороны прибудет в Новочеркасск император).
Так что долгое время Санкт-Петербургский проспект встречал всех высоких гостей, двигавшихся с севера, то есть из обеих столиц, на юг — лечиться на воды или на Кавказ воевать. Видел проспект, как выражаются краеведы, Пушкина, Лермонтова, Николая I (а вот Александра I не видел, тот въехал в город через западные триумфальные ворота).
Но ко времени рождения нашего героя через Новочеркасск уже пролегала железная дорога, и родной Митин проспект утратил былое магистральное значение...Мальчик рос смышленым, хорошо учился; особенно давались ему точные науки. В 1898 году отца перевели по работе в Москву, Дмитрий окончил там престижную Первую гимназию и поступил на физико-математический факультет Московского университета. Однако через два года неожиданно перевелся на юридический. Как признавался позже, работать законоведом не собирался. Просто в то время на юрфаке царила атмосфера вольнодумства, привлекавшая юношу: еще в гимназии он увлекся модными теориями марксизма.

Студенты Московского университета сыграли немалую роль в революции 1905 года. Дима Орлов строил с товарищами уличные баррикады, прятал у себя на квартире оружие.
После подавления восстания он устроился в Мамонтовскую типографию контролером по бумаге. Революционеры нуждалась в агитматериалах, а для их печати требовался наборный шрифт. Его-то Дмитрий и «добывал», вынося в карманах припрятанные литеры.
Именно в Мамонтовской типографии однажды совершенно неожиданно раскрылся его талант. Рисовал Дмитрий с детства, но без всякого специального образования. «Служба часто проходила в ночные часы, — расскажет он в автобиографии. — Однажды, борясь со сном, я чертил что-то карандашом на бумаге. Проходил мимо редактор одной из вечерних газет, взглянул на рисунок и спросил: «А вы не учитесь рисовать?» «Нет», — отвечал я. «Напрасно, у вас, знаете, здорово выходит. Сделайте что-либо для нашей газеты». Редактор дал тему. Рисунок был принят, и я получил за него свой первый гонорар — 3 рубля. Это происходило в 1907 году, когда мне было уже 24 года. До этого у меня не было и мысли о том, чтобы стать художником. Обладая хорошим голосом, я скорее мечтал о сцене, о карьере оперного певца. Первая неожиданная удача произвела на меня огромное впечатление и указала возможность «гулять другой дорогой».

С этого момента Дмитрий не выпускает карандаш из рук. Случается, рисует ночь напролет, ища и оттачивая собственный стиль. Через два года, в 1909-м, сатирический журнал «Будильник» публикует его карикатуру на графа Витте. Это событие принято считать началом творческого пути. Несостоявшийся юрист стал карикатуристом.
Кроме морального удовлетворения получил и неплохой гонорар — 10 рублей. Для сравнения: его месячное жалование в типографии Мамонтова составляло 40 руб.

Как Митя стал разбойником

Уже очень скоро многие газеты и журналы обеих столиц желали сотрудничать с новичком. Он подписывал рисунки псевдонимом, составленным из инициалов: Дор (Дмитрий ОРлов). Так было принято. И так было безопаснее. Хотя после революции 1905 года император даровал значительные свободы, и цензоры на многие вещи смотрели уже сквозь пальцы, все-таки запреты и наказания еще были.
Художник нередко «маскировал» героев своих карикатур. Например, рисуя российских министров, надевал им на головы фески, изменял форму носов — и называл министрами турецкими. Читатель все понимал — и хохотал, приходя в восхищение от смелой наглости и остроумия некоего Дора.

Но вдруг свои права на этот творческий псевдоним предъявил маститый фельетонист Иосиф Оршер. Он подписывался «О. Л. д’Ор» или «Ольдор» (по созвучию с популярным французским одеколоном «Олд'ор»). Иосиф Львович безапелляционно потребовал, чтобы художник поискал себе другое имя. Тот спорить не стал: «Тогда я стал подписывать свои рисунки «Мор», а позднее, не без влияния образа одного из героев шиллеровской драмы «Разбойники», начал подписываться «Моор», и этот псевдоним остался на всю жизнь».
(Герой Шиллера — Карл Моор, благородный разбойник, разочаровавшийся в хомо сапиенсах: «Люди! Люди! Порождение крокодилов! Ваши слезы — вода! Поцелуи — кинжалы в грудь!»)

Уже как Моор в 1912 году Дмитрий Орлов взбудоражил по-настоящему массовую аудиторию рисунком с подписью: «Российские курорты — лечение водой и железом». Так художник откликнулся на Ленский расстрел рабочих.

Академического образования он так и не получил. Правда в течение года занимался в школе-студии Петра Келина. На самом деле это была мастерская живописца, расположенная на последнем этаже дома в Тихвинском переулке. Школой ее называли благодарные ученики: Келин просто давал частные уроки.
В это время Дмитрий получает предложение о сотрудничестве от петербургского издания «Сатирикон». Именно там публиковал свои фельетоны уже упомянутый Ольдор. Моор ответил отказом: «Я остался верен «Будильнику», считая «Сатирикон» журналом обывательского, мещанского юмора».

Сомнительно, что причина была именно в «беззубости» «Сатирикона»; скорее всего, художник не простил фельетониста за отобранное имя. Да ведь и кроме «Будильника» Моор сотрудничал с самыми разными изданиями, в том числе и с «Русским словом» — массовой обывательской газетой. Ее издатель, гласный Московской городской думы Иван Сытин, сделал состояние на лубочных календарях, гадательных таблицах и копеечных книжках.Чехов писал о нем: «Это интересный человек. Большой, но совершенно безграмотный издатель, вышедший из народа». В школе Сытин учился всего 3 года.
Примечательно, что он стал одним из «катализаторов» Всероссийской стачки — ключевого эпизода революции 1905 года.
В типографиях того времени текст набирали литерами — отдельными знаками. Однажды предприниматель Сытин подсчитал, что около 12% набора составляют знаки препинания. Решив сократить свои расходы, издал приказ: отныне оплачиваться будут только буквы. Точки, запятые и прочие знаки должны набираться бесплатно.
Рабочим эта идея не понравилась. Для наборщика не имело значения, букву он ставит или запятую — трудозатраты-то одинаковы. Коллектив выдвинул требование: сократить рабочий день до 9 часов и вернуть оплату знаков. С первым условием Сытин согласился, а вот тратиться на запятые отказался наотрез.
Тогда сотрудники типографии объявили забастовку. Ее подхватили работники множества заводов и фабрик. Конечно, далеко не все два миллиона рабочих в империи решили бастовать из-за жадности издателя, но в столичных салонах шутили, что Всероссийская стачка началась из-за сытинской запятой.
Вряд ли газета Ивана Сытина сильно отвечала политическим взглядам Моора — бывшего в 1905-м по другую сторону баррикад...

Правда через какое-то время Дмитрий все же согласился работать с «Новым Сатириконом» — абсолютным правопреемником «старого», с той же редакцией.
Здесь карикатурист познакомился с поэтом Маяковским. Они близко сошлись и всю жизнь относились друг к другу с огромным уважением. «Моорище!» — так восхищенно оценивал степень таланта Дмитрия Стахиевича Владимир Владимирович.
…Позже, уже в Советской России, вместе работали в «Окнах РОСТА», журнале «Крокодил», делали свой журнал — «Даешь!». Сохранилась книга поэта (пьеса «Клоп») с дарственной надписью: «Дорогому собойцу и сотоварищу Моору. Вл. Маяковский. 1929». В 1940 году художник создал серию иллюстраций к поэме «Хорошо!», отдав дань памяти другу, уже ушедшему из жизни.

Шаржи на Ленина и Сталина

Февральскую революцию 1917 года Моор встретил с большим воодушевлением. Первой реакцией была, конечно же, карикатура: «Три главных российских достопримечательности: царь-колокол, царь-пушка и царь Николай. Царь-колокол не звонит, царь-пушка не стреляет, царь Николай не царствует».
Но и с новой властью отношения как-то не заладились. Вскоре в «Будильнике» стали появляться его рисунки, изображавшие «наполеона» Керенского, «самодержца всероссийского» Милюкова, «чудовище» Корнилова.«Так называемое московское совещание, героем которого был генерал Корнилов, — писал Моор, — отображено мной в карикатуре «Коронование чудовищ», с подписью «Нам это чудовище не нравится» и в рисунке, изображавшем «подвиги» Наполеона, Вильгельма и Корнилова в виде трех, разной величины, пирамид из черепов. Внизу подпись: «Каждый делает, что может».
Карикатуристу пересказывали потом, как один офицер пришел в ярость от издевок над «народным героем» Корниловым и предлагал «затянуть проволокой горло этого Моора и повесить его, как бешеную собаку».

Больше того, и приход к власти большевиков «художник с разбойничьей фамилией» поначалу не принял! В ноябре 1917 года разместил в «Новом Сатириконе» отнюдь не комплиментарный шарж на Ленина и генерала Каледина с подписью: «Два казака — пара».
Но все же проникнувшись идеями новой власти, Моор начинает рисовать для «Известий», «Правды», «Окон РОСТА».Его сильно увлекла работа по созданию Первого агитпоезда. А точнее «Военно-подвижного фронтового литературного поезда имени Ленина», который в августе 1918-го спешно вышел в Казань, только-только отбитую у чехо-словаков.
На стенах вагонов художник нарисовал несколько лубков. Этот понятный народу жанр Дмитрий Стахиевич использовал часто и мастерски. Вот, к примеру, сюжет его лубка «Советская репка»: чтобы вытащить корнеплод, дед Капитал зовет на подмогу бабку Контрреволюцию, внучку Социал-соглашателя и Саботажную сучку.

Даже еще и в начале 1920-х годов Моор публикует шаржи на новых властителей. Не раз его героем становится Анатолий Луначарский. На одном рисунке этот нарком просвещения, прикрытый только фиговым листом, точно древний грек, играет на арфе четверке муз: Тео, Лито, Изо и Музо (так назывались отделы наркомпроса).
«Попадали на карандаш» нарком иностранных дел Георгий Чичерин, председатель Реввоенсовета Лев Троцкий, «всенародный староста» Михаил Калинин. История сохранила даже дружеский шарж Моора (опубликован был в «Крокодиле» в 1923 году) на Иосифа Сталина. Тогда еще не «отец народов», а просто «тов. Сталин» заявляет на рисунке: «Никаких меньшевиков!»

Шедевр за ночь

Ему было суждено стать основоположником нового жанра — советского агитационного плаката. В этом художнику помог... опыт создания киноафиш.
«Моору прекрасно удавались устрашающие герои, потому что он еще до революции часто делал афиши для разных жестоких фильмов, — говорит историк искусства Александр Шклярук. — И благодаря этому опыту он сумел создать такие собирательные, обобщающие образы». Названия фильмов и правда не для мелодрам: «Вор», «Никогда», «Тихо», «Убийца».

Зрителя нужно будоражить, побуждать к действию, считал художник: «Страсть — вот что должно быть в плакате, только тогда он будет себя оправдывать».
Наиболее ярко талант Моора-плакатиста раскрылся в годы Гражданской войны. Главная его работа этого времени, и вообще всей жизни, — «Ты записался добровольцем?».Сам по себе образ героя, призывающего вступить в ряды армии, был не нов. Еще в начале Первой мировой войны британский график Альфред Лит нарисовал госсекретаря по военным вопросам лорда Китченера, указывающего пальцем на зрителя: «Ты нужен своей стране».
Тремя годами позже американец Джеймс Монтгомери Флэгг создал аналогичную работу, но уже с изображением себя самого в образе Дяди Сэма: «I want you for U.S. Army» («Ты нужен мне для армии США»).
Тот же прием, к слову, использовал и русский художник: он «подарил» суровому бойцу свое лицо.

Кажется, что красноармеец-Моор указывает именно на тебя, смотрит тебе прямо в душу. Большую роль играет цветовая гамма: черный контур, красная заливка — и никаких полутонов. Либо ты с нами, либо против нас — других вариантов нет. «Многие признавались потом, — рассказывал Дмитрий Стахиевич, — что им было стыдно не последовать этому призыву».
Он создал свой главный шедевр за одну ночь.Белогвардейцы тоже пытались выпускать нечто подобное. Но насколько же это было слабее! «Отчего Вы не в армии?» — печально интересуется солдат-орденоносец. Невнятная бежево-зелено-коричневая гамма, неуверенная поза героя, плохо читаемый шрифт, отсутствие четкого призыва к действию.

Моор нарисовал еще ряд плакатов, не менее сильных. «Красный подарок белому пану», «Все, что ты дашь, перешьется для Красной Армии», «Врангель еще жив, добей его без пощады!». Последний был издан рекордным тиражом — 65 тысяч экземпляров.
Плакат, на котором красный воин заносит меч над черным генералом, попал в войска самого Врангеля. Солдаты, в массе своей крестьяне, люди набожные, увидели в этом изображении битву Архангела с Сатаной. Белогвардейцами экстренно была выпущена контрлистовка — на которой Врангель представал в образе Георгия Победоносца.«Сложно избавиться от ощущения, что белые проиграли войну только из-за дизайнерской беспомощности: все их плакаты блекнут на фоне красной агитации», — считает известный дизайнер Артемий Лебедев.
Александр Шклярук, историк искусства, согласен с ним: «Плакаты, которые рисовали и печатали белые, ставили своей целью интеллектуальное воздействие, обращение к патриотическим, национальным и православным ценностям. А у красных в первую очередь на плакатах был образ врага — церковник, капиталист, кулак, генерал. А им противостояли красноармеец, крестьянин и рабочий. Это был определенный, а не размытый образ.
На стороне красных работали очень активные и талантливые художники, и на саму пропаганду большевики средств не жалели. Да что там говорить, сейчас военный агитплакат считается одним из шедевров мировой классики плаката».

Большевики понимали важность агитплакатов не хуже своих потомков-искусствоведов. Достаточно сказать, что к транспортировке, хранению и распространению плакатов относились, как к ценнейшему военному грузу.

«А, Крокодил пришел!»

Братоубийственная война идет к концу. Наступает время созидания. Дмитрий Стахиевич сотрудничает с новым изданием — «Рабочей газетой». Она была учреждена в 1922 году, просуществовала 10 лет, но породила несколько приложений-«долгожителей», среди них: «Мурзилка» — для детей, «Работница» — для женщин и, конечно, сатирический журнал «Крокодил» — для всех.

«Помню, что уже на первое совещание (в феврале 1922 года. — Авт.) Моор принес готовый, со свойственной ему аккуратностью расчерченный макет пробного номера журнала, — вспоминал ответсек издания Исаак Абрамский. — В нем были уже определены места и форматы будущих рисунков, расположение текста, характер верстки. Белым пятном зияло только место будущего заголовка. Никто еще тогда не знал, что он будет называться «Крокодил»...»

Почему, кстати, «Крокодил»? Есть несколько версий. Писатель-сатирик и карикатурист Виктор Ардов рассказывал такую: «Сидели, заседали, придумывали название. В это время появился репортер «Рабочей газеты», который был знаменит следующим: он был в Смоленске корреспондентом и прислал заметку, что где-то в Днепре обнаружен живой крокодил. Это, конечно, не напечатали, но с тех пор самого репортера стали звать Крокодилом. И, когда он сунул нос в комнату, кто-то сказал: «А, Крокодил пришел!» — и тогда все сказали: «А вот и название!»Читатели быстро влюбились в новый журнал: через полгода тираж составлял 150 тысяч экземпляров — невиданная цифра по тем временам. (Спустя десятки лет вырос до 6,5 млн экз.!)
Влияние и популярность издания были так велики, что в конце 1920-х на деньги, собранные среди подписчиков и сотрудников редакции, был построен самолет, на котором спецкоры «Крокодила» летали по городам СССР.

Но изначально судьба журнала была незавидна. Первые номера выходили в уменьшенном формате. Моор настаивал на его увеличении: мелкие карикатуры теряют свою выразительность.
Однако печатать большой журнал было, кажется, просто негде. И тогда на помощь пришел... тот самый Иван Дмитриевич Сытин, чья запятая в свое время так дорого обошлась стране.
После революции его предприятия были национализированы, но сам Сытин был оставлен руководить типографией (по предложению Ленина ему даже была назначена персональная пенсия за большие заслуги в организации книгоиздательского дела в России).

Художник поехал к Сытину посоветоваться и вернулся радостно-возбужденный: «Иван Дмитриевич тоже за большой формат и конкретно подсказал, как его добиться... Надо переходить печататься в его бывшую типографию. Там есть трехкрасочная ротационная машина, которая за неимением журнальной работы печатает спичечные и товарные этикетки. Ее надо занять под наш журнал!»Работы Дмитрия Моора, по выражению его коллеги Исаака Абрамского, «служили камертоном для звучания карикатур» первого периода «Крокодила».
«Моор любил детей, — рассказывал Абрамский в своей книге «Смех сильных», — и очень был огорчен, что в первые годы Советской власти было еще так мало школ, вдобавок они испытывали материальные затруднения. В № 17 «Крокодила» за 1922 год он нарисовал подростка, пишущего свою первую фразу: «Товарищи, я хочу учица!» По инициативе Моора был выпущен специальный номер, сделанный сотрудниками редакции бесплатно. Этот рисунок был напечатан на обложке, а на последней странице красовался аншлаг: «Весь тираж номера редакцией «Крокодила» передан в Фонд помощи школе».

«Помоги»

В 1921 году в СССР произошла трагедия: массовый голод охватил 35 губерний. Особенно пострадали регионы Южного Урала и Поволжья. Дмитрий Моор принимал участие в организации московской выставки, посвященной этой беде. Увиденное потрясло художника: вспухшие от голода животы детей и слезы матерей на фото, образцы «пищи», больше похожие на камни.

Он захвачен мыслью нарисовать плакат, призывающий помочь голодающим. Но как изобразить весь этот ужас? Большое количество деталей отвлечет зрителя и не даст главного: не вызовет желания посильно помочь.
«Я нашел образ, который, как мне казалось, должен быть красноречивее всех рассказов, — говорил Моор. — Это высохший, сломленный посредине колос, пронизывающий тело голодного крестьянина». Подпись на плакате была в одно слово: «Помоги».

Вот что говорил об этой работе известный искусствовед Юрий Халаминский: «Будоражит воображение, открывая перед мысленным взором выжженные солнцем поля, пустые деревни, гибнущих людей. Из этой представленной зрителем картины выходит старик, молящий и требующий помощи. Этот старик — и реальность, и плод взбудораженного ужасом воображения. Он реален и нереален, и потому он страшен».Бесспорно, еще один шедевр Моора. В котором он, как Микеланджело и другие великие мастера, отсек все лишнее.
Поступать так же Дмитрий Стахиевич со свойственной ему горячностью призывал коллег и учеников: «Возвратиться опять к натурализму и выписывать ручки и ножки человечкам незачем. Самое ужасное, если мы допустим зрителя до того, что он будет рассматривать плакат, не возбуждаясь до действия. Зачем тогда плакат?»

Моор, художник-самоучка, учит плакату как жанру сразу в нескольких вузах Москвы: институте имени Сурикова, ВХУТЕМАСе-ВХУТЕИНе, полиграфическом институте. Среди его учеников автор картины «Опять двойка» Федор Решетников, создатель образа Мурзилки Аминадав Каневский и, конечно же, Кукрыниксы — Михаил Куприянов, Порфирий Крылов и Николай Соколов. Когда это трио карикатуристов уже стало знаменитым, Дмитрий Стахиевич посетил выставку с их работами и мягко попенял бывшим ученикам: «Некоторая добродушность шаржей Кукрыниксов порой лишает их глубины выявления характера лица, не доходит до истинной критики и поэтому делает их несколько внешними. Подчас они — не по существу, а по поводу. Иногда — это неплохо, но как правило — мало».В 1932 году Дмитрий Моор — одним из первых — получил звание заслуженного деятеля искусств РСФСР. В это время он увлечен своим новым детищем — журналом «Безбожник у станка». (Таков был век и его дети — верящие, что смогут прожить без Бога. Неслучайно же Моор — художник и никто иной — автобиографию свою назовет «Я — большевик». А о своем поколении скажет: «Мы относились к искусству, как к восстанию».) Тираж большой, с журналом сотрудничают известные авторы, например, художник Александр Дейнека («Оборона Севастополя»).

Деятельность Моора на посту худрука «Безбожника» не осталась без внимания Ватикана. Католическая церковь добилась запрета публикации работ советского художника в нескольких странах. Архиепископ Кентерберийский на заседании английского парламента высказал гневный протест против «разрушительной деятельности» Моора. Популярная газета британских консерваторов The Morning Post ввела ставку спецкорреспондента, единственной функцией которого было отслеживать и критиковать новые рисунки «безбожного» карикатуриста.

...Уже через два дня после начала Великой Отечественной войны Дмитрий Стахиевич привлек студентов и профессуру Московского художественного института к созданию военных плакатов. Сам в первую очередь «переодел» своего знаменитого красноармейца, заменив буденовку на каску, а рубаху — на гимнастерку. Подпись дал: «Ты чем помог фронту?»А были еще: плакат «Все на «Г» в 1941 году (на черном фоне карикатурные портреты: Гиммлер, Геринг, Гитлер, Геббельс; четыре «Г» в итоге складываются в свастику), «Зверь ранен. Добьем фашистского зверя!», «Школа Геббельса», «Людоед Гитлер» (все — 1943), «Часы пробили» (1945).
В годы войны находит мастер время и для вечных тем: создает циклы иллюстраций к «Слову о полке Игореве», басням Крылова, пушкинской поэме «Руслан и Людмила».

63 года — не возраст для художника, но в октябре 1946 года сердце его перестало биться.
Сегодня работы Дмитрия Моора хранятся в Третьяковской галерее, Государственном историческом музее, Новочеркасском музее истории донского казачества и десятках других музеев и частных коллекций по всему миру.

Моор всегда горел работой. Очень мало известно о личной жизни, быте Дмитрия Стахиевича. Был женат, имел сына, но тот умер еще до Великой Отечественной.
Правда известно одно увлечение художника, которому он отдавался всю жизнь, начиная с новочеркасского детства.«Испепеляюще гневны были его рисунки, — писал коллега по «Крокодилу» Исаак Абрамский. — Глядя на его работы, можно было подумать, что он человек мрачный, сердитый и даже злой. Но мы все знали, какой это был задушевнейший товарищ, приветливый, добрый и отзывчивый друг.
Моор был страстным голубятником, и нужно было видеть, как, только что расправившись в очередном рисунке с Ллойд-Джорджем, Черчиллем или Брианом, он подымался на свою голубятню, помещавшуюся на чердаке над его квартирой на Серебрянической набережной. Поглаживая садившегося на руку любимого турмана, он сразу преображался, и его пронзительно голубые глаза, только недавно излучавшие молнии, начинали светиться мягкой улыбкой, глядя на птицу, жадно тянувшуюся к ласке».

Партнер проекта «Гражданин Новочеркасска» — банк «Центр-инвест». Один из лидеров отрасли на Юге России, «Центр-инвест» с 1992 года развивает экономику региона, поддерживает малый бизнес и реализует социально-образовательные программы. В 2014 году при поддержке банка создан первый в России Центр финансовой грамотности. Сейчас их пять: в Ростове-на-Дону, Краснодаре, Таганроге, Волгодонске и Волгограде. Уже более 600 тысяч человек получили бесплатные финансовые консультации. В их числе школьники, студенты, предприниматели, пенсионеры.
В 2021-2023 годах «Нация» и «Центр-инвест» создали проекты «Гражданин Ростова-на-Дону» и «Гражданин Таганрога».