Накануне Международного дня гражданской авиации (7 декабря) мы встретили очередной рейс авиакомпании «Азимут» и поговорили прямо на борту с командиром экипажа Александром Зайцевым.
— Сколько лет вы уже в воздухе?
— 26 лет. Всего пролетел около девяти миллионов километров за 12 тысяч часов: мой первый самолет летал со скоростью 500 километров в час, остальные — 900 км/ч.
Александр Зайцев.
— В принципе, если задаться целью, то любого человека можно научить летать на самолете. Но дело в том, что летчик должен правильно оценивать расстояние до земли. В летных училищах курсантов списывают по «нелётке» — тех, кто учился в общем хорошо, но не чувствовал тот момент, когда машину нужно выровнять параллельно земле, чтобы посадить. Но таких немного, на моем курсе из 200 человек списали четверых.
— Когда вы находитесь в кабине, слышите, как вам аплодируют пассажиры? Вообще говорят, что вам не слышно, а остальных членов экипажа это раздражает.
— Нет, не слышно. Мы сидим в наушниках, общаемся по СПУ (самолетному переговорному устройству), нам все равно. Это не раздражает.
— Фильм, в котором пилотов изобразили наиболее правдоподобно?
— Среди наших фильмов нет таких. Скажем так, это неправдоподобные сказки про то, как люди пытаются быть пилотами. Что не так? Все не так. Если бы консультантом фильма был летчик, то, наверное, такой фильм был бы скучным. А у них прямо в полете садятся в самолеты, латают дыры — такого в реальности быть не может. Но зато фильмы получаются интересными.
— Но бывают же и у вас забавные моменты, или все скучно-скучно?
— Лет двадцать назад было, мы молодые, те еще приколисты. Возили вахтовиков на маленьком самолете в Бегишево, Татарстан. В кабине сидели я — первый пилот, второй пилот и бортмеханик. Решили подколоть бортпроводницу. Я говорю второму пилоту: «Побрызгайся водой, будто нехорошо тебе, будто испарина». Потом попросили у проводницы пакет для него. Он налил незаметно в пакет минералки и попросил ее вынести. Она ему брезгливо: «Может, вы сами?» Он отвечает: «Мне рабочее место покидать нельзя». А потом взял и отхлебнул из этого пакета. Бортпроводницу тут же стошнило на лысину бортмеханика.
— В какие приметы верят пилоты?
— У каждого летчика свои приметы. Мой полет начинается с того, что я подхожу к самолету, прикладываю руку к створке шасси и здороваюсь с машинкой. Все самолеты разные, хотя и кажется, что на одно лицо. Одни более летучие, другие — менее. Одни больше нервы мотают пилоту, другие — меньше. Я со всеми здороваюсь одинаково.
— У меня — нет. Я командир судна, и мне принятия решений хватает здесь. Дома я ласковый и пушистый, пусть жена командует. Конечно, глобальные решения принимаю я, но все остальные — жена.
— Насколько дружнее, спаяннее экипаж самолета, чем коллектив какого-нибудь офиса?
— Мы порой не знаем, кто у нас в экипаже. Иногда я знакомлюсь со вторым пилотом перед полетом. Если брать в общем по эскадрилье, то мы, наверное, дружнее, чем те, кто в офисе. Но я ж не знаю, вдруг и в офисах коллективы сплоченные.
— Может быть такое, что человек не подходит экипажу по каким-то человеческим качествам, и его просят уйти?
— Бывает такое, но редко. У меня не случалось. Для меня вторые пилоты отличаются только тем, сколько я могу им доверить. Отработали и разошлись, ничего личного.
— Развейте или подтвердите миф: правда, что пилоты часто женятся на стюардессах?
— Неправда. У меня жена не стюардесса, она педагог. Знаю, конечно, такие пары, но их немного.
— Вы успеваете посмотреть города, в которые прилетаете?
— Не успеваем. Час стоянки: заправка, загрузка пассажиров, и обратно. В лучшем случае можно посмотреть на город сверху в ясную погоду.
— Что самое красивое из кабины пилота вы видели?
— Из кабины пилота видно много красот. Я стараюсь их снять, когда есть возможность, чтобы показать другим людям. (Показывает фото на смартфоне) смотрите, это облака на высоте 10 километров. Гляньте сюда: кот сидит, уши прижаты. А здесь в облаках Фридрих Энгельс.
— Москвы. Ночью при хорошей погоде она смотрится, как огромная паутина из огней.
— Где самая сложная посадка?
— Не могу ответить, потому что ни один полет и ни одна посадка за мою карьеру не повторялись. Все они разные, все сложные. Даже в штиль может быть сложно.
— Почему?
— По той простой причине, что машину весом в несколько десятков тонн нужно посадить с небес на землю.
— Вы различаете аэропорты для себя?
— Когда есть большой опыт полетов, уже неважно, куда летать. Пусть это будет Лондон, Париж, Сочи или Ростов-на-Дону — без разницы.
— Что делаете во время долгих перелетов? Как заставить себя концентрироваться, не заснуть?
— У нас есть ночной рейс в Новосибирск — 22:35-6:55. Перед ним я обязательно высыпаюсь. В полете мы со вторым пилотом изучаем документы, между собой ведем беседы по поводу самолета и личные тоже. Но параллельно смотрим за самолетом, держим связь с диспетчером, контролируем свое местоположение и записываем необходимые параметры.
— С какими опасными нештатными ситуациями вам приходились сталкиваться в работе?
— С птицей сталкивался всего раз, когда был курсантом. Орел охотился, а я летел сзади. Он в воздухе перекувыркнулся и прыгнул прямо на самолет. Его покромсало, весь блистер (стекло) был в крови. Я заходил на посадку, открыв форточку, потому что ничего не было видно.
Как-то попадал в огромную тучу над Ереваном. Там просто деваться было некуда: либо в тучу залезать, либо лететь в горы. Самолет трясло так, что бортпроводник пакеты не успевал разносить.
— Самый памятный полет в вашей жизни, и почему он?
— Это первый самостоятельный вылет. Я был курсантом, и мой инструктор позволил мне вылететь без его помощи. Ощущения непередаваемые.
— Приходилось ли из-за пассажиров экстренно сажать самолет?
— Да. Лет семь назад я вез ребенка-грудничка на операцию в Санкт-Петербург. Ему стало плохо в полете. Я попросил внеочередной заход на посадку, и зашел с прямой — не кружил при посадке. «Скорая» забрала ребенка. Не знаю, как его судьба сложилась.
И был случай при заходе в Гамбурге, у пассажира пошла кровь ртом. Тогда разогнали все борты, чтобы я быстрее приземлился. Я так же зашел с прямой. Человека забрали на «скорой» и спасли.
