— «Русский репортер» — одно из лучших пророссийских печатных изданий страны. И по выдержанности тона, и по набору тем. Расскажите, чем сегодня, по «Русскому репортеру», живет страна. Что волнует людей, кроме безденежья?
— «Пророссийский» — так меня называют, когда я даю комментарии для Deutsche Welle. Они пытаются назвать меня «пророссийский журналист», а я им устраиваю по этому поводу контролируемую истерику, говорю: называйте меня «журналист» или «российский журналист». Потому что «пророссийский» для них — «ангажированный». Но нам интересна Россия не потому, что мы ангажированы Россией, а потому что мы ее любим. Быть на стороне своей родины — это здоровая позиция, таким и должен быть любой журналист, хоть российский, хоть американский.
Чем живет страна. Смотрите, всех сейчас волнует сфера школьного образования. Основных поводов два: новый министр и скандал вокруг одной из очень хороших московских школ. Пророссийское издание написало бы про то, что министр хороший, а скандал с 57-й школой — происки пятой колонны, антироссийское издание написало бы, что министр плохой, а скандал со школой — ну, все ясно, проклятый режим развел безнравственность.
А что мы? «Просто российское издание»? У нас проблемы. Потому что у нас нет заказа, нет заранее сформулированной позиции, «за» мы или «против». Мы всегда пытаемся придумать, как сделать несколько шагов в глубину, чтобы получилась не просто новость, но история. Сейчас как раз над этим материалом работаем. В этом году 25 лет с момента развала Союза, четверть века уже мы пытаемся понять, как воспитывать ребенка, какой человек нам нужен. В перестройку заговорили о том, что у советских школ были слишком жесткие социальные рамки: она хорошо работала только с массами людей, но не с человеком. Поэтому надо ослабить социальные нормы, сконцентрироваться на индивидуальном. С одной стороны, получилась свобода, с другой — социальная дезориентация, когда трудно отличить предательство от дружбы, предприимчивость от воровства и так далее.
Сегодня повышенный интерес к школе возвращает идею необходимости жестких социальных норм. Вроде того, что пусть лучше помучают ребенка нормами, чем, простите, будут приставать. На этом пункте сходятся все — и почвенники, и западники. У западников это принимает форму жесткой политкорректности, феминизма. А почвенники ведь о том же говорят, только в терминах православия, духовности и морали. Как говорит наш редактор раздела культуры Костя Мильчин, похоже, что будущее страны — это феминистический шариат. Понятно, системы вроде образовательной были созданы в ХХ веке, в индустриальную эпоху, ориентировались на массы. Сейчас человек другой, индивидуальный, возвращение жестких норм вряд ли увенчается успехом. Вот об этом мы будем говорить со своими героями — учителями, учениками, родителями. Сделаем эту историю, должно хорошо получиться.
—Последняя история или герой «РР», которым вы по-настоящему гордитесь.
— Мы своих героев обычно зовем прогрессорами. Это словцо из братьев Стругацких. У них есть герой, который приезжает на другую планету с более развитой и пытается им помочь развиться, вытянуть на свой уровень. Это слово Вячеслав Глазычев использовал, имея в виду, что никакое самое лучшее изменение, которое приходит из государства, не сработает, если на месте — в регионе или городе — нет таких людей. Так вот у нас таких много. Я очень люблю такого ученого Артема Оганова, мы даже обложку с ним делали. По моим прикидкам, когда-то он станет нобелевским лауреатом, потому что он изобрел способ предсказания структур разных молекул — теоретически, с помощью компьютерной программы — которые потом экспериментально подтверждаются. Невероятно. Но главное не в этом. Артем Оганов работал в Америке, заведовал очень успешной лабораторией. Но вернулся в Россию. Именно из прогрессорских соображений, ведь там он был очень успешен. Сейчас он работает в Сколково.
Или доктор Лиза. Про нее все знают. Но мало кто знает, что помогал ей спасать донецких детей человек по имени Яков Рогалин, глава донецкого благотворительного фонда «Доброта». До войны в Донецке было 500 разных благотворительных фондов. Как только началась война, они все уехали. Понимаю, работать становится невозможно, но ведь в такое время фонды как раз и нужны больше всего. Но Рогалин остался. Первое время, когда уехали все, включая компании, которые были его основными донорами, он просто фандрайзил, собирал деньги по друзьям. Просто сел и прозвонил тысячу друзей. Собрал средства и начал работать в новых условиях.
— На обложку журнала под названием «Нация» вы бы кого поставили?
— Вот у вас Ванеев на обложке. По мне, подходящий герой. Я бы чередовал уважаемых людей из разных областей. В каждом регионе есть свой Рошаль, свой Ямбург, свой поэт, свой писатель. Вот вам из Москвы пишет Рубанов — замечательный писатель. А в Ростове есть молодой писатель Глеб Диденко. Он сейчас новую книжку пишет. Как допишет, сделайте с ним интервью. Ну, и про поп-культуру нельзя забывать. Если человека уважают, то нет разницы, ученый он, бизнесмен или певец. Из этого и состоит нация.
— В следующем году «РР» 10 лет. Распространяться вы начали оригинально, с четырех нестоличных городов: Екатеринбург, Новосибирск, Самара и Ростов-на-Дону. Почему вы решили, что на тот момент это были главные города в стране?
— Весной 2007 года мы поняли, что накопили уже так много хороших текстов, что к маю готовы выйти из пилотного режима. Но запускаться в лето на федеральном уровне не принято, поэтому мы решили зайти изнутри, через регионы. Города мы выбрали, потому что они очень разные и, как нам казалось, очень живые.
— И что? Правда, оказались разными? Как эти города на вас отреагировали?
— Да, по-разному. В Екатеринбурге и Новосибирске лучше приняли. В Екатеринбурге даже сразу сложилось какое-то сообщество фанатов. В Ростове журнал всем понравился, но даже бизнесмены и чиновники искали, где бы взять его бесплатно, очень не хотели платить.
Темы и герои всегда найдутся. В любом городе есть тот, кого все уважают, и городской сумасшедший.
— Если бы начинали в 2016 году, какие 4 города выбрали?
— Так уже выбрали. Мы только что на открытии Медиаполигона-24 в Ростове заявили об открытии альфа-версии нашей новой платформы Les.Media. Это формат для обмена опытом между разными интересными людьми, хотим объединить людей пишущих и этих самых прогрессоров. Получается, Ростов точно да. Еще пару лет назад, когда все крутилось вокруг Сочи и Краснодарского края, казалось, что за Юг мог бы отвечать Краснодар. Но сейчас ясно, что нет, это должен быть Ростов. Точно Екатеринбург. И я бы выбрал Калининград как западную границу и один из городов Дальнего Востока.
— В рамках Медиаполигона 300 молодых журналистов, в том числе неместных, будут описывать одни сутки из жизни Ростова. Если бы вы, «большой неместный журналист», взялись рассказать одну историю о современном Ростове всей стране, в какой сфере, среди кого искали бы героев?
— Как «большой неместный журналист» я пойду в дружественное издательство — повыведываю, что тут у вас интересного. Серьезно. А еще всегда надо идти к тем, кто поет. Пойду к тем, кто пишет казачий рэп — там все темы, которые людей волнуют. Да, сделаю еще один репортаж про казачий рэп. Темы и герои всегда найдутся. Как говорится, в любой деревне должен быть старейшина и местный дурачок. В любом городе есть тот, кого все уважают, и городской сумасшедший.
— Точно так же, как синопсис фильма. Там должен быть герой. Герой должен меняться. Вот Артем Оганов — вернулся, изменился, в этом конфликт. Конфликт — основа драмы. Все просто.
— Какие запреты есть в редакции «РР»? Желтизна?
— Желтизна! Если бы. Репортеры нашего типа, они же сразу попадают в ситуацию эмпатии к героям — прекрасным людям, несчастным животным. Они сразу идут вглубь, я бы их одернул, чуть на поверхности оставил. Пусть бы было чуть-чуть желтизны. Но где там.
— А что вы как главред на дух не переносите? Вплоть до языковых шаблонов или отдельных словечек в текстах.
— «Озвучил». Это отвратительно. И, конечно, нагромождение сложных прилагательных.
— «Пышущий здоровьем, гладко выбритый главный редактор озвучил свою позицию»? Не берем такой лид к нашему разговору?
— Да-да, это оно, берем-берем. И еще. Малопрофессиональные авторы грешат попыткой впихнуть свое мнение везде, где только можно. Не знаю, начинается статья с зарисовки «дождь в Ростове». И вот дождь-дождь-дождь, и тут же какое-нибудь оценочное суждение типа «похоже, в этом городе мэр не справляется со своими обязанностями». Нет, наберите сначала фактуру, а потом выносите оценочные суждения. По большому счету, ваше мнение никого не волнует.
— Медиа-аналитик и наш земляк Андрей Мирошниченко называет конкретную дату, когда умрет печатная журналистика. Это будет, когда главред последней районной газеты подпишет последний номер в печать. Он называет 2035 год. Понятно, что вы защищаете существование и востребованность печатных СМИ. Но какими аргументами, интересно?
— Сначала соглашусь. Никакой внятной экономической концепции, почему печатное федеральное издание может жить, нет. Там огромные инфраструктурные издержки вроде доставки, типографии и прочего. Но я совершенно убежден, что блестящее экономическое обоснование есть у городских печатных изданий. Слушайте, «Якутск вечерний» имеет тираж, сопоставимый с газетой «Коммерсантъ».
— Но это Якутск. А если поближе. Что может жить в Ростове?
— В чем сила регионального издания. Федеральное дает образцы продукта высококачественные и передовые, но заведомо далекие от большинства читателей. А здесь ты можешь писать непосредственно о соседе. Американский опыт показывает, что локальные СМИ наименее уязвимы. Потому что «про себя» всегда всем будет интересно. Локальному сообществу надо разговаривать друг с другом.
— Для этого есть Facebook и ВКонтакте.
— Да. Но даже интернет-компании, которые осуществляют продажи в сети, делают иногда печатную продукцию в виде каких-то брошюр. Почему? Зачем? Потому что бумага меняет шаблон чтения. Экран — это восприятие быстрое и поверхностное. А потом ведь этому соседу хочется газету или журнал «про себя» сохранить еще, показывать гостям. Как это будет работать экономически? На рекламу тоже можно рассчитывать, но основное — продажа копий. Поэтому нужно что-то недорогое в производстве. А кстати, с рекламой вообще непонятно, что сейчас происходит. Сейчас ее нет, это факт. Но что это — кризис или реклама в печатных СМИ закончилась навсегда, я не могу понять. — Что можно было делать в журнале еще 5 лет назад, а сегодня — дурной тон?
— Очерки и репортажи не стареют. Но, пожалуй, вот что. Пять лет назад мы все еще увлекались жанром «десяток». Скажем, «10 главных математических формул Вселенной». Сейчас этого нет. Для соцсетей — ладно. А в журнале я хочу видеть авторскую позицию.
— А вот и ваша любимая десятка. Шучу. Пятерка. Пять правил успеха в журналистике от Виталия Лейбина.
1. Не бояться иметь свой стиль, верить в свою уникальность. 2. Иметь мировоззрение. Быстрее всего ты «продашь» себя через жизненный опыт. Считается, что настоящую репортажную историю не может написать автор, который не испытывал несчастной любви. 3. Нужна конфликтность. Ты должен уметь видеть драматические моменты. 4. Нужна наглость. 5. И, конечно, нужна событийная чуйка.