В финале шоу Смолянца «Империя львиц» зрители всегда аплодируют стоя. В этих аплодисментах и дань таланту известного дрессировщика, и уважение к его человеческому подвигу: Виталий лишился ног, когда в феврале 2015-го спасал на трассе попавших в аварию людей.
Сейчас Виталий Смолянец гастролирует в Ростове-на-Дону (увидеть его шоу в Ростовском цирке можно до 1 декабря). Мы встретились и поговорили с ним о жизни и смерти, о работе с хищниками и призывах запретить «издевательства над животными в цирках».
Дрессировщик Виталий Смолянец.
— Сколько вы можете находиться в таком положении, не испытывая дискомфорта?
— Я нормально сижу, не переживайте. И на протезах чувствую себя уверенно, почти как на своих ногах. Хотя такое бывает редко, но я хотел ходить и научился за полтора месяца. Поначалу еще были боли, натирания, протезисты поправляли культеприемник, гильзы. Но сегодня я спокойно могу отработать с 9 утра до 9 вечера, сходить везде куда надо, но с палочкой, конечно.
— У нас был герой паралимпиец Сергей Бурлаков, он в армии потерял руки и ноги. Говорит, к протезам привыкал тяжело, от ручных отказался совсем. А ножные хорошего качества даже помогли ему принять участие в марафоне и стать его «особенным победителем».
— У Сергея Бурлакова колени есть? Если есть колено, есть и нога. Он сможет даже в футбол играть или прыгать с парашютом. У меня другой случай: нет коленей и я к тому же «парник» (нет обеих ног). Из ста «парников» без коленей на протезы встают только трое. Мне в больнице даже советовали отказаться от этой мысли: возраст (тогда Смолянцу было 42 года), серьезные травмы. Куда? Но я очень хотел вернуться в цирк. Поэтому, когда мне выдали на выходные протезы, ходунки и костыли, чтобы я все это попробовал и отказался, я тут же встал «на ноги». После этого врачи начали со мной плотно заниматься. Я у них в любимчиках ходил.
— Давайте восстановим день трагедии, 9 февраля 2015 года...
— Это было воскресенье. Мы с гастролями в Костроме, а мне надо было встретиться с другом в Ростове Великом. Ехал я через Москву. Была ночь. До столицы оставалось совсем немного. Дорога обледенела, но у меня хорошая машина и ехал я медленно, потому гололеда не чувствовал. Потом я вспоминал тот день по минутам — к этой аварии меня подводило все. Я остановился на заправке, хотя бензин еще был, можно было заправиться после Москвы, потом попал в пробку, пытался ее объехать и свернул не туда, вернулся, потом еще взял кофе — мог бы выпить его в кафе, но почему-то решил пить на ходу. То есть я постоянно останавливался, а в три часа ночи на трассе между Москвой и Тверью увидел, как впереди на дороге начало крутить машину, «уазик», который на прицепе вез огромную лодку. Скорость у меня была уже совсем маленькая, разглядел, что на дороге лежит человек, из головы его течет кровь, второй пытался выбраться из кабины. Я включил аварийку и подбежал к водителю. Его зажало между рулем и сидением. Я уперся ногой в руль, вытащил. Он живой. Говорю: звони 112. Но он плохо соображал, приходилось повторять — теряли время. Я побежал ко второму, было непонятно, жив он или нет, схватил его — а тут фура на нас летит. Я раненого за отбойник перекинул, а сам уже не успел. Почувствовал сильный удар, упал на бок и вижу — одной ноги нет, вторая неестественно вывернута.
— Нет. Я все чувствовал и понимал. Но боль была ужасная. Я понял, что с ногами, первая мысль: «Блин, а как же гастроли?» Вторая: «Какие гастроли? Тебе жить осталось несколько минут». В кармане нащупал телефон, он не разбился, к счастью. Позвонил брату, мы вместе работаем, и жене. Просил прощения, если обидел когда-то. Сказал, что люблю их и, наверное, мы больше не увидимся. Брат кричал, что уже едет. Я трубку бросил, боль оглушающая, думать даже сложно. Руки сцепил, чтоб не орать. Тут дпсники приехали: «Он живой?». Я голову поворачиваю и говорю: «Пока живой». Потом скорая. Меня забрали в больницу последним. Я слышал, что люди возмущались, но врачи ответили: «Мы должны сейчас спасти тех, кого можем спасти». Это правильно. Шансы мои были совсем невелики.
— Но вам повезло, что все случилось рядом с населенным пунктом, где была больница МЧС, так ведь?
— Нет, мне повезло с врачом. Оперировать он начал, даже не снимая с меня одежду. И все сделал очень быстро, аккуратно; потом в Москве, когда снова меня оперировали, говорили, что он большой молодец. Но это потом. А тогда я очнулся в больнице, отбросил одеяло и увидел то, что осталось от ног, и спросил у доктора, можно ли мне сделать эвтаназию. Мне казалось, что жизнь кончена, а прикованным к инвалидному креслу жить я не смогу. Жена это услышала и начала рыдать, в палате был уже Эдгард Запашный, мои друзья. Запашный всех отправил за дверь, сел напротив и говорит: «У тебя мозги есть? Твой сын два дня в школу не ходит, плачет, ждет тебя домой. И ему пофиг, есть у тебя ноги или нет...» И пошел-пошел... дал мне надежду, что можно выкарабкаться. И потом все три месяца в моей палате кто-то был. Друзья, коллеги, Инка, жена, жила там, уходила только на выходных на представления. Детей мы к родственникам отправили. Короче, мне не давали думать о плохом. Все долдонили: тебе собирают деньги, у тебя будут лучшие протезы, ты вернешься. И я поверил, что так и есть. О львицах своих думал. Как они без меня? И когда меня выписали из больницы, Росгосцирк выделил машину и сказал отвезти меня, куда попрошу. Я попросился в Брянск, там гастролировали мои красавицы.
— Как они вас встретили?
— Это был очень сильный момент. Пока меня не было, животными занимался брат. Они к нему привыкли, и я думал, что за три месяца могли меня забыть. Брат подвозит коляску к вольеру, у меня сердце выпрыгивает, как на первом свидании. Я протягиваю в клетку руку, львицы меня видят, замирают, а потом началось невероятное: они носились по клетке, как дети, подбегали, я одну глажу, другая отталкивает — «меня погладь, я тоже соскучилась». Взвывали от счастья. Из меня тяжело выдавить слезу, но в тот день я плакал.
И когда уже вышел на первую репетицию, они все делали беспрекословно, мы все вспомнили, и трюки быстро вернулись. Единственное было обидно: раньше во время репетиций мы валялись, кувыркались, я присаживался, они ложились на бок, я их чесал, ласкал, а теперь этого уже не мог. Но это тогда, сейчас уже встаю на колени, и мы играем, как раньше. Репетиции, где мы дурачимся, они любят больше, чем выступления.
— Илья и Сергей тоже лежали в больнице. Илье (тому парню, что выбрался из машины) повезло больше, у Сергея были множественные переломы, пострадала речь. Кстати, во время аварии он спал и очнулся только в больнице. До сих пор он приходит в себя. Водитель фуры в тот день не смог справиться с управлением на скользкой дороге — надо было нестись, как он несся, а он сбавил скорость, и машину повело. Водитель приезжал ко мне в больницу, я сказал, что портить жизнь ему не буду, ноги-то все равно не вернешь. К тому же сам работал когда-то дальнобойщиком, понимаю, что в жизни бывают очень неожиданные повороты.
— Я слышала от ваших коллег, что жена сыграла чуть ли не главную роль в том, что вы вернулись в цирк.
— Любой, у кого есть такая жена, — счастливчик. Но родители ее были поначалу против наших отношений. Их можно понять: она — гимнастка, умница, красавица, мама и папа — эквилибристы, хорошая семья, династия. А я молодой дрессировщик — выступили и пошли гулять и кутить, постоянно друзья, какие-то истории, девушки. Кто захочет такого мужа своей дочери? Но поскольку в цирке не скроешься, они знали, что у нас там что-то есть. И когда у меня закончился контракт и надо было переезжать в другой цирк, родители Инны облегченно вздохнули. Я попрощался со всеми, загрузил в машину вещи и поехал, а той же ночью с одним чемоданом ко мне присоединилась моя будущая жена. Родители это бегство долго не могли принять, но после рождения внуков смягчились, теперь у нас все хорошо. Мы работаем с женой вместе, она тоже дрессировщица, у нее обезьянки и пони.
— Вы сами не из цирковой семьи?
— Нет, из обычной многодетной. У меня четверо братьев и сестер. Я младший, вырос в городе Харцызске под Донецком. Родители разошлись, и мама воспитывала нас одна, хотя к отцу претензий у меня нет, он работал шахтером и был очень хорошим человеком. Я окончил школу, служил на Северном флоте, в 1993-м вернулся и три года отработал водителем-дальнобойщиком. Там тоже не раз ходил по лезвию бритвы, в перестрелку даже попадал, когда у меня хотели отнять груз, и от бандитов на фуре убегал. А потом друг детства позвал меня водителем в цирк. Перешел с удовольствием: я ведь с детства таскал домой всяких «найденышей», прятал их в тумбочке, кормил, лечил.
Потом мой друг детства Сергей Беляков открыл частный цирк, и я ушел с ним. Числился водителем, на самом деле делал все. Потом у нас появились тигры и львы — я в них влюбился, в то, как красиво они работают. Начал помогать, ассистировать, вставал на замену, когда Сергей не мог. А однажды он сказал: «Делай свой номер, ты уже можешь, возьми львиц, ты твердолобый, у тебя получится». С львицами же мало кто работает. И я начал — вначале сам, потом, когда уже мог показать что-то достойное, подключил брата.
— Так и было. Ему рассказали обо мне, дали посмотреть видео, но он смотреть отказался — приехал сам на мое выступление в Нижнем Новгороде. Тогда мы познакомились, он очень хороший человек, кто бы там что не говорил. И когда со мной случилась беда, помог и с транспортировкой в Москву, и деньгами, и многим другим... А возвращаясь к вашему вопросу, люди часто думают, что свое признание я получил после того, как встал на протезы. Это не так, к 2015 году, когда это случилось, я был уже известным артистом, с победами на крупных международных конкурсах. Хотя у меня нет профессионального образования, я нигде дополнительно не учился, книжки читал только о поведении животных, остальное — опыт, наблюдательность, интуиция и любовь к животным.
— То есть у вас своя методика? Бескровная?
— Когда начинаются такие разговоры, то я не знаю, что ответить. Я вообще не знаю, есть ли у меня какая-то методика. И когда говорят, что дрессировщики избивают животных, воспитывают их кровью, меня тоже это задевает, потому что я не знаю ни одного дрессировщика, который бы лупил тигра. Попробуйте избить большое животное и заставить его после этого сделать что-то. Да он вас просто сожрет. Наверное, есть насильственная дрессура и надо запрещать работать, если есть факты жестокого обращения с животными. Но я часто встречаюсь с дрессировщиками и не вижу у них этого. Если вы прикрикнули или подогнали зверя, или даже шлепнули его, это то же самое, что вы могли бы сделать по отношению к своему ребенку. Не лишать же вас за это родительских прав?
— Ну как-то же вы добиваетесь своего. Как?
— Так же, как с детьми. Я их просто люблю. Вот мальчишки мои говорят, что папу любят больше, чем маму. Потому что я их не ругаю. Разбили вазу — собрал на совок и молча выбросил. Не сделали уроки, ладно, потом сделаете. С животными точно так же. Я изучаю характер, присматриваюсь. Если вы были у нас на представлениях, видели, что у меня не все делают одно и то же: я подбираю трюки, исходя из предпочтений животных. Одни любят кувыркаться, другие нет, одни прыгают, другие отказываются. Часто львицы сами подсказывают, что можно с ними сделать. Получается, что мы следуем за природой, не ломая характер.
— Я сам думал об этом не раз. Что у них в головах? Каким они меня представляют? Вожак? Старший брат? Лидер? Меня еще часто спрашивают о правилах воспитания животных. Очень странный вопрос. Потому что правил нет. Любите своих питомцев. И они будут отвечать вам взаимностью. Других советов быть не может.
— А какие аргументы вы могли бы привести в защиту профессии дрессировщика?
— Если вы хотите, чтобы этой профессии не было и из цирков убрали животных, вы должны понимать, что зоопарки укомплектованы, и животных там просто нечем будет кормить. Это первое. Второе, в дрессировку мы берем детенышей тех животных, которые уже работают в цирке. Если таких зверей выпустить в дикую природу, они, скорее всего, погибнут. Надо еще понимать, что там львы в среднем живут по 9 лет, а у меня самой старой львице 18. Она давно уже не выступает, но у нее сытая и теплая старость.
— Я слышала, что в цирк нельзя приходить с сильными духами, а от вас чувствую яркий запах одеколона. Ваши львы терпят?
— Я не замечал, что животные как-то особенно реагируют на духи, перегар и кровь. Особенно смешно про кровь. Миллион раз на манеже лилась моя кровь. На каждом представлении стоит брат с бинтом: львица повернулась неудачно, заигралась, царапнула. Перевязал руку и работаешь дальше.
Каждый дрессировщик однажды проходит боевое крещение. Не все любят об этом говорить, но это правда. У меня это было в начале карьеры. И был случай, после которого я уже ничего не боюсь.
— Во время представления львица пошла на трюк, но вдруг бросилась на меня, я начал отбиваться, сзади появился лев, ударил лапой по животу, прикусил бок — и пошло-поехало, другие подключились. Я отбивался тумбами, кричал, расстрелял все свето-шумовые патроны. Я был измотан, живот разорван, кровь льется по ногам, в ботинках хлюпает уже, рядом никого — ассистенты в ужасе смотрят. Половина зрителей выбежали в панике, а те, что любят бои без правил, остались. Я настолько устал от борьбы, что крикнул льву: «Всё, жри!» Он медленно пошел на меня, я держал за дуло пустой пистолет, и что-то щелкнуло в голове — я со всей силы запустил пистолетом ему в лоб. Попал. Лев не понял, что это было, прищурился и пошел назад. Он тоже устал. А я кричу своим: «Выпустите его, он хочет уйти!» Открыли клетку, и он ушел к себе. А я поправил тумбы, попросил музыку (все это было в гробовой тишине) и продолжил представление. В тот день мне впервые аплодировали стоя. Боли я не чувствовал, вышел на поклон, а уже потом уехал на скорой — меня шили, что-то кололи. И какое-то время выступать я не мог. Это произошло, когда я еще был с ногами. С тем львом мы расстались, отдали его в зоопарк. С тех пор работаю только со львицами. Сегодня такой ситуации быть не может. За прошедшие годы я понял их, они поняли меня. Читаю по глазам, вижу затылком и контролирую ситуацию.
— Вы бы хотели, чтобы ваши сыновья продолжили династию?
— Конечно. Я хочу передать им то, что знаю и умею, и до чего дошел сам. Старшему сыну 16 лет, после школы пойдет учиться на ветврача, а потом станет дрессировщиком. Решение принял сам, потому что видит, как часто я мучаюсь в поисках хорошего звериного доктора. Младший сын — тоже цирковой ребенок и хочет быть, как папа. Не думаю, что с годами что-то изменится. Цирк ведь — это особенная жизнь. Я как-то был в гостях у одной династии. И там маленькая девочка перечисляла своих родных: дедушка — артист цирка, дядя — артист цирка, папа тоже, а «мама нормальная». В нашей семье «нормальных» нет, но я рад этому.
