«Это либеральный миф, что русские ничего не могут, не умеют»

Историк, писатель, автор и бессменный ведущий первой на отечественном ТВ программы о русской цивилизации «Кто мы?» (канал «Культура») Феликс Разумовский — о наших слабых и сильных сторонах. 

(О русском языке можно прочесть здесь, о русском мозге — здесь, о русском юморе — вот здесь.)

— Вопрос, кто мы такие: азиаты, европейцы или у нас свой путь, действительно, для нас не праздный. Хотя и не нормальный. Это свидетельство того, что у нас практически полностью разрушено национальное самосознание. Это руины, по которым мы ходим с потерянным видом и мало что понимаем. Проблемой национальной идентичности следовало озаботиться давно — 20, 30, а лучше 40 лет назад. В сентябре 1973 года к этому призвал Александр Солженицын в «Письме вождям Советского Союза». Крах советского проекта был для него очевиден, и, дабы не допустить грядущего обвала, писатель предлагал опереться на национальную почву: «...я пишу в предположении, что вы не чужды своему происхождению, отцам, дедам, прадедам и родным просторам, что вы — не безнациональны. Если я ошибаюсь, то дальнейшее чтение этого письма бесполезно».

А впервые проблема идентичности была осознана в России еще при Екатерине II, когда Фонвизин написал комедию «Бригадир». В ней главный герой Иванушка, сын бригадира (высокий военный чин), вернувшись домой после учебы в Париже, произносит фразу, ставшую крылатой: «Тело мое родилося в России, это правда, однако дух мой принадлежал короне французской...» Это означает, что в России появился тип человека без отечества. Он презирает все русское, свою родину, он плюет на любую мораль и постоянно пребывает в какой-то беззаботной эйфории. Такой была во многом европеизированная дворянская верхушка тех времен. К счастью, потом мы из этой истории начали выбираться, с огромными усилиями, между прочим.

Вообще под национальной идентичностью нужно подразумевать особое устроение, особый строй жизни. Это наши человеческие отношения на трех уровнях: отношение к Богу, отношения с окружающим пространством и отношения друг с другом. Если эту систему отношений мы попытаемся осознать, тогда получим представление о том, что такое русский мир.Русская цивилизация очень религиозна. Смириться с тем, что истины нет, мы не можем. Ибо для нас самое важное то, что наверху, что мы считаем абсолютным, высшим. Другое дело, что этим высшим мы можем признать и Христа, и Антихриста.
Троицу, Горний Иерусалим можем заменить идеей светлого будущего... В отличие от той же европейской цивилизации, в которой люди сосредоточены на устройстве конкретных земных дел, на благоустройстве повседневной жизни. Европейцы вряд ли все бросят и начнут строить светлое будущее, им это не нужно. А мы бросим. И все разрушим «до основания», ничего не пожалеем. Такова сила русского утопизма. Это срыв цивилизационного кода, это подмена. Русское сознание, наша «широта» допускает страшные вещи. Мы легко обольщаемся, а обольстившись, берем некую ценность, которая по определению не может быть абсолютной, и делаем ее таковой. Во время последней попытки европейской модернизации нам сказали: «Ребята, обогащайтесь!» И мы сделали из этого религиозный догмат, именно уверовали в деньги, в рынок, ВВП, в какие-то химеры. И все остальное пустили под нож.

Но если прослеживать эту нашу особенность, то можно увидеть и нечто поистине замечательное, драгоценное. Русская цивилизация, одна из немногих, принадлежит к универсалистскому типу. Достоевский в своей знаменитой «Пушкинской речи» назвал это «всемирной отзывчивостью». Он говорил о гениальной способности Пушкина перевоплощаться в гении чужих наций; вспоминал пушкинские сцены из «Фауста», «Скупого рыцаря», «Дон Жуана», его «Подражание Корану». «Способность эта есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит ее со всем народом нашим». Стало быть, наш удел есть всемирность, и совсем не случайно было наше стремление в Европу, принесшее нам столько соблазнов и разочарований. Эти великие слова и мысли были высказаны только в 1880 году, между тем, их подтверждает и предшествующий, и грядущий русский опыт. «Нам внятно все», Россия может вести диалог с кем угодно, ей интересна любая другая цивилизация и культура. Этого универсализма («всемирной отзывчивости») нет, к примеру, у современной европейской цивилизации. И мы на этот счет все еще обманываемся, ожидаем увидеть нечто подобное, рассчитываем на понимание. Все еще рассчитываем, несмотря на 1812-й, 1914-й и 1941-й годы. Мы как будто ошеломлены событиями последнего времени, этим давлением, а фактически войной под лозунгом «Не должно вам быть».

Японцы тысячи лет живут на своих островах, условия там нелегкие. Но они не ходили «за три моря». А мы дошли до Форта Росс в Калифорнии.

А между тем, нетрудно предположить, что и эта наша драгоценная особенность — универсализм — может обернуться не в нашу пользу и предстать в каком-то нелепом и даже карикатурном виде. Вспомним «Левшу» Николая Лескова. Сюжет известен всем: сломалась хитроумная западная штука, железная блоха («инфузория»), которая прежде «дансе» танцевала. Что сделали наши тульские мастера? Они, «пристрелямшись», без «мелкоскопа» ее подковали. То есть проделали тончайшую работу, мир удивили! Однако блоха после этого «дансе» по-прежнему не танцевала. Вот и выходит, что к нашему универсализму и природной сметливости хорошо бы иметь то, что называется расчетом и прагматизмом. И специальными знаниями. Так ведь с этим у нас большие проблемы. Ни экономистов мирового уровня, ни высочайшего класса юристов, технологов у нас нет. Как говорил академик Александр Панченко, «у нас все поэты»! Русские поэты, писатели, художники, режиссеры, актеры, музыканты известны на весь мир. Вот он наш русский универсализм. Между тем, в «скучных» сферах специальных навыков и умений мы страшно отстаем. Хотя современная цивилизация требует в первую очередь профессионалов, специалистов в отдельных узких областях. И что получается: построить одну ракету, которой ни у кого больше нет, мы можем. Ну, десять ракет. Создать завод, с конвейера которого каждую минуту будет сходить совершенный автомобиль — увы, эта задача ставит нас в тупик. И это не что иное, как оборотная сторона универсализма.
Как видите, полезно знать свои слабые и сильные стороны.Наша «всемирная отзывчивость» воистину драгоценна. Все народы, все языки и культуры, оказавшиеся в орбите русской цивилизации, благополучно сохранились до наших дней. Никакой «тюрьмой народов» Россия никогда не была, подобные обвинения абсолютно лживы и оскорбительны. Оторвите Дагестан от России, и там начнется хаос и бесконечная вражда племен. В этой горной стране 14 языков и народов, разделенных хребтами, каждая долина — свой неповторимый культурный мир. Да, умиротворение Кавказа было сложным и болезненным. Но там нет и не было резерваций.

Русский мир не случайно расширился до огромных пределов. Завоевать и удержать такие пространства силой оружия невозможно в принципе. Очевидно, устроение русской жизни способствует общежитию народов. Заметьте, наша цивилизация не построена на этнической, родовой основе. Наша главная ценность — не кровь, а русская земля, культурная почва. Любой человек, живущий в пространстве этой земли и готовый служить ей, становится ее частью. Это значит — он свой, его не считают человеком второго сорта. Его этническое происхождение в данном случае второстепенно.

Обратная сторона нашей цивилизационной модели тоже существует, не будем обольщаться. Россией правила не только умная и даже мудрая немка (Екатерина II). Русский мир крушил и кромсал хитрый грузин (Сталин).

Период глубочайшего пессимизма для России — 1990-е годы. Мы пережили национальное унижение, с нами общались через политтехнологов, эксплуатируя наш комплекс неполноценности.

Наши взаимоотношения с пространством, история русских землепроходцев и землеискателей удивительна. Это проявление великого и уникального дара. Наши соседи японцы тысячи лет живут на своих островах, условия там нелегкие, но они не ходили «за три моря», не искали своего японского Беловодья. А мы дошли до Форта Росс в Калифорнии. В XVII веке добрались до Великого океана, в ХVIII-м осваивали Аляску... Зачем? Не нужно думать, что наши предки стремились к обогащению. Что они искали меха и только меха. Нет, тут было много сугубо нематериального. Стремление обрести какую-то прекрасную жизнь, исполненную правды и справедливости. Русская земля помимо всего прочего — это понятие неполитическое. Частью русской земли оказывается святая земля, по которой ходил Христос. И потому главным городом русского мира почитался не русский Киев, а Иерусалим. Главной рекой — Иордан. В этом раскрывается русское мирочувствие, русский подход к жизни, Богу и человеку...Русский человек, глядя на несовершенство мира, часто грустит. Временами грусть переходит в уныние: слишком далек и высок идеал. Для западного человека тут, в общем-то, нет большой проблемы. Земная жизнь принимается как должное, есть институты, с помощью которых ее можно чуть-чуть улучшить, сделать удобной, не более того. О высшей правде и справедливости вопрос там не стоит. А для нас это основа основ. Но тогда как строить русскую жизнь в новое и новейшее время? Самая интересная в этом смысле эпоха для России — это екатерининское время, эпоха русского оптимизма. Когда нация ощущала себя на подъеме. Страна сделала колоссальный рывок. Освоение Новороссии и присоединение Крыма, грандиозный Греческий проект, создание Черноморского флота... Вся мануфактурная промышленность возникла в царствование Екатерины.

Период глубочайшего пессимизма для России — 1990-е годы. Даже по демографическим данным это видно: резко увеличилась смертность, чудовищный спад рождаемости. Мы пережили национальное унижение, с нами общались через политтехнологов, эксплуатируя наш комплекс неполноценности: «Голосуй или проиграешь». И вдруг случился Крым! И мы вновь почувствовали себя единой нацией. Мы вернулись в историю! Правда, этот ресурс оптимизма уже наполовину растрачен, к величайшему сожалению.

Откуда развился у нас в свое время комплекс неполноценности? Таково разрушительное действие либерального мифа. Он окончательно оформился в «лихие» 90-е. Нас убеждали в том, что Россия — это историческое недоразумение, что мы, русские люди, делаем все не так, ничего не можем, не умеем. Что нам нужно как можно быстрее забыть себя и приобщиться к «мировой цивилизации»... С подобными испытаниями русский мир сталкивается не впервые, судьба русской самобытности драматична. Далеко не всегда мы умели оставаться самими собой, не всегда берегли свою культурную почву, свои добрые традиции, нравы. Временами мы начинаем выглядеть плохо в собственных глазах. Невыносимо плохо. И это отнюдь не национальная самокритика, которая всегда благотворна. Нет, тут нечто совсем, совсем другое. Исторические срывы, провалы и катастрофы следует признать важнейшей особенностью русской цивилизации. Путь постепенного, последовательного развития время от времени нас начинает тяготить.

Исторический срыв всегда сопровождается (и оформляется) бурным мифотворчеством. Вообще мифы — это попытка взорвать культурный код нации. Есть, например, такой миф: до Петра I Россия была варварской, дикой страной, а Петр «прорубил окно» в Европу и вывел нас из темного царства. Это неправда! На самом деле Петр имел дело с уже сложившейся мировой цивилизацией, достижения которой можно долго перечислять... В конце концов русская культура избавится от обаяния петровского мифа. В ХIX веке начнется активный процесс самопознания. Однако до конца преодолеть последствия исторического срыва рубежа ХVII-XVIII веков Россия не успеет. И произойдет новый срыв — катастрофа 17-го года.

Если говорить о советском периоде, то вообще-то ни один народ, ни одна цивилизация за всю историю не ставили перед собой такую самоубийственную задачу, как мы: перестать быть самими собой. Эта идея — не следствие катастрофы, это проявление русского мирочувствия. В результате Первой мировой войны рухнули 4 империи. Но немцы не перестали быть немцами, турки — турками, австрийцы — австрийцами, и только русские бросили себя в топку очередной утопии и решили разрушить собственную идентичность, взломать культурный код.

Из бумажного архива «Нации», №10, 2015 год.