«Русский Букер»-2016: «Много хороших книг, только некоторые надо переписать»

Мы попросили Владимира Козлова, нашего человека в жюри, рассказать о закулисье «Русского Букера» и книгах, которые вошли в шорт-лист премии.

автор Екатерина Максимова
фото Герман Власов, соцсети героя.

27 октября 2016

Жюри премии «Русский Букер»-2016

Наш собеседник
Владимир Козлов — живет в Ростове-на-Дону, поэт, доктор филологических наук, главный редактор журнала "Эксперт Юг".

1.«Крепость» Петра Алешковского

Это роман-копание в истории, книга про крах современной деревни и моральный крах современности. Но на мой вкус, Алешковский не очень тонко работает с современностью, историческая часть куда убедительнее. Остается чувство, будто у автора обида на наше время. Я думаю, герою обижаться позволительно, а автору — нельзя. Это в проработке образов чувствуется: если бизнесмен, то обязательно шаблонный туповатый чурбан. Конечно, в жизни таких много, но это не означает, что они должны быть героями романов.

Сначала комитет фонда «Русский Букер» выбирает председателя жюри. А затем четырех членов жюри премии выбирают, видимо, по согласованию с председателем. Я не первый ростовчанин в жюри, год назад там был Денис Гуцко. Он, правда, прозаик, а я поэт. И литературовед. Но значит так надо: меня пригласили — я пошел работать. Люди, связанные с литературой, знают меня по журналу Prosodia. Олеся Николаева, председатель жюри этого года, открывала своей подборкой первый номер нашего журнала, а с Игорем Шайтановым, литературным секретарем премии, мы работаем последние десять лет. Подозреваю, это повлияло на то, что я оказался в жюри. В Ростове как-то стесняются об этом говорить, но то, что мы задумали делать такой журнал о поэзии, как Prosodia, это как если бы мы вдруг решили делать в Ростове свой «Новый мир».

Что значит работать в жюри «Русского Букера»? Это значит, что я сидел в своей редакции, и мне принесли 6 мешков книг. 72 тома, потом одну книжку сняли. Из них нужно было отобрать 24, которые войдут в лонг-лист. В жизни нормального человека не бывает такого, что за пару месяцев он должен прочитать столько книг. Это был интересный опыт, возможность увидеть, что прямо сейчас люди в нашей стране пишут. Никогда в жизни не читал системно столько русской прозы, пробелов у меня было предостаточно.

2. «Поклонение волхвов» Сухбата Афлатуни

Огромный исторический роман. Это такой герметичный, почти масонский текст, который начинаешь понимать только ближе к середине. Текст-испытание, непонятный, требующий дешифровок,отслеживания лейтмотивов. Сверхэстетская вещь. Совершенно антинародная. Все, как вы любите.

В лонг-листе было три похожих романа с замахом на эпос: «Мягкая ткань» Бориса Минаева, «Поклонение волхвов» Сухбата Афлатуни и «Калейдоскоп» Сергея Кузнецова. В моем личном топе лидировал Минаев, к оставшимся были претензии. В шорт-лист попали Афлатуни и Минаев.

Мне вообще понравились вещи с масштабными замыслами. Потому что наша современная проза чаще всего — это радости национального, местечкового уровня. На этом фоне в современной литературе незыблемой величиной для меня остается Владимир Маканин. Это один из немногих писателей мирового уровня.

3. «Люди августа» Сергея Лебедева

Это тоже исторический роман, там герой помогает людям искать свои корни, занимается восстановлением генеалогических древ. Сюжет, который позволил реализовать суперзахватывающую историю, даже с элементами боевика. Попытка скрестить интеллектуальную литературу с массовой. И она удалась: здесь нет эстетского отрыва от народа, но при этом ощущение реальной глубины.

«Придется перелопатить гору дерьма ради двух-трех классных книг», — так я подумал сначала. Но классных книг оказалось гораздо больше. При этом нельзя не удивляться тому, сколь слабые вещи можно опубликовать сегодня в издательстве. Впечатляет количество книг, в которых отличные идеи, но язык не выдерживает никакой критики. Много классных находок, кажется, это должен быть отличный роман, просто его не написали. Хоть прячь эти книги на полку, чтобы потом переписать. В общем, проза — такая же всепожирающая индустрия, как и все, что нас сегодня окружает, все примет и переварит. Ну и ладно, вы же не плюетесь от дешевой одежды. Кому-то, даже многим, она нужна. Просто когда ты в жюри такой премии, ты понимаешь, что кроме тебя на пути этой индустриальной логики никто не стоит.
Мы собрались, и председатель сказал: назовите те имена, которые стопроцентно должны быть в шорт-листе, и те, которые вы готовы терпеть. Когда я назвал своих, а мой коллега — своих, я схватился за голову: было всего одно пересечение. Как мы будем это делать? Но потом договорились. Я выдвигал 4 имени, среди них были Минаев, Лебедев, Мелихов.

Были книги, которые стоило бы написать в XIX веке, а не сегодня. Целый ряд авторов живет в той языковой реальности. Как будто не было следующих полутора веков литературы. Был, например, классический исторический роман про покорителей Сибири. Сюжеты там хорошие, но как все это оценивать, решительно непонятно.

4. «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича

Строго говоря, это исторический научпоп. Безэмоциональный нехудожественный язык, сухо излагающий факты. Но при этом очень тонкая работа с сюжетом. Нужно было основательно обложиться материалами, чтобы неизвестных персонажей сделать настоящими героями — их проработка на совершенно романном уровне. Закат белого движения, повстанческие армии, история генерала Пепеляева в Якутии, не самые известные страницы гражданской войны в изложении Юзефовича дают фору многим художественным сюжетам. Но есть опасение: если Юзефовича сейчас приняли, в следующем году все авторы серии «ЖЗЛ» ринутся в «Русский Букер».

Мне очень понравился один роман, который, увы, не попал в шорт-лист. Это «Египетское метро» Сергея Шикеры. Он был опубликован в саратовском журнале «Волга»: жуткая бумага, мелкие-мелкие буквочки, — прелесть. Роман отличный, сложно устроенный. Там и детектив, и современность, и драйв, и саспенс. Но почему-то коллеги не прониклись этим текстом. Жаль, нужна же темная лошадка, которая выпрыгнула бы из ниоткуда, прямо из журнала «Волга». Появление в шорт-листе Юзефовича для меня стало неожиданностью. Сначала я спорил, а сейчас пытаюсь понять. Может он победить? Не знаю. Мы даже не обсуждаем этого с коллегами. Надо еще раз все перечитать и очень серьезно обдумать.

5. «И нет им воздаяния» Александра Мелихова

700 страниц исповедальной прозы. Книга в трех частях, первая называется «Исповедь еврея» — вроде из подобной темы много не вытащишь. Но нет, любая тема, которую можно заподозрить в плоскости, у Мелихова выходит на какой-то новый уровень. Книжка совсем не про еврейство. Главное здесь — пронизывающая рефлексия , язык, которым после Битова мало кто пользовался.

Я не сказал про «Дом близнецов» Анатолия Королева. Удивительная книжка, яркая, остроумная, фантасмогоричная. Когда обсуждался лонг-лист, многие думали, что она войдет шорт-лист. Но в результате никто ее не предложил. Я тоже — потому что дочитал ее до конца. Нет, она отличная, но очевидно, что роман претендует только на то, чтобы быть экзотической безделкой. Ясно, что автор не нацелен на «высказывание», он просто кайфует, наслаждается процессом письма. Это не шорт-лист, но это нельзя не запомнить.

Целый ряд известных имен, которые знают абсолютно все, я вообще прочитал в первый раз. Я, например, никогда не читал ни одной вещи Людмилы Улицкой. Поэтому мне ее роман «Лестница Якова» понравился очень. Роман этот мог бы быть и поменьше, прямо скажем, но сделан он блестяще. Улицкая строит семейную драму суперпрофессионально. Но, наверное, она всегда так пишет, и другие члены жюри к этому привыкли, а мои эмоции — восхищение неофита.

6. «Мягкая ткань» Бориса Минаева

Двухтомник, большая эпопея, посвященная судьбе целого рода. Каждый фрагмент отработан на уровне самодостаточной новеллы. Каждая глава — год, в котором мы застаем героя в какой-то ситуации. Минаев умудряется в давно знакомом материале найти какие-то необыкновенные ракурсы. Ну, скажем, жизнь в еврейском квартале накануне еврейских погромов, или герои, которые ездят на агитационном поезде во время Гражданской войны, или жизнь в анархистской деревушке, которая возомнила себя отдельным государством.

Возможность жить за счет литературы весьма призрачная. Я себя избавил от метаний, решил быть честным: ничего от поэзии не жду, потихоньку жертвую десятину времени. Истории успеха, которые я слышал о писателях, — это истории людей, которые сделали свое имя не в литературе. Захар Прилепин — он же и политик, и общественный деятель, и телеведущий, и музыкант, и секс-символ. Нет? А говорят, секс-символ. Впрочем, работает он тоже очень много. В общем, нельзя сегодня решить, что твоя профессия — писатель. Человек уровня Набокова, запертый в швейцарском отеле, сегодня с большой вероятностью потеряется. Ну, если только ты не Джонатан Франзен и не пишешь на бронебойном, каком-то совершенно невозможном уровне. Тогда ничего тебе не страшно, конечно. Но таких людей единицы. Но кем бы ты не был, чем бы не зарабатывал, если хочешь писать — пиши, столько, сколько надо. Есть точка зрения, согласно которой поэт тем лучше, чем меньше плохих стихов он написал. Я не согласен. Поэт тем лучше, чем больше у него хороших стихов. Блок писал гораздо больше плохих стихов, чем Маяковский, даже с учетом его советского периода. Но по количеству шедевров — говорю это при всей любви к Маяковскому — Блок, конечно, побеждает.